Расположенный симметрично к Деловому, по другую сторону от Торгового, Духовный центр находился в подземном этаже аэропорта, между лифтом и эскалатором. В общем зале, где было довольно прохладно, стояли металлические кресла, стойки с рекламными брошюрами на семи языках и горшки с зелеными растениями пяти видов. Створки трех приоткрытых дверей были украшены: одна — крестом, вторая — шестиконечной звездой, а третья — полумесяцем. Сев в кресло, Феррер обозрел прочие аксессуары — стенной телефон, огнетушитель, кружку для пожертвований.

Поскольку в начале дня здесь было немноголюдно, Феррер рискнул заглянуть в каждую из трех полуотворенных дверей. Микросинагога была почти пуста — три стула да низкий стол. То же самое наблюдалось и в микрочасовне, разве что здесь имелись еще цветочный горшок, портрет девы Марии да книга записей с шариковой ручкой и двумя рукописными объявлениями: одно напоминало о возможности получить святое причастие, во втором просили не уносить ручку. Что же до микромечети, то пол в ней был устлан зеленым паласом, а у входа стояла вешалка и лежала циновка, возле которой ожидали своих хозяев несколько пар адидасовских кроссовок, сандалии, мокассины и прочая обувка североафриканцев, центроафриканцев и средневостокцев.

К середине дня в Духовный центр начали подтягиваться верующие. Пассажиров среди них было немного, все больше служащие аэропорта — техники и механики в синих спецовках, охранники, почти все чернокожие и все без исключения весьма мускулистые, радисты и телефонисты с крестами на шее. Однако появились и гражданские лица — красотка-монахиня из Ливана, пара болгар — мать со взрослым сыном, тщедушный бородатенький человечек эфиопского вида — его красные глаза выражали ужас перед небесной бездной и страх воздушной болезни, отчего он и желал перед вылетом получить отпущение грехов у священника, за которого Феррер, скрепя сердце, отказался себя выдать.

Где-то к полудню прибыл фургон с Раджпутеком. Контейнеры были погружены в него, а затем выгружены в галерее и аккуратно сложены в заднем помещении, после чего Феррер пешком отправился домой. Покидая галерею, он бросил взгляд на стройку, желая узнать, насколько она продвинулась: похоже, котлован уже вырыли, рядом установили металлические бараки для машин и людей, и теперь строители монтировали два огромных желтых крана с помощью третьего, красного и поменьше. Вероятно, в будние дни шум здесь стоял адский, интересно будет проверить.

А пока что в это летнее воскресенье тишина в Париже слегка напоминала безмолвие северных ледяных просторов, с той лишь разницей, что вместо белого льда здесь чернел асфальт, уже чуточку растопленный солнцем. Очутившись на своей площадке, Феррер подивился отсутствию запаха «Extatics Elixir» — городская тишь словно поглотила его вместе со всем остальным. Наведя справки у консьержки, он узнал, что Беранжера Эйсенман в его отсутствие съехала с квартиры. Значит, нет у него теперь рядом столь удобной подружки. Феррер воспринял эту новость довольно стойко; распаковав вещи, он обнаружил, что песец, взятый с «Нешилика», безнадежно осыпался, а облысевшая кожа при нормальной температуре превратилась в зловонный, съеженный лоскут. Феррер немедленно выбросил шкурку и только после этого занялся почтой.

Его ждала целая груда конвертов, но когда он уладил платежки и повыбрасывал извещения, приглашения, циркуляры и рекламные буклеты, перед ним осталась только одна бумажка — повестка из Дворца Правосудия, вызывающая Феррера через три месяца, 10 октября, на очередное заседание по поводу его развода с Сюзанной. Итак, официально он останется вовсе без жены, но мы же знаем Феррера — долго это не продлится. У него не заржавеет.

И надо же — что я вам говорил! — не прошло двух дней, как одна уже появилась. Во вторник утром Феррер условился о встрече в галерее с экспертом, который пришел в сопровождении ассистентов мужчины и женщины. Эксперт, по имени Жан-Филипп Реймон, был человеком лет пятидесяти, чернявым, худым — его тощее тело болталось в слишком просторном костюме, как охотничий нож в непомерно большом чехле; при всем том — сбивчивая речь, брезгливая мина и острый недоверчивый взгляд. Он передвигался по комнате, цепляясь за спинки стульев, медленно и нетвердо, словно больной или пассажир на судне при девятибальном шторме (по шкале Бофора). Феррер пару раз прибегал к услугам этого эксперта и немного знал его. Ассистент ходил более уверенно — видно, ему помогало то, что он непрерывно грыз жареный арахис, извлекая его из кармана и каждые пять минут вытирая пальцы бумажной салфеткой. Ассистентка же, дама лет тридцати, холодно отзывалась на имя Соня. Белокурая, со светло-карими глазами и строгим красивым лицом, таящим то ли лед, то ли пламя, в черном костюме и кремовой блузке, она не выпускала из правой руки пачку сигарет «Бенсон», а из левой — мобильный телефон «Эриксон».

Феррер усадил их и начал раскладывать предметы, добытые на Севере. С величайшими предосторожностями опустившись на стул, Жан-Филипп Реймон принялся критически осматривать сокровища; при этом он не снисходил до комментариев и лишь время от времени цедил какие-то эзотерические замечания, сопровождаемые цифрами и буквами. Стоявшая позади Соня шепотом повторяла их в свой «Эриксон», неизвестно кому, и шепотом же выдавала эксперту загадочные ответы невидимого собеседника, одновременно ухитряясь закурить очередную «Бенсон». После чего эксперт и его ассистент долго и непонятно совещались, а Феррер, отчаявшись что-либо понять в их тарабарщине, все больше обменивался взглядами с Соней.

Ах, как хорошо известны эти заинтересованные переглядывания двух людей, которые только что встретились впервые в обществе и тотчас понравились друг другу. Эти молниеносные, но пристальные и чуточку обеспокоенные взгляды можно назвать и очень короткими и очень долгими, ибо длительность их никак не соответствует реальной; ими обмениваются среди общих разговоров, среди людей, которые ни о чем таком не подозревают или делают вид, будто не подозревают. Во всяком случае, они вызывают смятение, и вот доказательство: Соня даже перепутала свои аксессуары, в течение двух секунд наговаривая речи эксперта в пачку «Бенсона».

Работа эксперта заняла целый час, при том, что ни сам он, ни его ассистент ни разу не обратились к Ферреру; однако по истечении этого времени лицо Жан-Филиппа Реймона скривилось в весьма тревожной скептической гримасе, а уголки рта скорбно поползли вниз. Пока он, недовольно качая головой, выписывал колонки цифр в узком блокнотике с пурпурным переплетом из ящеричьей кожи, Феррер глядел на его брезгливую мину и думал, что дело швах, вещи наверняка не стоят ни гроша, и вся поездка была напрасной. Однако, закончив подсчеты, эксперт наконец соизволил назвать стоимость коллекции. Сумма эта, хотя и произнесенная тоном крайнего пренебрежения и без учета налогов, равнялась стоимости одного-двух небольших замков на Луаре. Заметьте, я не сказал «больших», таких как Шамбор или Шенонсо, я имел в виду маленькие или средние замки, типа Монтонкура или Тальси, — впрочем, и это весьма недурно. «У вас, конечно, есть сейф», — промолвил эксперт. «Да нет, — ответил Феррер, — все никак не заведу. Правда, в подсобке стоит один старый, но он совсем маленький».

«Вам непременно нужно поместить все это в сейф, — мрачно сказал Жан-Филипп Реймон, — и в большой, надежный сейф. Вы не должны хранить эти вещи здесь. И потом, вам следовало бы сейчас же связаться со страховым агентом; сейфа у вас нет, но агент-то наверняка есть?» — «Ладно, — сказал Феррер, — завтра я этим займусь». — «На вашем месте, — сказал Реймон, осторожно поднимаясь со стула, — я бы не стал ждать до завтра, а впрочем, поступайте, как вам угодно. Ну-с, я побежал; оставляю вам Соню, вы обсудите с ней вопрос о гонораре за экспертизу и все уладите». — «Все улажу, — подумал Феррер. — Это уж не сомневайтесь!»

«Ну а как вообще дела?» — безразлично спросил Реймон, натягивая пальто. «В галерее? Да ничего, благополучно, — заверил его Феррер. — У меня сейчас есть несколько крупных художников, — соврал он, с целью произвести впечатление на Соню, — но, сами понимаете, не могу же я выставлять звезд каждые два года, на них слишком большой спрос. Кроме того, есть несколько молодых, начинающих, но с ними, как вы знаете, другая проблема. Их тоже не следует выставлять слишком часто, иначе они быстро надоедают публике, так что я время от времени демонстрирую какую-нибудь одну штучку, и хватит. А вот что было бы хорошо, — воодушевленно добавил он, — так это устраивать иногда маленькие персональные выставки над галереей, в верхнем помещении, если бы у меня было верхнее помещение, ну, в общем, вы понимаете…» — и он замолчал, видя, что говорит в пустоту: собеседники его уже не слушали.