— Я не могу спорить с очевидным.

— Стало быть, с тех пор дело пошло?

— Оно не шло, а бежало.

— Вот что значит шестнадцать лет!

— Я достиг последней главы.

— Уже!

— Да.

— Каким тоном вы это говорите!

— Хотел бы я вас видеть на моем месте.

— Я тоже бы хотел.

Эктор улыбнулся. Поль топнул ногой.

— Все это не объясняет, — возразил он, — зачем вы хотите меня убить.

— У герцогини странные фантазии, и говоря вашим языком, она требует, чтобы я поступил с ней, как будто я Юпитер, а она Европа.

— Похищение!

Де Шавайе кивнул.

— Я вам удивляюсь, — вскричал Фуркево. — К вам приходит величайшее счастье, и вместо радости вы принимаете жалобный вид, от которого хочется плакать. Похищение! Да знаете ли, что из-за похищения герцогини я соглашусь получить сто ударов шпагой. Вы неблагодарный!

— Не забывайте о Кристине, — заметил Эктор.

— Кристина? При чем тут она? — вскричал Фуркево.

— Для вас ни при чем, но для меня — другое дело.

Поль покачал головой полушутя, полусерьезно. С минуту он смотрел на друга, барабанившего пальцами по пьедесталу статуи, и наконец произнес:

— Я взял бы одну и не оставил бы другой.

— Вы есть вы, а я есть я, и поневоле повинуюсь своей природе.

— Итак, вы решились не похищать герцогиню Беррийскую?

— Решился.

— Да покровительствует вам тень Сципиона, мне же вас жаль.

— Жалейте, сколько вам будет угодно, но исполните то, чего я требую.

— А, вы о дуэли?

— Да.

— Вы все об одном и том же. Посмотрим, какие у вас причины.

— Можно не похищать герцогиню, но для этого нужен предлог. Дуэль будет служить таким предлогом.

— Как вы ловко придумали, удивляюсь!

— Это же очень просто. Обе любви опутывают меня, как гордиев узел. И то, чего не могут развязать…

— Разрубают.

— Поэтому мы любезно будем драться, и вы мне нанесете удар шпагой.

— Я вам? Но вы же знаете, что это невозможно!

— Вам в том помогут.

— Конечно, если вы не будете защищаться.

— Вы должны будете меня ранить. Мне только того и нужно.

— Потом?

— Остальное само собой разумеется. Раненый, я ложусь в постель и не являюсь ко двору. Герцогиня забудет меня, и когда я вернусь в Версаль, о похищении и разговоров больше не будет.

— Прекрасно придумано.

— Итак, вы решаетесь?

— Как я могу вам отказать? Эта дуэль дает мне возможность оказать вам услугу и сделать глупость…Достаточно, чтобы убедить меня.

— Хорошо. Я вас буду ждать.

— На рассвете моя шпага и я будем к вашим услугам.

Двое молодых людей сделали несколько шагов по направлению к дворцу.

— Кстати, — спросил Поль, — а вдруг герцогиня станет упорствовать в своей любви к вам?

Эктор пожал плечами.

— Вы знаете, что прихоти — это розы души и живут одно утро.

— Это справедливо, но бывает, что когда оборачиваются спиной к счастью, оно начинает вас преследовать.

— Тогда я приму крайние меры.

— Какие?

— Я женюсь.

— Самоубийство, — весело воскликнул Поль, — это геройство.

— Нет, это любовь.

На другой день все произошло, как условились: два друга стали под аркадами Марлийского водопровода в присутствии секундантов. Они вежливо раскланялись и бросили шляпы на траву.

— Итак, вы настаиваете, маркиз? — сказал Поль с важным видом.

— Вы знаете, граф, что я никогда не отказываюсь от своих слов, — отвечал тем же тоном Шавайе, едва удерживаясь от смеха.

— Так начнем, мсье.

Эктор и Поль выхватили шпаги.

— По крайней мере, забудем прошлое, граф, что бы ни случилось, — сказал Эктор, протягивая руку противнику.

— Я и не думал иначе!

И, наклонившись к уху Эктора, Поль тихо прибавил:

— Не забудьте быть очень неловким.

— Сделаю в лучшем виде.

— Если вы меня убьете из-за такой глупости, я умру безутешным.

Эктор лишь улыбнулся. Два дворянина поклонились и скрестили оружие.

Эктор защищался достаточно для серьезной дуэли, после чего позволил себе пропустить укол шпагой в плечо. Брызнула кровь, и Фуркево опустил клинок.

— Вы, кажется, ранены? — произнес он.

— Мне самому тоже так кажется…Однако, если вам угодно продолжать…

— Нет, нет, — отвечал Поль, смеясь, — не стоит умирать из-за подобной безделицы.

Завязавши платком рану, Эктор поблагодарил своего секунданта, Фуркево — своего. Двое молодых людей сели в карету и отправились в Париж.

— Теперь вам следует, — сказал Эктор, — предупредить герцогиню Беррийскую о случившемся.

— Да, поручение довольно щекотливое.

— Поэтому-то я и доверяю его вам.

— Это очень любезно с вашей стороны, однако что я скажу ей?

— Что хотите.

— Скоро сказано, но трудно выполнить. Милая прихоть хорошенькой женщины родилась в её сердце…

— В сердце? — с недоверчивым видом прервал Эктор.

— Или ещё где хотите, — отмахнулся Поль. — Место не влияет на каприз, и как тяжкий шмель, опускающийся на распустившуюся розу, я грубо раздавлю все мечты её весны. Но мой поступок отвратителен, смешон, сумасброден…Он не согласуется с правилами всей моей жизни, и я заслуживаю, чтобы первый бродяга проколол меня насквозь шпагой за мое согласие на вашу затею…Если она заплачет, что я сделаю с её слезами?

— Но, — возразил Эктор, — мифология, на которую вы ссылаетесь так часто, не говорит, что покинутая Ариадна умерла с горя.

Поль посмотрел пристально в глаза Эктору.

— Уж не думаете ли вы, что я способен играть роль торжествующего Бахуса?

— А почему?

— Счастье делает вас неверующим и легкомысленным одновременно. Влюбленный в мадмуазель де Блетарен, вы не думаете, что она могла бы вас когда-нибудь забыть. Равнодушный к герцогине Беррийской, вы считаете, что она забудет вас завтра же. Одной вы охотно согласились бы выдать свидетельство вечной верности. И вы же готовы усомниться в постоянстве другой. Сердце человека — лабиринт.

— Потому-то я и советую вам взять нить Ариадны, — отвечал, смеясь, Эктор.

С наступлением вечера, весь укутавшись от чужих глаз, Эктор отправился в карете в павильон Кристины.

Кристина побледнела при виде крови, но Эктор успокоил её.

— Мне осталось только это средство, чтобы не разлучаться с вами, и я к нему прибегнул, — сказал он.

— Дуэль! — вскричала она.

— Да, — подтвердил несколько смущенный Эктор, — дуэль без причины, последствия которой соединят меня с вами.

Кристина умолкла и не очень жаловалась на рану, принуждавшую мсье де Шавайе оставаться дома.

В тот же день Фуркево возвратился в Версаль, куда переехал двор. Его живой характер заставлял видеть лишь приятную сторону возложенного на него странного поручения. То, что ужасало его в первую минуту, теперь забавляло.

Когда он вступил в игорный зал, герцогиня Беррийская, по обыкновению, занимала один из столов; её окружала многочисленная толпа. Дукаты сыпались на бархат.

Полю удалось поместиться возле герцогини. Нужен был лишь случай с ней заговорить.

Принцесса казалась очень занятой игрой, но внимательный и предупрежденный наблюдатель, каким был Фуркево, мог заметить взгляды, бросаемые ею повсюду украдкой.

»— Ладно, — подумал Поль, — наступила минута нанести первый удар.»

Он бросил несколько дукатов на стол и закашлялся, как герой комедии, желающий привлечь к себе внимание.

Герцогиня Беррийская подняла на него глаза.

— А, вот и вы, мсье де Фуркево, — сказала она, — вы приехали поздновато.

»— Она говорит со мной, но думает о нем, — сказал он сам себе. — Как гибок наш язык для выражения того, в чем мы не хотим признаться.»

И громко произнес:

— Я замечаю не с сегодняшнего дня, сударыня, непостоянство времени наоборот. Когда дело касается вашего высочества, время — олень, и благодаря его проказам в часе только пятнадцать минут. Я спешу, приезжаю. Но слишком поздно. Сударыня, когда мы возле вас, запретите времени идти.