— То есть должности Аполлона, победителя нимф, вы предпочитаете роль прекрасного Париса, победителя богинь?

— Что вы подумали бы обо мне, ответь я — да?

— Что вы, возможно, правы, — отвечала принцесса с тонкой улыбкой, делавшей её столь обольстительной.

— Ваше одобрение подтверждает мой выбор, и я навсегда отказываюсь от Олимпа.

— Чтобы оставаться на горе Ид, где будете ожидать прихода какой-нибудь богини.

Эктор покачал головой.

— Подобным мечтам предается всякий, но кто когда им верил? — возразил он. — Диан более не существует.

— Откуда вам знать? — отвечала принцесса, рассеянно обрывавшая лепестки большого букета роз.

Заиграли скрипки, и разговор прервался.

— Цирцея, — прошептал Эктор, уходя от принцессы.

Можно понять, что если бы он не любил Кристину, то обожал бы до безумия герцогиню Беррийскую.

В середине вечера Сидализа, взяв под руку Эктора, увлекла его за картонный грот.

Она имела вид важный и таинственный, сильно его заинтриговавший. Взгляд Эктора говорил, что творилось у него в душе.

— Да-да, — сказала она, — я вас понимаю, и намерена говорить с вами о ней.

Эктор сжал руки Сидализы с чувством благодарности и страстно их поцеловал.

— Такая страсть? Вот что значит сила воспоминаний, — заметила она.

— Бывают случаи, когда любовь и дружба все равно что брат с сестрой.

— Я принимаю родство…Хотя, правду сказать, не без опаски…Вы смеетесь?

— Немного.

— Право, напрасно!

— Почему?

— Я так мало привыкла к равнодушию, что ваше меня удивляет и несколько сердит.

— Разве?

— Вы этому не верите?

— Не совсем.

— Стало быть, люди, служащие в армии, очень молоды?

— Дни там продолжаются двадцать четыре часа, а месяц тридцать дней, как и повсюду.

— Значит, годы зависят от влияния воздуха. В Марли всем вообще лет по пятьдесят, хотя на вид не более тридцати, во Фландрии же остаются лет шестнадцати или восемнадцати, хотя если счесть верно, наберется двадцать семь или двадцать восемь.

— Скажите, пожалуйста, к чему вся эта арифметика?

— Она ведет к тому, неблагодарный, чтобы вы знали, что я едва не полюбила вас, и именно потому, что вы не любили меня.

— Что за глупость!

— Это женская логика. Но ваш внезапный отъезд пять лет назад немного пригасил это прелестное пламя, а время и ваше отсутствие сделали остальное.

— Вы восхитительны!

— Это вас больше не касается. Теперь, окончив мою исповедь, забудем о Сидализе и поговорим о Кристине.

— Вы с ней виделись?

— Да.

— Где она?

— Вот этого я вам и не скажу. Но от вас зависит возможность её видеть.

— Что для этого нужно?

— Во всем повиноваться мне.

— Я готов.

— Место, куда она удалилась, небезопасно. Оно стало известно. Нужно найти другое, более укромное.

— Это нетрудно.

— Вот и займитесь этим сию же минуту.

— Завтра будет сделано.

— Это ещё не все. Нужно предупредить короля о положении Блетарена и побудить его к великодушному прощению.

— Это не так легко.

— Да, но это самое важное.

— Ги даст мне добрый совет, а может быть, и что-нибудь получше.

— Так не теряйте времени.

— Ваша поспешность меня пугает…Возникла опасность?

— Ваш страх преждевременен. Опасность ещё не угрожает, но я её предвижу и спешу принять предосторожности.

Прозвенел колокольчик.

— Балет кончился, — сказала Сидализа, — Лизетту ждут и я бегу.

Оставшись один, Эктор отыскал Рипарфона в углу театрального зала и, отведя его в сторону, передал разговор с Сидализой.

— Если Сидализа говорила с вами подобным образом, дело не терпит отлагательства.

— Мне самому так кажется.

— Я не имею большого влияния на короля, но это возьмет на себя герцог Орлеанский.

— Согласится ли он?

— Я надеюсь.

— Но он в дурных отношениях с королем, и госпожа де Ментенон к нему не расположена.

— Это справедливо.

— Так я боюсь, чтобы его покровительство не оказалось более опасно, чем полезно, людям, которым я хочу помочь.

— Все же попробуем, — отвечал Ги.

Он провел Эктора в ложу герцога Орлеанского и, наклонившись к уху хозяина, просил того удостоить минутного разговора.

— Теперь? — спросил герцог.

— Да, если возможно.

— В то время, как Юпитер устилает символическими цветами путь Данаи?

— Оставьте! Юпитер станет победителем Данаи и без вашей помощи.

— Дело серьезное?

— Да, ваша светлость.

— Если так, тем хуже. Предупреждаю вас, что если дело идет о войне, мирных переговорах или посольстве, я не при чем.

— Дело гораздо важнее.

— Неужели?

— Дело идет о влюбленном и его возлюбленной.

— Ах, вот как!

— Он боится её потерять. Видите, дело не терпит отлагательства.

— Согласен.

Ги проводил герцога с Эктором в уединенную комнату.

— Как! — сказал герцог Орлеанский, — уж не касается ли дело господина де Шавайе?

— Увы, да, — отвечал Рипарфон.

Принц протянул полковнику руку и дружески пожал её.

— Скажите, чем я могу быть вам полезен.

Эктор изложил принцу все факты, угрожавшие жизни Блетарена, не скрывая своего намерения жениться на Кристине.

При слове «женитьба» герцог Орлеанский нахмурил брови с комическим огорчением.

— Вот пошлый конец, подобный тем, которые мы видим во всех комедиях, — сказал он. — Начало обещало большее.

— Пошлость удобна, и если я буду обязан ей счастьем, я с ней смирюсь.

— Вам нужен одновременно ходатай перед королем и верное убежище для мадмуазель Блетарен, которое могло бы скрыть её от чужих глаз?

— Так точно.

— Место — не самое трудное. О нем вы узнаете сегодня же вечером. Мадам д'Аржансон держит на границе Марлийского леса и Версаля павильон, который я подарил ей для отдыха в дни охоты. Она уступит вам его без затруднений. Блетарен с дочерью будут там в полнейшей безопасности. Никто их найдет.

— У меня нет слов, чтобы выразить вам мою благодарность, — склонился Эктор.

— Тем лучше! — возразил герцог, прерывая его. — Я знаю вас, и все слова на свете не скажут мне ничего более. Но я сказал вам, это не самое трудное. Сложнее с ходатаем к королю.

Эктор молчал, но глаза…

— Вы желаете спросить, почему я не предлагаю самого себя? — улыбнулся герцог.

— Верно.

Герцог слегка оперся на руку маркиза.

— Не помните, что я вам говорил лет шесть назад при осаде Турина? — спросил он.

— Все ваши слова хранятся здесь навечно, — отвечал Эктор, ударяя себя в грудь.

— Ничто не изменилось, понимаете?

— Слишком хорошо понимаю.

— Не отчаивайтесь, не надо. Чего не сделаю я сам, по моей просьбе сделают другие…Но если вдруг случайно я получу отказ, тогда решусь на все! Поверьте, никто не сможет упрекнуть меня, что я не ценю друзей.

Несмотря на поздний час, герцог Орлеанский переговорил с мадам д'Аржансон о деле Эктора. Она тут же передала Эктору записку для сторожа павильона.

— Благодарите мадам д'Аржансон, — сказал при этом герцог Эктору с изяществом и галантностью. — Она не похожа на меня и сразу делает все, что ей нравится.

— Друг мой, сердечные дела — самое важное для меня, — ответила та, — и я их никогда не откладываю.

Эктор поцеловал графине руку и понес письмо Сидализе. Кокетка забавлялась с офицером егерского полка и переодетым в Вулкана гвардейцем, совместно занимаясь стихотворством.

Сидализа заложила письмо за корсаж и бросилась на шею Эктору.

— Ну, — сказало она, смеясь, — не церемоньтесь и возвратите мне то, что я даю вам. Я передам все Кристине.

Тут вдруг все актеры вышли на сцену. Актрисы, танцовщицы, певцы, фигуранты, герои, сатиры, нимфы, пастухи, субретки, скоморохи, слуги, фавны устремились из-за кулис, чтобы занять свое место, и на протяжении нескольких минут царил всеобщий хаос. Началась импровизация.

Рой наяд и амазонок, скользивших взад — вперед, окружил вдруг Эктора. Он почувствовал, как чья-то рука скользнула по его руке, оставив в ней бумажку, и исчезла. Когда он обернулся, рой мифологических богинь был уже далеко и вился на сцене, размахивая золотыми колчанами и гибким тростником. Он был один и держал в руках записку, на которую невольно устремились его глаза.