— Сию минуту узнаете. Отношения между мною и мсье де Шавайе могут быть решены только через вас. Если вы будете упорствовать в своих намерениях, между мной и ним начнется непримиримая война.

— Война ему сродни, — гордо заявила Кристина, — он не отступит.

Шевалье покачал головой.

— Эта не похожа на прочие. Он будет побежден.

— Не думаю, что вы распоряжаетесь судьбой.

— Если вы откажетесь от него, я соглашусь его забыть. Я пожертвую своей враждой и поверьте, это жертва немаленькая.

— Я знаю Эктора, — отвечала Кристина с глазами, сверкающими необыкновенным огнем, — страх смерти не заставил бы его отказаться от меня.

— Поэтому я и обращаюсь не к нему.

Кристина бросила на шевалье презрительный взгляд.

— Разве вы полагали встретить во мне больше снисходительности? — спросила она.

— Я думал, что дочерняя привязанность принудит вас следовать моему совету.

— Что вы хотите сказать?

— Все очень просто…Мсье де Блетарен здесь…

— Так что ж? — спросила Кристина с беспокойством.

— А вам небезызвестно, что он замешан в уголовном деле, которое можно воскресить…

— Вот как, мсье! — вскричала Кристина, вставая. — Я и не думала, что подлость может зайти так далеко!

— В чем же мои слова кажутся странными?

— И вы осмелитесь донести на старика?

— Осмелюсь.

Кристина едва стояла на ногах; стеклянный взор шевалье был устремлен на нее, но она выпрямилась и смело выдержала этот взгляд.

— Мой отец дорожит своей честью более, чем жизнью, — сказала она, — и знайте, что он не выкупит её ценой подлости. Если я соглашусь вас послушать, он проклянет меня и оставит мне свое презрение вместо прощения.

Теперь шевалье в свою очередь содрогнулся.

— Идите, мсье, — продолжала Кристина, — Бог не оставит нас и мы положимся на его покровительство.

Но оправившись от смущения, шевалье уже насмешливо улыбался.

— Это ваше последнее слово? — спросил он.

— Мое последнее слово таково: вот вам дверь и не переступайте за её порог.

— То есть вы меня выгоняете?

— А разве вы меня не поняли?

— Хорошо, — отвечал шевалье, — люди, подобные мне, иногда отступают, но для того, чтобы дальше прыгнуть…Прощайте, сударыня, я уношу с собой надежду, что мы ещё увидимся.

Он поклонился и ушел.

Едва он вышел за дверь, как Сидализа отдернула скрывавшую её штору и кинулась к Кристине.

Бледнее мраморной статуи, Кристина оперлась на спинку кресла.

— Подлец! — вскричала Сидализа, — так же мерзок, как и зол!

Кристина опустила голову на плечо подруги и залилась слезами. Теперь, когда гордость не поддерживала её больше, она поддалась всей робости своих лет и слабости своего пола.

Сидализа бесконечно её целовала, называя самыми нежными именами. Она плакала тоже и не знала, что делать, чтобы придать мужества подруге.

— Ядовитый змей! — сказала она. — Дрожь пробегала у меня по телу от всего, что я слышала. Какая наглость и какое хладнокровие! И этот человек смеет вас любить, как будто у него есть сердце! Кто ему поверит? Мне часто случалось видеть на сцене ужасных героев, но ни один из них не сравнялся с ним в низости! И его родила женщина? Я утверждаю, что он произведен на свет тигрицей.

— Вы предупредите Эктора? — спросила Кристина, отирая слезы.

— Разумеется.

— Вы расскажете ему, что вы видели и слышали?

— Да, да!

— И как можно скорее.

— Положитесь на меня.

Она снова бросилась на шею Кристине и обняла её.

— Послушайте, — Сидализа была вне себя, — будь я мужчиной, я позволила бы убить себя за вас.

— Я не требую вашей смерти, живите, напротив, живите для нашего соединения.

— Я не забуду этого. АХ, он хочет войны, этот скверный шевалье, хорошо, он её получит. Он демон — так я докажу ему, что я чертовка. К тому же чего нам пугаться? Он один, и мужчина, а нас — двое женщин…Мы с ним справимся.

— Ах, — простонала Кристина, — мое самое большое горе — мой отец…Вы слышали его угрозы. Не мой ли долг пожертвовать собой?

— Нет, тысячу раз нет. Ваш отец предпочел бы смерть постыдному союзу своей дочери с подобным негодяем…Шевалье грозил на него донести. Но, благодаря Богу, другие, более могущественные фигуры возьмут на себя, по просьбе Эктора, миссию быть его ходатаями…Сошлются на его годы и беды, и мы одержим победу. Если понадобится, мы бросимся к ногам короля: вы, мсье де Шавайе, Кок-Эрон, граф де Фуркево, все, и сверх того я, и мы увидим, как его величество уступит.

Актриса воодушевилась при мысли о борьбе.

— К тому же, в чем все дело? — продолжала она. — Надо расстроить козни ревнивца…В этом преуспевали не раз и ещё преуспеют, слава Богу. Вы подобны принцессе из волшебных сказок, заключенной в башню злым гением. Прекрасный рыцарь безутешен от потери и горит желанием вас освободить…Рыцарь вам известен, я — маленький паж…Положитесь на него…

— Я совершенно согласна.

— И маленький паж будет связным между принцессой и её возлюбленным.

Кристина пожала руку Сидализы.

— Что же вы собираетесь делать? — спросила она.

— Сама не знаю…Вам лучше быть здесь, пока мы не найдем надежного убежища от преследований врага. Положитесь на нас. Вы не останетесь долго в Шеврезе. У Эктора могущественные друзья. За вас будут хлопотать герцог де Рипарфон, герцог Орлеанский. Будьте спокойны и ждите от нас известий.

Простившись с Кристиной, Сидализа занялась составлением в уме множества планов. При этом более всего она опасалась вспыльчивости Эктора, которого не надеялась удержать, если он узнает место уединения Кристины. Поэтому она решилась не говорить ему об этом прежде, чем проникнет в намерения шевалье.

Между тем успехи Эктора в Марли, казалось, принимали все большие размеры. Его осыпал милостями король и друзья начинали думать, что под такой защитой он будет в состоянии бороться с ударами рока. Фуркево уже видел его маршалом Франции, кавалером всяческих орденов, герцогом и пэром королевства. Одного только Рипарфона беспокоил этот быстрый успех.

— Я не люблю, — говорил он, — необыкновенного счастья, возносящегося с первым взмахом к небу. Оно подобно цветам, распускающимся за одну ночь. Они вянут от первого луча солнца, их сражает первый удар ветра…

Слыша эти суждения, Поль брал Эктора под руку и уводил.

— Оставьте, — говорил он, — этого зловещего философа. С самой колыбели он носит в себе жало меланхолии.

Однажды, возвращаясь с прогулки, они встретили по пути Кок-Эрона.

— Смело бьюсь об заклад, — сказал Поль, — по лицу нашего приятеля видно, что он хочет сообщить нам новость.

— Да, — заметил солдат, покачивая головою, — новость есть, но хороша ли она или дурна, я этого не знаю. Вас спрашивал сегодня утром какой-то человек.

— Как он выглядел? — спросил Эктор.

— Как и все люди, довольно хорошо сложенный и начинающий седеть.

— Ты его знаешь?

— По правде говоря, нет.

— А его имя?

— Знаю. Вы слишком часто его повторяли, чтобы я его мог забыть.

— Так это…

— Брат Иоанн.

— Пустынник с горы Ванту? — вскричал удивленный Эктор.

— Он самый: краснощекий, широкоплечий, высокого роста, со смелым взглядом отважного плута и веселой наружностью.

— Познакомь меня с ним, — попросил Фуркево, — я уже давно этого желаю.

— Не замедлим, мсье, — отвечал слуга.

— Зачем он приходил? — спросил Эктор.

— Поговорить с вами. Он, казалось, очень был раздосадован, что не застал вас дома, и тогда я назвал себя.

— И твое прекрасное имя, конечно, привело его в восторг? — сказал Поль.

— Вы напрасно шутите, мсье! — возразил Кок-Эрон. — Скажу вам, что при этом имени радость появилась на его лице.

— Только при имени? Неприхотлив же брат Иоанн.

»— А, вы Кок-Эрон? — сказал он мне, — я очень рад. Ваш господин не раз говорил мне о вас, и мне захотелось познакомиться с вами.»

— Какой вежливый плут.

»— Вы человек, — прибавил он, — которому можно поручить дело, касающееся мсье де Шавайе. Я люблю его, как сына. Скажите ему, что у меня сегодня в семь часов свидание на мосту Пон-Нев с одним известным негодяем.»