Обидчики подвижника были найдены. Ими оказались крепостные одного помещика из соседнего уезда. Отец Серафим просил настоятеля не преследовать их, о том же писал и помещику. Все настаивали на наказании. Тогда отец Серафим объявил, что в таком случае он оставит Саров и уйдет в другое место. Батюшка предоставил отмщение Господу. Гнев Божий действительно настиг крестьян. В скором времени огонь истребил их жилища. Тогда, раскаявшись, они пришли к отцу Серафиму и просили у него прощения.

Пробыв пять месяцев в монастыре, страдалец снова ушел в свою любимую пустыньку.

В 1807 году скончался второй со времени поступления отца Серафима в монастырь настоятель отец Исайя. Они были связаны истинно братской любовью и близки духом. Когда отец Исайя был бодр и здоров, то сам ходил в пустыньку к подвижнику, дорожа его беседами. В последний год настоятель по болезни сложил с себя звание, и по общему желанию братии жребий пал на отца Серафима. И на этот раз он отказался от предлагаемой чести. В настоятели был избран казначей Нифонт. А отец Исайя, доживая последние месяцы, не мог отказать себе в духовном утешении от беседы с отцом Серафимом, и братия возила его в тележке в пустынь к отшельнику.

Кончина отца Исайи тяжело отразилась на батюшке Серафиме. Три любимых старца, из которых отец Пахомий и отец Иосиф руководили его первыми иноческими шагами, лежали в могилах. Он сам уже прожил полвека. И новое поколение иноков не могло дать его привязчивой душе того, что давало общение с тремя духоносными старцами. Как ни ограничивал отец Серафим своего общения с миром, но с уходом из жизни этих людей он точно осиротел.

Печаль души своей, которая не должна брать верха над человеком, отец Серафим решил смирить новым подвигом — молчальничеством. Он более не выходил из кельи, если кто-то навещал его. Встречаясь с кем-нибудь в лесу, падал лицом к земле и не вставал, пока не уходили от него, перестал даже ходить в монастырь по праздникам. Раз в неделю послушник приносил ему из Сарова пищу. Это было трудное послушание, особенно зимой, когда к келье батюшки дороги не было, приходилось брести по сугробам с тяжелой котомкой.

Но не было недовольных: взглянуть на молчальника почитали за честь. Послушник подходил к келье, произносил Иисусову молитву, а старец, отвечая про себя «аминь», отворял дверь сеней и ждал, опустив глаза в пол, когда пришедший выложит еду в специальный лоточек, на котором уже лежал или маленький кусочек хлеба, или щепотка капусты, обозначавшие то, что нужно принести в следующий раз. Послушник уходил, так и не услышав голоса старца.

Таково было внешнее выражение молчальничества. Значение же и сущность его состояли не в наружном удалении от общения, но в безмолвии ума, в отречении от всяких житейских помыслов для чистейшего посвящения себя Богу.

Подвиг молчальничества продолжался более трех лет. К нему отец Серафим присоединил и еще один из самых труднейших, на который и в древности решались весьма немногие подвижники и который казался невыносимо тяжек в последующие времена. То было столпничество.

На полпути от кельи к монастырю лежала громадная гранитная скала. На эту скалу отец Серафим стал восходить при наступлении всякой ночи. Он молился или на коленях, или стоя, воздев руки вверх и взывая словами мытаревой молитвы: «Боже, милостив буди мне, грешному!» В келье своей он поставил другой небольшой камень и в том же положении молился на нем весь день, сходя с него только для краткого отдыха и принятия пищи. В этом великом подвиге отец Серафим провел тысячу дней и тысячу ночей.

Чем вызван был такого рода подвиг? Подвижника стали одолевать хульные помыслы: худые мысли против тех святынь, которым он поклонялся с детства, которые вызывали страшное, томящее чувство, что Бога нет. Откуда сие? Может, вся предыдущая аскетическая жизнь была напрасна? Отнюдь нет.

Все кажется светлым, радостным, радужным в присутствии любимого человека, все самое прекрасное без него представляется никчемным и ненужным. Те же ощущения переживает душа относительно Бога. Люди, живущие в Боге, всегда полны трепетного чувства Его вездеприсутствия, радуются Ему во всякую минуту своей жизни, — еще больше, чем радуется человек встрече с любимым в самые напряженные дни своей любви. Воспитать и развить в себе это реальное ощущение присутствия Божия составляет главнейшую задачу отрешившегося от мира сего.

Не был исключением и отец Серафим. Величайшие из подвижников переживали самую тяжелую борьбу в конце своего духовного подвига при восхождении на высочайшую ступень: по попущению Божию их начинала в сильной степени волновать мысленная брань — хульные помыслы против Бога. Преодолел это искушение великий старец Серафим Саровский тысячедневной молитвой на камне с воздетыми руками.

С тех пор начиналось ничем уже более не прерываемое, постоянное веселие духа. За периодом полной богооставленности — неизреченная вечная радость, не омрачаемая никакими искушениями и скорбями.

От стояния на камнях, от трудности этого молитвенного подвига в ногах снова появилась болезнь, которая до самой смерти не переставала мучить его. Подвиги сии он проводил в такой тайне, что ни одна душа человеческая не ведала о них и не догадывалась. Перед смертью, чтобы не остаться загадкой для людей, по примеру других подвижников, он в назидание слушателям рассказал и о своем трехлетнем столпничестве. При этом один из слушателей заметил, что подвиг этот выше сил человеческих. Старец ответил:

— Святой Симеон Столпник сорок семь лет стоял на столпе. А мои труды похожи ли на его подвиг?

Собеседник заметил, что старец, вероятно, в это время ощущал действие благодати.

— Да, иначе сил человеческих не хватило бы… Когда в сердце есть умиление, то и Бог бывает с нами.

Вообще же отец Серафим неохотно советовал другим поселяться в отшельнической келье, объясняя, что таковой должен быть как бы распятым на кресте; что в монастыре иноки борются со злыми силами — как с голубями, в пустыни же — как со львами. А потому, если и поддерживал чье-либо пустынножительство, то никого не благословлял уединяться одному, советовал проходить пустынные подвиги вдвоем или даже втроем. В доказательство приводил всегда слова из Екклесиаста (гл. 4): «Двоим лучше, нежели одному, потому что у них есть доброе вознаграждение в труде их. Ибо если упадет один, то другой поднимет товарища своего. Но горе одному, когда упадет, а другого нет, который поднял бы его. И если станет кто-либо преодолевать одного, то двое устоят против него. И нитка, втрое скрученная, не скоро порвется».

Тысячу раз стоит удивиться тому, какая сильная вера была у отца Серафима, если благодаря ей он преодолел наитруднейшие искушения. В награду за это Господь ниспослал ему дар прозорливости, действие которого обнаружилось первый раз именно в его пустыньке.

Саровские иноки рассказывали следующее. Один боголюбивый посетитель обители возгорелся желанием непременно стать монахом в Саровской пустыни. Какое-то время он жил в монастыре, приглядываясь к трудам монашествующих. Но, возвратясь домой, он увлекся мирской жизнью, потом вступил в брак и имел двоих детей. Совесть, однако, все время напоминала ему о его обетах. Этот человек снова прибыл в Саров как большой грешник, кланялся в ноги саровским старцам в церкви после богослужения, прося их обсудить его вину, дать совет и благословение на поступление в обитель. Один из старцев посоветовал ему обратиться к отцу Серафиму.

Приезжий отправился в пустыньку и увидел батюшку выходящим из кельи с заступом. Он бросился перед старцем на колени, умоляя дать совет в его душевном расстройстве. Отец Серафим, выслушав его длинную и горячую речь безмолвно, спросил: «Исполнишь ли ты по обету все иноческие правила?» Тот клялся до смерти быть верным исполнителем монастырских правил, жаждая, чтобы старец сейчас же наложил на него какую-либо епитимью.

Отец Серафим, провидя возможность исполнения обещания пришельцем, сказал: «Если ты точно по обету своему исполнишь все иноческие правила, то гряди с миром в путь твой». Затем он благословил этого человека и отпустил. Вскоре вдруг умерла его жена, а вслед за тем — дети. И не связанный более никакими житейскими узами, ушел он из мира, поступил в Саровскую пустынь, был пострижен в монашество и умер истинным иноком.