— Ты есть наглый, подлый, е…ный дивертисмент, э-э-э. — тьфу, блядь! Диверсант! О! Да, так — диверсант, блядь! — заявила моя соседка уже к концу первой минуты разговора. — За какой фуй ты изговнял мой санузел?! Ты что — совсем педераст?! Я ты буду поубивать про это дело!!! Ты кто есть совсем?!

— Вы заблуждаетесь, мадам. Я не совсем педераст, мадам, — возразил я респираторным голосом. — А кто я такой, я бы вам сказал, однако боюсь… — тут я указал на свои уши и покрутил пальцем над головой. Затем я снял респиратор и предложил даме приблизить ушко к моему оволосевшему рту — на предмет передачи совершенно секретной информации. Дама приблизила. Я страшно округлил глаза и начал жарко нашептывать ей на ухо, что я не просто так, а суперагент ЦРУ, которого злые чечены полгода держали в плену, совершенно не подозревая, кого им удалось захомутать. Но теперь меня освободили лихие напарники — мытарства закончились. Сейчас я приведу себя в порядок и помчусь мотаться туда-сюда по Ичкерии, готовить государственный переворот, при этом по ходу дела убивая пачками всех подряд подвернувшихся под руку левых типов аборигенского происхождения. Убивать я умею, люблю и имею полное право — у меня особый допуск на этот счет, как у хрестоматийного 007. Но этот самый 007 в сравнении со мной — жалкий дилетант. И много бы я еще мог рассказать, но довольно. Она и так узнала больше, чем надо. А поскольку любая информация, касающаяся моей страшно секретной персоны, не должна никуда утекать, теперь у прекрасной дамы осталось лишь два выхода — в зависимости от ее волеизъявления. Либо я тотчас же на месте замочу ее, либо она тут же клянется соблюдать тайну и с ходу начинает сотрудничать с суперагентом. Как сотрудничать? Ну, мадам, — какие странные вопросы! Суперагента, привыкшего утолять голод дождевыми червями и спать на деревьях, в этой варварской дикой стране может сразить только одна неурядица — полное отсутствие женской ласки. Чеченские женщины, увы, для этого дела совершенно не годятся — у них аллергия на суперагентов немусульманского происхождения. Лишенный оной ласки, суперагент становится социально опасен — он начинает сверх плана мочить всех подряд «левых» и делается страшно агрессивен. Вот и сейчас — уже столько времени я прозябаю вообще без всякой ласки, а тут пришла вредная соседка устраивать такие мелочные разборки по поводу керосиновой вони, что хочется мгновенно удавить ее одним движением тренированных рук! Да вдобавок ко всему эта вредная теперь знает больше, чем положено…

Вот тут я ошибся вторично. Мне, знаете ли, не доводилось ранее общаться с франсузелями, а потому я ориентировался на мировоззрение нормальной российской женщины. Что бы предприняла нормальная российская женщина, услышав такой фантастический бред? Тут два варианта: либо послала подальше повествователя, пообещав пожаловаться администрации гостиницы на чрезвычайно вонючее соседство, либо с ходу поняла бы, что ее пытаются элементарно закадрить, и поддалась бы на столь незамысловатое ухищрение — в зависимости от настроения и степени усталости. Не сумев определить по выражению лица француженки, к какому из вариантов она склоняется, я уже скорчил было подобострастную рожу, чтобы просить прощения у обиженной мною соседки, но моя гримаса, судя по всему, была истолкована совершенно превратно. Эдит плотно прикрыла входную дверь, решительно сверкнула глазами и, с треском разорвав на себе блузку, взволнованно пролепетала трагическим шепотом:

— Я готов сотрудничать это дело. Убивать нет — я буду помогать ты! Бери я!

Ну что тут было делать? В первый момент я хотел было извиниться и обратить все в шутку, но… знаете, я ведь так долго был без женщины, а тугие аккуратные груди Эдит столь обольстительно колыхались в такт ее учащенному дыханию, и были эти груди так близки, так доступны… В общем, не виноватый я! Она сама пришла и буквально на двенадцатой минуте общения чуть ли не изнасиловала меня — воняющего керосином, незнакомого бородатого мужика, представившегося суперагентом. Извращенка, блин! И самое странное — она до сих пор ни разу не усомнилась, что я на самом деле являюсь этим самым мифическим агентом. Теперь я точно знаю, что мировоззренческая позиция женщин Франции некоторым образом отличается от восприятия действительности нашими дамами…

В дверь деликатно постучали. Эдит напрягла бедра; встревоженно заерзала подо мной и повернула голову к выходу Проигнорировав неожиданно возникшую помеху, я поднапрягся и в пять ритмичных толчков завершил процесс, безо всякого стеснения заорав от избытка чувств — пусть послушают. Моя подружка, недовольно пробурчав что-то по-французски, вывернулась из-под меня и пошла к двери, на ходу набрасывая халат. Тут вам не здесь, когда при таких забавах мужик за все в ответе: эмансипация, понимаешь! Барахтались мы в номере Эдит — она хозяйка, значит, ей и отвечать на дурные вопросы непрошеных визитеров.

— Извините, мадам Ловаль… вы одна? — послышался из прихожей воркующий голос Эля Бичкаева — замзава гостиницы по безопасности, ведающего всеми импортными постояльцами. Эль — старый гэбэшник, он старается влезть в душу каждому иностранцу, и зачастую у него это получается: симпатичный, сволочь, и обаяшка, каких поискать. За пять суток он умудрился побеседовать с каждым из нас по четыре раза — у меня имеются аж три его визитки: он носит их в карманах пачками и раздает всем подряд, иногда забывая, что уже одарил постояльца накануне.

— Это дело не ты! — с наигранным возмущением ответила Эдит. — Я что хочет делает! Или не так?

— Нет-нет, это, конечно, ваше дело — что хотите, пожалуйста, — поспешно заявил Эль. — Просто у нас тут кое-какие неурядицы возникли… Не могли бы вы пустить нас осмотреть ваш номер? Мы, видите ли, осматриваем все номера…

— Обыск? — негодующе пискнула Эдит. — Я — обыск? Консул — ордер! Прочь!

— Да ну что вы, какой обыск! — воскликнул Эль и вкрадчиво предложил:

— Мы просто зайдем — глянем, и все. Я пони маю, конечно, вы можете нас не пустить, но тогда у меня ионе воле могут возникнуть подозрения: а что там мадам Ловаль скрывает в своем номере? Значит, есть что скрывать! Ну так что — пускаете или нет?

Вот змей! Такой кого угодно заговорит и заставит поступать так, как ему выгодно. Наверно, их специально дрессируют где-то, учат психологии и так далее. А и пусть себе заходят — такой оборот тоже входит в наши планы.

— Кто там, дорогая? — подал я голос, давая Эдит понять, что нет смысла препятствовать Элю в осмотре номера. — К тебе гости?

— Накрывать тело, Крис, — хозяйственно распорядилась Эдит. — К я гости — проходи!

Вошел Эль и с ним двое незнакомцев, явно гэбэшного обличья — в длинных кожаных черных плащах, в шляпах и при галстуках. По ичкерским параметрам это определенный шик и в некотором роде даже пижонство: тутошняя публика, так или иначе имеющая отношение к разным хитрым ведомствам, предпочитает перемещаться в разномастных круто навороченных «комках» или смешанном полувоенном прикиде — кто во что горазд.

— А-а-а, мистер Вуд! — лживо обрадовался Эль, обнаружив мое слегка накрытое простыней тело в кровати Эдит, и, покосившись на хозяйку, продемонстрировал довольно приличный английский:

— Как долго вы находитесь в апартаментах мадам Ловаль?

— Вы хотите спросить, как долго я нахожусь в кровати мадам Ловаль? — коварно уточнил я. — Не так ли, старина?

— Да, что-то в этом роде, — пробормотал Эль, отводя взгляд. — Но меня, собственно, в настоящий момент интересует лишь местонахождение каждого постояльца нашей гостиницы. Что касается кровати — это ваше личное дело.

— Я здесь вот уже почти пять суток — в кровати, — устало пошутил я. — Видите ли, мадам Ловаль чрезвычайно активна в этом плане…

— То есть за последний час вы никуда не выходили, — резюмировал Эль, приблизившись к окну и зачем-то осматривая его — плащи в этот момент дефилировали по номеру и рассеянно озирались по сторонам, будто надеясь обнаружить нечто крайне предосудительное. — Вы вообще, в отличие от ваших товарищей, ведете чрезвычайно односторонний образ жизни. Я бы сказал — эмм… с гиперсексуальным уклоном, что ли… Это, конечно, ваше личное дело, но… вы, в конце концов, уже далеко не мальчик… Вы не находите, что это несколько странно?