Чтобы слегка поддержать соответствующий легенде имидж и не сдаваться Братскому с потрохами, я сразу же туманно пояснил своим «подельщикам», что таковое наблюдение необходимо для «высекания» какого-то важного гипотетического груза, который в любой момент может чудесным образом возникнуть как в той, так и в другой усадьбе.

— А на фуя он нам тута нужен, этот груз? — вяло подыграл мне Джо, углубленно ковыряясь грязным мизинцем в носу и кося на фээсбэшника ленивым взором. — Мы ж с ним, один хер, ниче сделать не сможем! Даже если бы не было вертухаев, — Джо кивнул за окно, где в беседке дремали наши часовые, — через забор полезешь — все очко располосуешь! А потом эти нитки тама у них — сразу кипеж подымется… Не, че-то я не врублюсь, как ты собираешься с этим грузом барахтаться.

— Да при чем здесь очко! — включился Мент. — При чем здесь нитки! Может, получится слинять отсюда и бабки не давать? Ты это имел в виду, Фома?

— Что-то типа этого, — согласился я. — Но насчет груза — это серьезно. Надо смотреть в оба. Если вдруг что — я Саналу по телефону шепну, — при следующем разе, когда будем насчет выкупа болтать. А он разберется…

Придя к консенсусу, мы разработали график, в соответствии с которым на чердаке круглосуточно кто-то торчал и следил попеременно за обоими подворьями. Облегчалось данное мероприятие тем, что часовые никогда не заходили в наше жилище — незачем было. Нас строили для проверки три раза в сутки: утром, в обед и вечером. Ночью, когда происходила смена, часовые светили через окно фонариком, чтобы удостовериться, что пять тел пребывают в сохранности и никуда не улетучились. Поскольку нохчи в вопросах организации службы педантичны, как немцы, смена производилась всегда в одно и то же время. Тому из нас, кто нес ночное дежурство на чердаке, оставалось лишь не прозевать и вовремя спуститься, чтобы притвориться спящим.

В процессе наблюдения удалось выяснить некоторые подробности жизни клана Асланбековых, каковые (подробности) даже при поверхностном анализе легко складывались в стройную систему, обещавшую пригодиться в ходе осуществления нашего предприятия.

Дом Салаутдина, помимо основного его предназначения, выполнял функции штаба, а также великокняжеской приемной. Здесь постоянно сшивались какие-то темные личности, преимущественно вооруженные, которые решали с главой клана разнообразные вопросы, как личного, так и административного характера.

Обычно в таких случаях Салаутдин сидел в кресле посреди двора — наверно, начитался в детстве про князя под дубом — и царственно снисходил к просителям, величественным мановением монаршей длани разрешая их проблемы либо тем же мановением посылая «в» и «на» известное место — в зависимости от настроения. Когда на чердаке приходилось дежурить мне, я в некоторых случаях мог по отдельным, наиболее эмоциональным фрагментам диалогов определить, о чем идет речь.

К сожалению, когда в усадьбе Салаутдина собирались «основные», подслушать, о чем они толкуют, было сложно: «военные советы» по большей части происходили на террасе, крыша которой приглушала звуки речи, а присутствовавшие на данных «соберунчиках» эмоциональностью не отличались и разговаривали вполголоса.

Данное обстоятельство всякий раз вызывало у меня изрядную досаду — на каждом таком «военном совете» присутствовали как раз те лица, кто интересовал нас: четыре брата Салаутдина, двое его взрослых сыновей, трое племянников и еще двое каких-то важных родственников (об их ликвидации Зелимхан ничего не говорил).

Эти клановые совещания происходили ежедневно в десять ноль-ноль, — «основные» прибывали без опозданий, рассаживались за столом и докладывали о состоянии дел. Затем Салаутдин ставил задачи, ребята мирно пили чай, шутили-смеялись — верно, горный воздух и хорошая еда способствуют вечно приподнятому настроению — и расходились по своим делам.

Помимо наблюдения за «княжеским» подворьем, мы получили неожиданную возможность ознакомиться с некоторыми особенностями кланового жития в отдельно взятом административном районе Ичкерии. А наряду с этим были милостиво допущены к косвенному участию в варварской процедуре, сильно отдающей первобытнообщинным душком и отравившей мою легкоранимую душу самими мерзопакостными впечатлениями.

На второй день пребывания в «концлагере», через полчаса после экскурсии на чердак, Руслан потащил нас на экскурсию несколько иного характера. Данное мероприятие было обставлено племянником Салаутдина с таким флером загадочности и таинственности, что я невольно поразился способности детей гор облекать свою склонность к бахвальству в столь непредсказуемые формы.

Ну что, казалось бы, можно выдумать в родном селе, где каждый тебя знает как облупленного, а новости разлетаются с быстротой горного потока? Представьте себе, что в какой-нибудь Константиновке какой-нибудь среднестатистический Игнат приобрел дойную корову и решил, не будучи сильно с будуна, представить ее односельчанам в этаком необычном ракурсе: покрасил в ядовито-зеленый цвет, напялил на нее ОЗК,[12] водит по улицам и всем подряд по секрету сообщает, что данная корова является закамуфлированным статским советником или действительным членом-корреспондентом РАН. Ну и куда его упекут после такого выкидона?

В нашем случае дело обстояло примерно так же, только в качестве коровы выступали мы — всем гуртом. Нас поместили на заднее сиденье экспроприированного «Ниссана» — а впятером там, хочу заметить, не совсем удобно, — рядом с водилой важно восседал Руслан, а спереди и сзади имел место эскорт: два открытых «уазика», из которых вытарчивали по четыре до зубов вооруженных бойца стволами в небо. И в таком составе мы покатили по селу: осматривать достопримечательности.

Меня эта экскурсия поначалу было страшно встревожила: как я уже говорил, у вашего покорного слуги отсутствовали основания радоваться близкому общению с широким кругом местных жителей. Но вскоре выяснилось, что мои опасения были напрасными. Руслан останавливал кортеж у каждой лавки с аксакалами, выходил из машины и пространно пояснял, что он заполучил в полон не просто каких-то проходимцев без роду-племени, а важных государственных деятелей общероссийского масштаба (в некоторых случаях мы выступали в роли членов Совета Безопасности, но по большей части приходилось довольствоваться статусом обычных депутатов Госдумы). Что за деятели такие — страшный секрет, — но через них, то бишь нас, Руслан теперь может и будет влиять на формирование чечено-российских отношений. А как бы посмотреть на деятелей? Может, по телевизору кого видели — так щас моментом узнаем. Тпррру, Казбек, осади! Смотреть нельзя — секрет. Салаутдин — благоговейный тычок указательным пальцем в небо — за такие посмотрения головенку оторвет. А стекла сильно тонированные в «Ниссане», так что снаружи ни хрена не видно, кто же там есть в салоне…

Вот так, с шутками-прибаутками, мы за полтора часа объехали все Мехино и прилегающие окрестности. Братский откровенно скучал — широко зевал во весь рот и пытался вздремнуть на могучем Лосином плече.

— Меня уже вот так десятый раз возят, — пояснил он свое совсем нетрепетное отношение к показу достопримечательностей. — Депутатом Госдумы я был, представителем ООН — тоже, а пару раз выступал в роли американского диверсанта, отловленного при попытке организовать покушение на Салаутдина. Надоело…

Между делом Руслан рассказал и показал нам, на чем зиждется процветание могучего клана Асланбековых и почему Салаутдин должен вскорости непременно стать президентом Ичкерии. И хотя не следовало особенно доверять нашему «экскурсоводу», памятуя о патологической склонности тутошнего народа к некоторому преувеличению своих достижений, увиденное и услышанное меня вполне впечатлило.

В селе не было ни одной покосившейся лачуги: все дома, как на подбор, лажены из новехонького кирпича, под черепичными и шиферными крышами, обнесены изящными, преимущественно металлическими, изгородями самых разнообразных конфигураций и выстроены как по ниточке — будто один военный архитектор равнял улицы. Все улицы аккуратно заасфальтированы и даже размечены в соответствии со стандартами ГОСТА! А между прочим, когда я проезжал здесь что-то около года назад, ничего подобного не было и в помине. Были глинобитные домишки, с некоторым вкраплением каменных построек, и бурая густая пыль на дорогах — на всем протяжении, вплоть до серебряного рудника, где некогда обитал славный горный орел Абдулла Бекаев (УАЕД). «После войны все заново отстроились, — похвастался Руслан. — У нас тут есть свой кирпичный завод. И бетонный завод есть, и асфальтный завод есть — мы все сами сделали. Сейчас я вам покажу…»