Неожиданно она поняла, что способна легко участвовать в общей беседе и, более того, время от времени высказывать собственное суждение. Она выросла в семье судовладельцев. Рассуждения о торговле, грузах, расстояниях звучали для нее колыбельной песней. Новыми были лишь названия портов и маршрутов.

Закрытый мирок Макао изголодался по новым лицам, и молодая английская красавица была встречена с восторгом. Элизабет была буквально завалена приглашениями на обеды и ужины, куда ее неизменно сопровождал генерал-губернатор. Он же составлял расписание ее появлений в свете. Она уже побывала на китайской опере, поразившей ее своей несхожестью с постановками, которые ей приходилось видеть на Западе. Она также частенько слушала множество исполнителей традиционных португальских фадо — песенных сказаний, как правило, описывающих страдания покинутого возлюбленного.

Приглашали ее и на пикники, а однажды ей довелось принять участие в рыболовецкой партии, которая отправилась в открытое море на джонке. Все ей приносило новые радости и новые впечатления.

Маркиз де Брага не спеша раскладывал свои карты. Он был прекрасным хозяином и безупречным джентльменом. Наложницам было строго-настрого велено не попадаться гостье на глаза, а сам он ни словом, ни поступком не давал ей повода для подозрений в нечистоплотности намерений. На самом же деле ее красота и молодость произвели на него сильное впечатление. Он мечтал о том дне, когда сможет извлечь выгоду из ее нахождения в Макао. При этом он ни на минуту не забывал, что она была членом известной аристократической семьи, но, что было еще важнее, она была магнитом, способным привлечь в Макао Джонатана Рейкхелла.

Лишь одно обстоятельство ее пребывания во дворце генерал-губернатора тревожило ее. Отведенные ей комнаты были и роскошными, и уютными, но каждый раз она досадовала, когда при входе ее встречали часовые в военной форме. Она могла свободно передвигаться в любом направлении, но офицер и двое гвардейцев неотступно следовали за ней.

Однажды у нее промелькнула страшная мысль, что ее здесь держат в плену. Дон Мануэль в любую секунду может отдать соответствующее распоряжение, и ее визитам и прогулкам тут же будет положен конец. Однако тут же она упрекнула себя в излишней впечатлительности. Ведь он неизменно проявлял себя истинным джентльменом и не дал ей ни малейшего повода для таких подозрений.

Однако ее тревоги подстегнула одна коротенькая беседа с маркизом.

— Я чувствую себя здесь превосходно, ваше превосходительство, — сказала она. — Но мне пора подумать о возвращении в Кантон.

— Немедленно выбросьте эти мысли из вашей прелестной головки, — весело, но в то же время твердо проговорил он. — Ваш визит в Макао еще только начался.

Некоторое неудобство доставляли Элизабет и португальские обычаи, перенесенные на распорядок дня в колонии. Особенно не по душе ей пришлась сиеста, которая свято соблюдалась в послеполуденные часы. Учитывая, что в это время температура достигала самой высокой дневной отметки, было, наверное, благоразумно отдохнуть в постели, пока с моря не подуют прохладные бризы. Но в ее жизни установились уже собственные привычки, и в эти часы она продолжала бодрствовать.

Как-то раз во время сиесты она услышала странный звук, наполнивший ее душу страхом. То был рев слона. Звук повторился, на сей раз показался ей еще более громким и зловещим. В неясном порыве Элизабет устремилась из своих покоев к окнам, из которых открывался вид во внутренний двор. Она понимала, что ее часовые наблюдают за ней, но ей было не до них. Она увидала огромных размеров слона, который, подняв свой хобот, трубил и топтался на месте. Вдруг все в ней похолодело. Перед слоном, сложив голову на деревянный брусок, на коленях стоял мужчина со связанными руками и ногами. Он не мог пошевелиться, не мог отступить от слона. Когда она пригляделась, его лицо показалось ей знакомым. И тут же она его вспомнила. То был Райнхардт Браун, слуга Эрики фон Клауснер, она встречала его и в Лондоне, и в Новой Англии. Она понятия не имела, что могло привести его в Макао. Ясно было одно: этот человек находится в смертельной опасности.

Внезапно слон ринулся к Брауну, остановился в нескольких дюймах от него, поднял правую ступню и с силой опустил ее на его голову.

Элизабет почувствовала, что она вот-вот рухнет на пол. Пошатываясь, она добралась до своей комнаты.

Несколько часов она не могла прийти в себя. Мысли ее путались и терялись. Она только что была свидетельницей умышленного убийства, и не было сомнений, что маркиз де Брага знал об этой омерзительной расправе.

Этот случай менял все ее представления. Дон Мануэль мог быть сколько угодно обаятелен, но он был жестоким и безжалостным человеком. Весь ее визит виделся ей теперь совсем в другом свете. Чему она обязана своим присутствием здесь? Почему он стал возражать против ее возвращения в Кантон? Возможно, она — заложница каких-то коварных планов дона Мануэля?

Голова у нее кружилась. Она понимала, что по причинам, постигнуть которые она все равно не в силах, над ней нависла зловещая опасность. Но как бы ни был велик ее страх, она не имеет права открыть его хозяину. До последней возможности она должна скрывать его ради собственного благополучия и делать вид, что все идет замечательно.

* * *

Проснувшись на следующее утро, Эрика увидела, как девушки показывают ей знаками, что она должна опуститься в воду с благовониями и подмешанным туда специальным маслом, придавшим коже лощеный блеск. После этого на ее лицо был наложен новый слой косметики, а в волосы вколот еще один свежий цветок. Ей дали новую юбку из легкой шелковой ткани, и не успела она опомниться, как вместе с другими девушками стояла в столовой Голландца, где в это время уже вовсю пировали. Сидящие за столом деловые партнеры Голландца с блаженным видом курили сигары и попивали голландский джин. Девушки же являли обязательную часть программы гостеприимного хозяина.

Наложницы медленно присели и коснулись лбом земли. Эрика, уязвленная в самое сердце, вынуждена была последовать примеру своих новых коллег. Когда она подняла голову, то обнаружила, что ее светлая кожа и рыжие волосы привлекли безраздельное внимание гостей.

И никто не смотрел на нее так пристально, как лысеющий мужчина средних лет, по всей видимости, уроженец Голландской Ост-Индии. Сам он был рыхлым, с коричневатого оттенка кожей, с пожелтевшими от злоупотребления сигарами зубами, а глазки у него были маленькие и недобрые. Она чувствовала, как его сверлящий насквозь взгляд насылает на нее волны ужаса и дрожь пробегает по ее спине.

Когда мужчины начали отбирать себе девушек, лысоватый мужчина властно поманил к себе пальцем Эрику.

Она поднялась и покорно подошла к нему, стараясь заставить себя улыбаться. У самых его ног она вновь склонилась в глубоком катоу. Она чувствовала себя раздавленной. Она, всегда считавшая себя представительницей высшей расы, дошла до того, что склоняется у ног восточного человека. Мужчина приподнял ее и рывком усадил к себе на колени, потом повернулся к своим друзьям и сказал что-то на непонятном наречии, а вслед за тем вдруг стал щипать ее за соски.

Мужчины захохотали, и даже Голландец со своего конца стола наблюдавший за сценой из-под полуприкрытых век, казалось, развеселился.

Больше всего Эрике сейчас хотелось схватить со стола нож и вонзить его в сердце этого темнокожего. Но ей пришлось вести себя совсем иначе. Она начала извиваться и раскачиваться, изображая состояние крайнего восторга. Это возбудило его и он стал по-настоящему ласкать ее грудь.

Она вдруг испугалась, что он вознамерился овладеть ею прямо здесь, на виду у всех своих компаньонов и других девиц. И потому, когда он резко выпрямился, сбросив ее с колен, она испытала некоторое облегчение.

Когда она сумела подняться на ноги, он уже высокомерно подзывал ее к себе. Она немедленно последовала за ним, делая вид, что необыкновенно воодушевлена его приглашением.