— Браун сейчас расплачивается за свои прегрешения, — сказал Голландец, — а теперь, уважаемая, ваша очередь.

Ледяная волна страха окатила Эрику. Она пыталась подняться на ноги, но Голландец резким движением приказал ей оставаться на месте. Она увидела, как в столовую вошли трое человек из его охраны — тощие, поджарые яванцы с ножами для метания и саблями с рифлеными лезвиями, — которые они называли Kris, — и заняли позицию за ее спиной.

Их вид не оставлял сомнений в том, что они исполнят любое повеление хозяина и не остановятся перед применением силы. Она беспомощно опустилась в кресло.

— Я очень глубоко привязан к Молинде, — сказал он. — И если бы она умерла, я был бы в отчаянье. Поэтому сейчас я очень счастлив, что ваш план провалился.

Она вдруг подумала, что, в сущности, ему нечем доказать свои обвинения, и решила принять вид оскорбленной добродетели.

— Не имею представления, где и как вы, сударь, почерпнули этот клеветнический вздор, — сказала она, выпрямляясь, — я даже не вполне понимаю, о чем идет речь, но...

Голландец вновь сделал нетерпеливое движение рукой. От неожиданности она замолчала.

— Полегче, — сказал он. — Я слышал, как вы умеете лгать и изворачиваться. Мне это неинтересно. Вы хотели погубить очень дорогого мне человека. И за это я вас накажу.

Она по-прежнему сидела, выпрямившись в струнку.

— Я гражданка Свободного Города Гамбурга.

— Сейчас вы не более чем моя пленница, фройляйн фон Клауснер, и вы сделаете мне одолжение, если больше не будете упускать из виду этого обстоятельства. Мне бы совсем не хотелось прибегать к услугам моих помощников. Но если вы меня вынудите, мне придется попросить связать вас по рукам и ногам, а в рот сунуть кляп. Тогда все прения закончатся и вы сможете спокойно меня выслушать.

Она решила сохранить хорошую мину.

— Мы сможем обойтись без этого, — произнесла она глухим голосом.

— Приятно иметь дело с умной женщиной, — проговорил он дружелюбно. — Ну а теперь, уважаемая, вам предлагается выбрать.

Он взял в руки крошечный серебряный колокольчик, стоявший на столе неподалеку от его кресла, и несколько раз позвонил.

Вошедшая в столовую девушка с огромными предосторожностями внесла стакан с какой-то бесцветной жидкостью и поставила его на стол перед Эрикой.

— Это яд, который мы выделили из подружки той змейки, которую украл у меня Браун. Итак, перед вами — ваша первая возможность. Одного-единственного глоточка этого милого напитка будет достаточно, чтобы умереть сразу.

Эрика была не робкого десятка, но тут она непроизвольно вскрикнула.

— Ну а вторая ваша возможность, — продолжал Голландец, — это занять достойное и приличествующее вам место в моем гареме.

Она метнула на него полный отчаяния взгляд. Не мигая, он смотрел ей прямо в глаза. Губы его чуть раздвинулись в неясной улыбке, выцветшие глазки глядели с ледяной беспощадностью.

— Вы... вы все-таки шутите, — прошептала она, понимая, что уничтожена.

— Ничего подобного: я предлагаю вам выбрать между жизнью и смертью.

— Вы никогда не посмеете... Вы никогда не посмеете этого сделать, — прошептала она. — Мои покровители, несомненно, заинтересуются моей судьбой и начнут искать меня.

— Я так не думаю, — очень мягко возразил он. — Вряд ли они бросятся искать вас по всему свету, когда получат мое личное послание с известием о вашей трагической гибели в результате кораблекрушения. Итак, каков же ваш выбор?

Она гордо взглянула на него.

— Я выбираю жизнь.

— Прекрасно.

Он сделал какой-то жест, и один из телохранителей немедленно убрал со стола стакан с ядом.

Голландец позвонил, и тут же явилась рабыня с чернильницей, птичьим пером и листом пергамента. Положив лист прямо перед Эрикой, рабыня исчезла.

— Будьте добры, — сказал Голландец, — написать теперь прощальную записку Джонатану Рейкхеллу, Чарльзу и Молинде. Не забудьте упомянуть, что вы остаетесь у меня в связи с интересами дела. Хе-хе.

Она хотела было воспротивиться, но, помешкав секунду, передумала и быстро набросала текст. В столовой стояла полная тишина. Слышен был только скрежет пера о лист пергамента.

Когда она закончила, Голландец взял лист и, пробежав глазами, в конце концов одобрительно кивнул.

— Это то, что надо, — сказал он и еще раз позвонил в звоночек.

В столовую вошла женщина, одетая наложницей. В руке у нее была короткая, отвратительная плеть. Женщина выглядела чуть старше остальных прелестниц гарема.

— Это — Эрика, твоя новая работница, хе-хе, — ухмыльнулся Голландец. — Ты сама знаешь, что с ней делать.

И он показал всем своим видом, что дает ей полную свободу действий.

Женщина коротким движением взмахнула плетью, и та прошла в расстоянии одного дюйма от лица Эрики. Баронесса смотрела на свою новую хозяйку в невыразимом ужасе. Женщина резким движением приказала ей встать и следовать за ней.

Эрика медленно поднялась на ноги. Плеть просвистела вторично и на этот раз опустилась на спину баронессы. Жгучая боль пронизала все ее тело. Хозяйка гарема, очевидно, требовала беспрекословного повиновения. Эрика, сломленная окончательно, последовала за ней.

Все последующее было одним непрерывным кошмаром. Ее ввели в большую комнату, где возлежало в праздных позах с полдесятка наложниц, которые, очевидно, ожидали ее появления. Они скинули с нее одежду, приказали встать в лохань с горячей, насыщенной какими-то благовониями водой. Затем они выкрасили хной подошвы ее ног и внутренние стороны ладоней. Только сейчас она обратила внимание, что точно так же были раскрашены и остальные наложницы. Вслед за тем они обернули ее стан длинным куском материи и принялись с восторгом наносить на ее лицо густой, яркий слой макияжа. Казалось, что они забавляются с ней, как с куклой. Никогда еще не было на лице Эрики столько косметики. В дополнение ко всем ухищрениям девицы вплели в ее волосы белые гардении. Но самое яростное негодование у Эрики вызвало их намерение вымазать румянами ее соски. Однако она уже не осмеливалась протестовать: стоявшая в нескольких футах от нее хозяйка гарема держала свою плеть наготове и могла пустить ее в ход при малейших признаках неповиновения.

В этот день Эрике еще долго не суждено было лечь спать. Наложницы показывали ей, как сидеть, ложиться и ходить в длинной, туго затянутой юбке. Выяснилось, что для этого требуется немалая сноровка. Потом они стали учить ее совершать катоу и бесконечно долго заставляли приседать, скрещивая ноги, затем садиться и потом кланяться, касаясь лбом пола.

Наконец обучение подошло к концу. Но у хозяйки было еще личное пожелание. Когда она сказала ей что-то на непонятном наречии, и Эрика не знала, что ей ответить, та что есть силы хлестнула ее своей плетью. Кожаный ремешок коснулся ее обнаженного живота, и она согнулась от адской боли.

— Это для того, чтобы ты побыстрее стала понимать язык Явы, — сказала хозяйка по-английски. — У нас нет на тебя времени, девушка. Теперь можешь поспать.

Она повернулась и пошла к выходу. Остальные наложницы поспешно опустились на пол и низко поклонились ей. Эрике лишь оставалось последовать их примеру. Она не хотела получить нового жалящего удара плетьми.

После ухода хозяйки девицы показали убогие нары, которые отныне должны были служить ей ложем. Когда она бессильно опускалась на них, то успела поймать свое отражение в огромном зеркале, занимавшем чуть ли не всю стену. К ее ужасу, теперь она мало чем отличалась от остальных девушек. Разница была только в цвете кожи и волос, а также в типе лица. Никогда еще она не чувствовала себя такой обездоленной, такой одинокой и такой удрученной. Но выхода из теперешнего положения у нее уже не было.

* * *

Маркиз де Брага оказался на редкость обаятельным человеком, а Макао представлялся Элизабет колдовским, райским городом, царством, отрезанным от всего мира и существующим по своим законам. Она наслаждалась жизнью; даже мысли о Джонатане, заботы о том, как он проводит время в обществе Молинды или Эрики, начисто покинули ее. За обедами у генерал-губернатора собирались наиболее крупные и влиятельные сановники колонии. Беседа лилась нескончаемым потоком. К ее радости, все присутствующие прекрасно владели английским. Разговор же носил сугубо светский характер. Даже в гостиных Лондона ей не приходилось сталкиваться с таким разнообразием тем.