В пять минут одиннадцатого нацисты выглянули в окно и, увидев, что горизонт чист, выслали на стражу часового по имени Фредди, вооруженного полицейской дубинкой, Ему было велено стоять на крыльце с устрашающим видом. Остальные пятеро остались внутри.

Оберштурмбаннфюрер Эрнест Шайсскопф смахнул с доски шахматные фигурки. Они вынули шахматную доску для какого-нибудь случайного наблюдателя. Если бы он заглянул к ним через окно, то увидел, как молодые интеллектуалы-нацисты проводят время. К сожалению, никто не мог вспомнить, как ходит конь. Теперь один из них достал шашки и расставил их на доске: два нациста знали правила и могли научить остальных.

В 22.06 прибыл Римо и просунул голову в патрульный автомобиль. Полицейские, не заметившие, откуда он взялся, удивленно глядели на него.

— Долгий был денек? — с усмешкой сказал он.

— Уж это точно, — отозвался полицейский, сидящий за рулем.

— Ну так отдохните чуток, — произнес Римо.

Его руки стремительно метнулись вперед и коснулись впадины между шеей и ключицей полицейских. Они открыли рты, как будто пытаясь закричать, потеряли сознание и уронили головы.

Римо лениво направился по каменной дорожке к дому, снаружи выглядевшему очень опрятно.

Стоящий на крыльце и одетый в полную униформу Фредди при его появлении выпрямился и принял надменный вид.

— Вы кто? — требовательно спросил он.

— Я из «Еврейского журнала», хочу взять интервью, — объяснил Римо.

— Мы не даем интервью жидовской прессе! — рявкнул Фредди и ткнул Римо дубинкой в живот.

Темноглазый человек не пошевелился, но удар Фредди почему-то не достиг цели.

— Не делайте так больше, — попросил Римо. — Это не очень любезно.

— Когда придут новые времена, с такими, как ты, любезничать не станут, — заявил Фредди. — Так что привыкай.

Он отвел дубинку назад и на этот раз ударил Римо со всего размаху. Хотя Римо опять не шелохнулся, каким-то образом дубинка не попала в живот, а скользнула по боку.

— Я же сказал, прекратите, — сказал Римо. — Меня послали для переговоров, так что ведите себя хорошо.

— Я тебе покажу переговоры! — зарычал Фредди и поднял дубинку, чтобы разбить голову Римо.

— Ну вот, — вздохнул Римо. — Вот что я получаю, когда пытаюсь быть паинькой.

Дубинка обрушилась на его голову. Внезапно Фредди осознал, что ее вырвали у него из рук. Что-то развернуло его вокруг, и он ощутил конец дубинки возле своего левого уха. Затем он увидел, как кулак скользнул к другому ее концу. Первый же удар вогнал дубинку в ухо Фредди. Другое, еще работавшее ухо, уловило звук двух следующих ударов, а потом Фредди уже не слышал ничего, потому что дубинка, пройдя сквозь голову, вышла с другой стороны.

— Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, — произнес Фредди, упав на колени.

Концы дубинки, торчащие из его ушей, напоминали руль велосипеда.

— Что вы сказали? — переспросил Римо.

— Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, — повторил Фредди.

— Грр-ыы-мм! — ответил Римо.

Он постучался и услышал за дверью шаги.

— Кто там?

— Герр Оберлейтенант-штурмбаннфюрер-гауляйтеррайхсфельдмаршал О'Брайен, — представился Римо.

— Кто-кто?

— Не повторять же сначала. Откройте!

— Где Фредди?

— Фредди — это часовой?

— Да. Где он?

Римо посмотрел на стоящего на коленях Фредди, из ушей которого торчала длинная тонкая дубинка.

— Он сейчас занят.

— Я хочу взглянуть на ваше удостоверение личности, — настаивал голос.

— Мое удостоверение — это Фредди, — сказал Римо.

— Перестаньте говорить глупости и подсуньте удостоверение под дверь.

— Не пролезет, — засомневался Римо.

— Пролезет.

— Ну ладно, — сдался Римо.

Внутри пятеро нацистов глядели на дверь. Снаружи донеслись какие-то скребущие звуки, и что-то розовое показалось из-под двери. Потом появились еще четыре предмета, оказавшиеся пальцами, затем кисть руки и, наконец, край коричневой рубашки.

— О Боже, ведь это Фредди! — прошептал Эрнест Шайсскопф.

Все бросились к двери. Рука Фредди, словно побывавшая под паровым катком, пролезала в комнату сквозь зазор между дверью и порогом. Фредди был теперь не толще собственной фотографии, наклеенной на картон. Уже показались белокурые волосы, уже затрещал череп, сплющиваясь, чтобы пройти в щель, когда внезапно дверь дрогнула, заскрипела и слетела с петель.

На пороге стоял Римо. То немногое, что осталось от Фредди, лежало у его ног. Пятеро нацистов не могли оторвать глаз от дубинки, ставшей неотъемлемой частью его черепа.

— Привет, — поздоровался Римо, — я же говорил, что не пролезет.

— Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, — произнес Шайсскопф.

— И Фредди то же самое говорил, — ответил Римо.

— Кто вы такой? — пролепетал один из нацистов.

— Что вам надо? — воскликнул другой.

— Что вы сделали с Фредди? — раздался третий голос.

— Минутку, — сказал Римо. — Мы так ничего не добьемся, если будут говорить все разом. Сначала скажу я. Ты, — указал он на Шайсскопфа, — немедленно прекрати блевать и послушай меня.

— Ггг-ыы-гг-ыы-гг-ыы, — отозвался Шайсскопф, орошая комнату остатками жареной рыбы с картошкой.

— Прекрати, я кому говорю, — повторил Римо.

Шайсскопф сделал глубокий вдох и попытался остановить рвоту. Он вытер лицо рукавом форменной рубашки.

— Я как-нибудь могу убедить вас отменить завтрашний марш? — спросил Римо. — Меня прислали для переговоров.

— Нет, — заявил Шайсскопф. — Никогда!

— Не торопись, — сказал Римо. — Фредди я уже убедил.

— Никогда! — взвизгнул опять Шайсскопф. — Мы маршируем во имя свободы и во имя прав белого человека. Мы маршируем, чтобы сказать «нет» смешению рас...

— Тогда прощай, — сказал Римо.

Он схватил Фредди за дубинку и втащил его в комнату. Два нациста бросились на него, размахивая полицейскими дубинками. Римо ударил их телом Фредди, и они грудой повалились на пол.

Двое других кинулись на Римо, держа наперевес бейсбольные биты, залитые свинцом. Он закружился между ними, все время подаваясь вперед и назад, направо и налево. Когда оба были уверены, что он находится в пределах досягаемости, на него обрушилось два страшных удара. Римо наклонился, мгновенно выйдя из зоны контакта, и услышал звук слившихся воедино ударов. Его противники поразили друг друга. Следом, как эхо после выстрела, донесся знакомый успокаивающий звук ломающихся и раскалывающихся черепов.

Римо кивнул и отошел в сторону. Тела его противников тяжело рухнули на пол.

Оберштурмбаннфюрер Эрнест Шайсскопф забился в угол и выставил перед собой книжку комиксов «Мохаммед Али против Супермена». Темное лицо Али было зачеркнуто двумя жирными коричневыми линиями.

— Убирайся, ты, — прохрипел Шайсскопф. — Я вызову полицию!

— Послушай, Эрнест, — сказал Римо, — ты не расстраивайся. Ты просто не думай, что умираешь.

— О чем же мне еще думать?

— Что наконец становишься человеком, — ответил Римо.

Покончив с ним, Римо произвел уборку помещения, затем приладил сломанную дверь и покинул место событий. До его дома в Компо-бич было три мили, и он решил пробежаться. Давно уже ему не удавалось потренироваться.

Чиун, как и час назад, сидел на полу посреди комнаты и смотрел на лежащий перед ним большой лист пергаментной бумаги. Он держал гусиное перо рядом с чернильницей, как будто собирался вот-вот макнуть. Бумага была девственно чиста.

— А сегодня что, Чиун? — спросил Римо, показывая на нетронутый лист. — В Венесуэле слишком громко играет радио?

— Я так беспокоился за тебя, что не мог работать, — сказал Чиун.

— Беспокоился за меня? Я не думал, что они произвели на тебя такое сильное впечатление. Ты их назвал, помнится, животными в коричневых рубашках.

— С ними все улажено?

— Конечно.

— Хорошо, — произнес Чиун. — Эти нацисты отвратительны.

— Этих уже нет. И вообще, с каких это пор ты не любишь нацистов? Если Дом Синанджу мог работать на Ивана Грозного, фараона Рамзеса и Генриха Восьмого, то чем плохи нацисты? Они что, вам не заплатили?