На этом работа РУВД заканчивалась: какой-то умник заподозрил почерк маньяка, и дело попало на Петровку к Сергею Громову. Хотя для одного дня работа ими была проделана немалая, уже хорошо.

Серега не сомневался: это почерк. Даже если бы не нашлось других дел, он бы счел, что это первое убийство серийника. У таких слишком много «тараканов» в башке – и все они разбегаются по строчкам полицейских отчетов. Эти странные треугольники на коже девушки – будем надеяться, он вырезал их посмертно… И ритуал погружения тела в ванну, хотя задушил он ее, скорее всего, в постели, во время или сразу после полового акта… И даже тот факт, что отпечатков не оставил: психи опасность своим звериным нюхом чуют и лучше любых нормальных умеют скрывать следы.

Громов снова подвинул к себе снимки. Треугольник, кажется, символ гармонии. Да, точно, он об этом читал: символ триединства: Отец, Сын и Святой Дух… или как-то так. А у масонов он считается единством неба и земли… нет, света и тьмы… А третья сторона еще что-то обозначает… время, что ли?

И еще важно, чтобы треугольник был равносторонним! – всплыло вдруг из глубин памяти. Громов снова посмотрел на снимки: точно, так и есть, все треугольники – равносторонние. За небольшой погрешностью, которую стоит отнести к нетвердости руки убийцы… К слову, это уже кое о чем говорит: убийца не медик и не мясник.

Впрочем, толку от этого открытия мало.

Надо ли искать какой-то смысл в их расположении, послание маньяка? Или их порядок не важен, а важно количество? Их три – три фигуры из трех граней. Три на три – девять… И что дальше?

Чертыхнувшись, Сергей открыл поисковик в Интернете, завел слово «треугольник» и погрузился в чтение. Примерно через двадцать минут его затошнило от магии, символов, геральдики и прочих странных, на его вкус, вещей. И он набрал номер Киса.

Кис – то есть Алексей Кисанов – был давним коллегой и товарищем по сыскной работе на Петровке. В конце 90-х Алексей подался в диковинную тогда профессию частного сыщика и, вопреки прогнозам пессимистов, процветал на оном поприще из года в год. С тех пор Серега с Лехой много дел переделали вместе, много нечисти отловили совместными трудами. И выручали друг друга не раз, и прикрывали.

Они не были схожи ни характерами, ни методами расследования, но это им не мешало. Наоборот – помогало. Взаимодополняемость называется.

У Киса была одна черта, которая иногда раздражала, а иногда восхищала Серегу: он любил выстроить уйму версий, чтобы ничего не упустить, и не жалел тратить время на размышления. Тогда как Громов больше любил действие: он полагался на свое чутье и гнал, как хищник, по следу. В обоих методах имелись свои достоинства и, как водится, свои недостатки.

А еще у Киса была жена Александра, Серегина любимица. Когда-то Серега завидовал дружбану и сам был немножечко в Александру влюблен. К счастью, прошло. Остались дружеская привязанность и уважение. Уважение в том числе и профессиональное: будучи журналисткой, Александра обладала столь разносторонними и неожиданными познаниями, что к ней можно смело обращаться с любым вопросом. К тому ж она отличалась необыкновенной оперативностью: чего сама не знает – то разузнает в кратчайшие сроки.

Посему, кто бы из этой супружеской пары ни ответил на его звонок, толк выйдет.

Ответил Кис.

Серега изложил проблему.

– Идеи есть? – спросил, закончив.

– Есть. Давай посмотрим на дело так: маньяк не геометрические фигуры вырезал – он вырезал кусочки кожи, на которых что-то было. Например, татуировки.

– Хм… Не, Леха, не пойдет. Слишком маленькие треугольники для тату, поверь. Да и делают их напоказ, а у жертвы два треугольника на животе, одна на пояснице. Увидеть их можно только летом, на пляже.

– Пирсинг?

– Тот же ответ: места неподходящие.

– Ладно. Возможно, у девушки были бородавки?

– А на кой ему?

– Сам знаешь, какая-нибудь идея «очищения» тела, у психов часто встречается…

– Это мысль. Другие есть?

– Ну, родимые пятна.

– Три? По-моему, это слишком много. Обычно у человека бывает одно, максимум два…

– Или родинки.

– Тоже для «очищения»?

– В принципе, родинки обычно не ассоциируются с чем-то уродливым, как бородавки, но мы ведь имеем дело с испорченным мозгом…

– Еще чего-нибудь?

– Серег, я тут вижу два варианта: либо он чертил фигуры – и тогда надо разгадывать их тайный смысл, либо он вырезал вместе с кусочками кожи что-то, что на ней было. Вот и ищи.

– А почему треугольники?

– Да откуда же мне знать… Может, так было проще?

– В каком смысле?

– Ну представь себя на его месте…

– Не хочу.

– Придется. Вырезать ровный кружок на коже без навыков – а ты сказал, что в контурах есть погрешности, стало быть, навыков нет, – намного труднее, чем квадрат или треугольник.

– А зачем ему ровный?

– Возможно, он аккуратист. Не хотел уродовать тело.

– Признайся, ты пошутил?

– Вовсе нет. Он же псих, больной. И логика у него больная.

– Допустим… Тогда почему не квадрат?

– Когда его поймаешь, то и спросишь.

– Ну и черт с тобой, – поблагодарил друга Громов и отключился.

Он стоял у окна в темной комнате и смотрел на ночной город, сверкавший внизу огнями. В руке он держал большой пузатый бокал из простого стекла, на дне которого чернело вино. Иногда он приближал его к губам, вдыхал аромат – большие бокалы бережно сохраняют запах – и отпивал маленький глоток. Ванна его распарила, после нее он не оделся – так и стоял обнаженный, изредка бросая взгляд в какое-нибудь из многочисленных зеркал, украшавших стены комнаты, на свое отражение. Даже в полумраке было видно, как он прекрасен, и он казался себе античным богом, взирающим на землю сверху, со своего облака.

В комнате беззвучно работал телевизор, синими всполохами прорезая сумрак; на огромном экране сменялись лица, и ему казалось, что это восхищенная толпа проходит перед ним, как на параде, приветствуя свое божество.

Насладившись вином, видом города из окна и самого себя в зеркалах, он направился в спальню, чтобы одеться… И вдруг застыл перед экраном телевизора. Затем включил звук.

«…дерево пористо, оно живое, состоит из клеток, как любой живой организм. В теле дерева много воздуха, и там, запечатанный в его пузырьках, до сих пор хранится запах яичницы, приготовленной сто лет назад незнакомым вам человеком. Там запахи шампанского и рвоты, запахи горячего секса и болезней умирающего тела, запахи детского мыла и крови… Там запахи чужих жизней и чужих смертей, запахи радости и горя», – говорила молодая женщина, чье миловидное лицо привлекло к себе его внимание. Каштановые вьющиеся волосы – не слишком светлые, не слишком темные; голубые глаза; небольшой, хорошо очерченный рот, нежный и чувственный одновременно; и родинка у верхней губы… Еще одна на подбородке… Чудесная девушка.

Он подлил себе вина и сел на диван, стоящий напротив телевизора.

– Как поэтично, – кивнула ведущая. – Правильно ли я понимаю, что вы как реставратор антикварной мебели не рекомендуете ее покупать?

– Нет. Я говорю, что дерево – это летопись и архив, хранитель судеб и истории. Кому-то такая идея покажется прекрасной, даже величественной, а у кого-то вызовет брезгливость. Каждый решает сам. – Камера снова вернулась к девушке, и внизу появился титр с ее именем и фамилией. – Но я всегда помню об этом, когда работаю с мебелью.

– Говорят, вы творите чудеса. Это правда, Лия?

– Ну, не чудеса, а… – девушка немного смутилась. – Просто я работаю с мебелью очень бережно. Мне кажется, что дерево хранит души прежних хозяев. – Она неловко засмеялась, как это нередко случается с людьми, не привыкшими к вниманию телекамер и публики. – Покрывая его лаком, я их будто запечатываю, как запечатывают бутылку с посланием перед тем, как бросить в море…