А сегодня на голову Громова свалилась новая загадка. Поскольку по всем отделам прошло распоряжение передавать похожие дела на Петровку, с утречка он получил рапорт об убийстве девушки, некоей Валентины Седовой, официантки. Вот только входит ли оно в серию? На первый взгляд да: у девушки были голубые глаза и каштановые волосы; ее задушили и положили в ванну с водой. Однако жертва не изнасилована – точнее, следов «грубого секса», как в первых трех случаях, не обнаружено. В воде не нашли ни хлорки, ни душистой зеленой соли. Хотя поза тела похожа: в воду оно погружено с головой, волосы ореолом окружают лицо…

Маньяки обычно очень последовательны в своих ритуалах, даже дотошны, все делают тщательно. Это доставляет им острое наслаждение, и, поскольку они по большей части импотенты, полные или частичные, то ритуал заменяет им секс. Или способствует эрекции.

Собственно, перебои с потенцией могут объяснить тот факт, что жертва не изнасилована. Но соль? Но хлорка? Почему в данном случае их нет? Убийца забыл взять с собой? Но это нормальный человек мог забыть. Маньяк же никогда ничего не забывает!

Или все же забыл – или не смог – взять флаконы с собой, поэтому и сбой у него случился?

Нет, нет и нет. Маньяк не пошел бы на дело без них! Почерк у всех этих психов разный, ритуалы разные, но важность ритуала всегда первостепенна!

…Или все-таки мог?

Громов запросил распечатку звонков Валентины – для порядка, хоть и безо всякой надежды. Интуиция его не подвела: Валентине вообще никто не звонил накануне. Сама она да, звонила, сестре и еще трем подругам. В предшествующие два дня тоже шел не слишком активный перезвон между девушками – ни одного мужчины.

Сергей посадил Димыча на беседы с подругами Валентины – сам не хотел отвлекаться от мыслей, тем более что был уверен: беседы эти ничего не дадут. Никому не рассказала Валентина о своем знакомстве: не успела.

Надо полагать, что, как и в первом случае, преступник подцепил девушку где-то в городе и незадолго до того, как убил. Он не оставлял жертвам времени ни на размышления, ни на звонки. От первой его улыбки и до конца ее жизни он был рядом с ней… В течение нескольких коротких часов, отделявших одно от другого.

Впрочем, у нового дела есть одно преимущество: мы знаем, где была Валентина незадолго до убийства. Поскольку была она на работе, в кафе, ее коллеги могли видеть того, с кем она ушла. Если ушла не одна, конечно.

Стало быть, следует с ними переговорить.

Киса бы взять с собой… У него интуиция – будь здоров! Правда, он в ней вечно сомневается, и, надо признать, иной раз не без оснований. Засранка эта – интуиция которая – случается, подводит. Но нередко бьет в самое «яблочко». Он, Серега, всегда прет как танк, – Леха же вечно ищет дополнительные версии, проверяет-перепроверяет. Серега на дружбана частенько злился (а дружбан – на него), однако две их интуиции – это сила!

Но Кис свалил в частный сыск, и теперь к нему на кривой козе не подъедешь: его надо за бабки привлекать к делу. А в данном случае ситуация не та, чтобы считать, что помощь частного сыщика необходима, и никто не позволит Громову привлечь его к делу официально.

Можно еще, конечно, чисто по дружбе попросить, Леха не откажется, но тут самолюбие Сереге мешало…

Пока Громов зависал над философией и психологией дружеско-профессиональных отношений, Кис вдруг позвонил сам.

– Как ты там? – спросил.

– Да вот, все морочусь с маньяком, – признался Серега. – А ты чего это заинтересовался? – с подозрением спросил он друга.

– Так просто. Свободная минутка выдалась, решил узнать, как продвигается расследование.

– А ни черта не продвигается. Смотри, уже есть три дела с одним почерком. А сегодня привалило новое, но там совпадения только частичные… – и Серега поделился с Лехой подробностями.

– Ты прав, надо обязательно переговорить с персоналом кафе, – выслушав, произнес Кис. – Вероятность того, что убийца познакомился с этой девушкой… Валентина, да?.. что убийца познакомился с ней именно там, высока. Ты сказал: у него должна быть приятная внешность – поскольку следов борьбы нет и прочее, – и я согласен. Но все же парня, который вынырнет у двери подъезда, даже симпатичного, ни одна девушка не поведет к себе домой сразу. То же относится к знакомству в метро и прочих видах городского транспорта. Должен был произойти ритуал ухаживания, хотя бы короткий.

– «Ритуал ухаживания»? Я тоже думал об этом… Ладно, бывай.

Несмотря на уговоры Маши, Лия отправилась к родителям. В конце концов, Славку попросить никогда не поздно, если понадобятся его тренированные мускулы. Но сейчас ей требовались мозги. Причем папины.

И, к слову, запасной ключ от ее квартиры.

Мама первой вышла в прихожую, встревоженная.

– Что-то случилось, доченька?

С Лией никогда ничего не случалось – по крайней мере, такова была стандартная версия для мамы, – но та всегда волновалась. А они с папой всегда волновались за нее: сердечница.

Порок сердца выявился, когда она носила Лию, на шестом месяце, и тогда папа стал бояться, что потеряет любимую жену при родах. Все обошлось, но страх не ушел: порок сердца, как бомба замедленного действия, мог убить ее в любой момент. Маме пришлось резко изменить образ жизни, ограничить движение, бросить работу, глотать лекарства… Всего за несколько лет молодая, красивая, хрупкая женщина обрюзгла и постарела. Только ее чудные волосы, светло-русые, тяжелые, остались прежними…

Лия, еще девочкой, часто перебирала старые фотографии и жалела, что никогда не видела маму такой, как на снимках, – красивой и беззаботной. Сколько она себя помнит, мама болела, была бледной, отечной и пахла валерьянкой. Поэтому даже малейшее событие, вроде двойки или вызова родителей в школу за прогул, – все это было между Лией и папой. Маму они берегли сообща.

Собственно, они и были сообщниками. Со-общники во всем, во взглядах, в отношении к миру и своему месту в нем.

Георг (русифицированный вариант от армянского имени Геворг) был чудесным отцом. Он умел идти ей навстречу, часто Лию баловал, но и умел быть честным, не боясь сказать дочери не всегда приятную правду. Именно папа научил ее противостоять жестокому диктату школьной моды, первобытному соперничеству девочек и гормональному самоутверждению мальчиков.

Однажды – Лие было тринадцать, и, как все девочки ее возраста, она была зависима от мнения подружек – он отказал ей в покупке модной юбки. Зарабатывал папа хорошо, вполне мог позволить себе дорогую вещицу, но отказал. А когда Лия, рыдая, обозвала отца скупердяем, он ее повел в кафе-мороженое и там, сидя напротив дочери, объяснил ей… «Это соревнование никому не дано выиграть. Ты купишь модную шмотку, – завтра кто-то придет в еще более модной. Эта гонка ведет в тупик, солнышко. Остановись, не участвуй в ней. Ты, твоя личность не определяется юбкой, правда же? Какая бы вещица на тебе ни была надета – ты всегда та же Лия, та же умница и талантливая девочка. Так ставь на это. На себя ставь! На свои достоинства, на то, что есть ты, а не на тебе… Это единственный беспроигрышный вариант».

Не сразу Лия поняла. Вернее, умом-то поняла, но надо было еще научиться выдерживать насмешки, стать невозмутимой и уверенной в себе… Папа поддерживал ее постоянно, каждый день, на каждом ее шагу. Советовал, как ответить девчонкам или промолчать; отшутиться или резко поставить задиру на место…

Нелегкая была то наука. Но Лия понемногу справилась.

Так что и независимостью своей, и уверенностью в себе – в том числе в своей женственности и красоте – Лия обязана папе. Благодаря ему она чувствовала себя особенной, счастливой и сильной. «Лийка, ты воздушный шарик. Тому, кто захочет тебя удержать, нужно будет сначала дотянуться, чтобы ухватить веревочку…