Феликс сел, помотал головой, силясь сообразить, о чем речь. Перед ним стоял, сверкая очками, Александр Моисеевич, патриарх и бессменный глава патологоанатомического отделения. Губы его сложились в аппетитную улыбку – от такой всем становится смешно раньше, чем прозвучит шутка.

– Какое еще тело? – не понял Феликс.

– Ну как же, то, которое на вашем диване обнаружилось. И, заметьте, не мертвое, как решила наша уборщица, а всего лишь спящее. Я бы даже сказал, крепко спящее тело. Потому как оно до сих пор пребывает в объятиях Морфея, несмотря на шум и гам. И, коль скоро ваше уважаемое тело обнаружилось по соседству в аналогичном спящем состоянии, я делаю из этого факта вывод, что вы можете пролить свет на…

– Лия, боже мой, это Лия!

– Я так и знал, – удовлетворенно кивнул Александр Моисеевич, – что ваши тела имеют друг к другу отношение. У меня есть свежий анекдот, рассказать?

– Потом, Александр Моисеевич, потом. Ваши анекдоты нельзя принимать натощак…

Лия и в самом деле спала так крепко, что Феликсу не удалось ее разбудить вежливым потряхиванием. В коридоре гудел, как шмель, бас Александра Моисеевича: кто-то попался ему на пути и стал жертвой очередного анекдота. «…отчего у вас ноги так воняют? – А вы разве не знаете, откуда они растут?» – донеслось до его слуха.

Громкий хохот патриарха сотряс стены. Феликс невольно улыбнулся – не столько сомнительной шутке, сколько пристрастию старого друга и начальника к крепким анекдотам.

– Мне это не приснилось?!

Лия, приподнявшись на локтях, смотрела на него, изумленно подняв брови и моргая спросонок.

– Не знаю, о чем ты, но наверняка приснилось, – бодро ответил Феликс, надеясь, что Лия не имела в виду анекдот. – Вставай, рабочий день начался, все сотрудники подтянулись. Мне пора приступать к делам, а тебе…

– Я к подруге. Вот только позвоню ей, если можно.

Феликс указал на допотопный телефонный аппарат с крупными черными кнопками, стоявший на письменном столе. Лия спустила ноги с дивана, потянулась, встала; наклонилась вперед-назад, помахала руками вверх и в стороны – утренняя разминка. После чего подошла к столу и принялась жать на кнопки телефона.

– О-о-о, тело уже опознано? – На пороге кабинета появился Александр Моисеевич. – Лия, да? А знаете, милая девушка, нашу уборщицу чуть удар не хватил, когда она вас увидела! Думала, что вы…

Лия обернулась.

– Ого. Кто же так некрасиво с вами обошелся, голубушка? – спросил он, разглядывая поверх очков ее цветастую щеку и хмуря кустистые седые брови.

– Я упала, – сухо ответила Лия, снова отвернувшись к телефону.

– Не смешите мои фаберже, красавица! Вы с патологоанатомом имеете дело, ему тело само все секреты разбалтывает!

Его влажные и живые глаза смеялись.

Феликс поспешил на помощь Лие, опасаясь, что сейчас начнется введение в патанатомию. О своей профессии патриарх рассказывал с таким же смаком, как и анекдоты, но, как и с анекдотами, слушатель не всегда попадался благодарный.

– Лия, это Александр Моисеевич, заведующий нашим отделением, он же главный патологоанатом Москвы. А это Лия, моя…

Феликс вдруг умолк, не найдя подходящего слова.

– Бобрик, я уже понял, как девушку зовут, не трудитесь, – выручил его патриарх.

– Бобрик? – удивилась Лия. – Вы его тоже прозвали Бобриком?

– Что значит тоже? И что значит прозвали? Это у Феликса Федоровича фамилия такая.

– Ой. А я-то ему… Алло, Маш? – Лие повезло, что подружка ответила именно в этот момент, прервав ее неловкую беседу с патологоанатомами. – Ты не против, если я приеду сейчас к тебе? Потом все объясню, при встрече…

Закончив разговор с Машей, Лия вызвала такси. Машину обещали подать через четверть часа.

Небо за окном недовольно морщило лоб, его просторную гладь бороздили тучи, сгущаясь и темнея.

Феликс молчал. Легкость, с которой они общались этой ночью, вдруг исчезла.

Лия тоже не знала, что сказать.

– Может, тебе надо в… э-э-э… в туалет? Умыться? – придумал он наконец повод заговорить.

– Спасибо, я у Машки помоюсь.

Лия взяла в руки свой плащ с застрявшей молнией, попыталась привести замок в исходное положение… Феликс протянул руку, забрал у нее плащ, разложил у себя на коленях, сделал несколько движений…

– Держи.

– Ой, починил! Спасибо… За все спасибо, Бобрик, – она улыбнулась. – Тебе идет твоя фамилия. У тебя шевелюра бобриком.

– Хорошо, что не зубы! – Он приложил два согнутых пальца к верхней губе.

Лия улыбнулась. Надела плащ, застегнулась.

Звякнул мобильный: пришло сообщение, что такси подъедет через пять-семь минут.

– Пойдем, я провожу тебя до ворот. Тут как раз минут пять идти по парку.

Двери, выходившие в коридор, теперь были открыты. В их проемы виднелись какие-то аппараты – ну да, тут ведь лаборатории, где с помощью техники устанавливаются точнейшие диагнозы… Кому-то на радость, кому-то на горе.

Лие стало малость не по себе.

– Скажи… – Она повернула голову к Феликсу, шедшему рядом. – Ты вскрываешь трупы… Тебе не страшно?

– Иметь дело с мертвецами? Нет. Зло причиняют только живые.

– Да, но все-таки в этом есть что-то… Не знаю даже, как сказать… Вмешательство в чужую смерть, что ли.

– Вмешаться в смерть невозможно, – мягко ответил Феликс. – Пока человек жив, его пытаются спасти врачи: они вмешиваются в жизнь, если угодно. Если человек, несмотря на все старания, умирает, его тело становится лишь пустой оболочкой. В ней нет ни жизни, ни смерти, – как в одежде, которую оставила душа на берегу реки.

– Стикса…

– Да. Но эта оболочка содержит информацию. Она рассказывает мне о страданиях и радостях человека. И о том, что вырвало его из жизни. Его последняя исповедь, так сказать…

– А исследования тканей, как это…

– Гистология.

– Ты ведь делаешь ее для живых тоже? У тебя нет чувства, будто ты вершишь судьбы? Одного милуешь, а другому оглашаешь смертный приговор… Это тяжело, мне кажется. Я бы не смогла.

– Не совсем так. Патологоанатом в диагностической цепочке играет действительно роль судьи, но милует он или казнит, как ты выразилась, на самом деле не пациента, а врача. Правильный или нет поставил он диагноз больному? Верное ли назначил лечение? Врачи могут ошибаться. Иногда удается больного спасти лишь благодаря нашей точной диагностике… Как в случае с моей бабушкой.

– И без всяких аппаратов, между прочим! – запоздало удивилась Лия.

– Дело в том, что патологоанатом каждый день видит человеческий организм изнутри. Поэтому патанатомы – лучшие диагносты… И, знаешь, иной раз очень трудно быть судьей врачу – когда он твой друг, например. Ведь ошибка в диагностике может стоить ему карьеры. Нас, случается, и взятками пытаются подкупить…

Лия уже не слышала его. Ее глаза были прикованы к каталке, на которой под белой простыней лежало маленькое тело. Такое маленькое, что уместилось в треть лежака. Из-под простыни высовывались крошечные бледные пальчики руки.

Ребенок.

Она остановилась, не в силах отвести взгляд от маленькой ручки.

Почему умирают дети? Это неправильно, это несправедливо!..

Слезы выступили у Лии на глазах. Она отвернула голову, чтобы скрыть их.

Феликс, однако, заметил. Помедлив, он невесомо обнял ее за плечи, повел по коридору – подальше от каталки.

– Смерть – условие жизни, Лия… Каждый, кто рождается на свет, вынужденно подписывает этот договор, – тихо произнес он.

…Разумеется, Лия, как любой человек, не раз задумывалась о смерти. И мысль о том, что смерть есть условие жизни, отнюдь не показалась ей новой. Но что-то в формулировке Феликса болезненно резануло ее слух.

– Договор?

– Вынужденный. У нас нет выбора, – повторил он, что Лию еще больше рассердило.

– Да, человек смертен, это любой знает! Но почему ребенок?! Какой такой договор? Кто так решил?! Бог???