— Мне нужно успеть к определенному сроку, — равнодушно сказал он.

Я безнадежно смотрела на него. Голова кружилась — так мне было горько. Наконец я открыла рот и произнесла те самые злосчастные слова.

— У нас с тобой ничего не получается, — бросила я, просто чтобы проверить его реакцию. Эта тактика должна была подстегнуть Лео к действию; по крайней мере, я так считала. — Нам надо расстаться.

Я думала, он возмутится и начнет протестовать или потребует объяснений. Но Лео не раздумывая согласился. Он нежно, почти любовно ответил, что я права, и обнял меня. Облегчение в его голосе чувствовалось безошибочно, и это было гораздо хуже, чем гнев.

Пришлось доигрывать взятую на себя роль до конца. Предложение ведь исходило от меня.

— Пока, Лео! — бодро сказала я.

— Всего тебе хорошего, Эллен. — Лео изобразил печаль.

Я сама отрезала все пути к отступлению. Оглушенная, отвергнутая, я вышла от него и поймала такси, не в силах думать о метро.

Когда я добралась до дому, Марго сидела в общей комнате с журналом на коленях.

— Что с тобой? — встревожилась она.

Я ответила, что не знаю, и, когда она спросила, что случилось, выдавила:

— Мы с Лео расстались.

Можно было бы рассказать обо всем, включая все ужасные подробности, но я против воли ушла в себя, отгородившись от подруги.

— Какой ужас, — сказала она. — Расскажи, как было дело.

Но я только покачала головой:

— Ну, не знаю… Все так сложно.

В тот момент мне все действительно казалось очень сложным и запутанным; наверное, так и бывает при расставаниях. Однако причина расставания бывает очевидна: например, кто-то из двоих разлюбил или просто понял, что любви никогда не испытывал, и тут же пожалел о клятвах и обещаниях. Сейчас мне кажется, что между мной и Лео получилось именно так. Как часто говорила мама, самое простое объяснение — самое правильное. Но тогда я не хотела в это верить.

Как многие девушки в моей ситуации, я надеялась на невозможное: Лео вдруг очнется, увидит, что наделал, и поймет, какое сокровище потерял в моем лице. Он неминуемо обнаружит, что мое место не может занять никто. Я была убеждена, что «никто не сможет любить его так, как я». Я так и твердила сестре и Марго, не понимая, что для мужчин это не аргумент. Да и для женщин тоже.

Хуже того. В голове моей постоянно вертелась дурацкая сентенция: «Если любишь — отпусти». Как-то в старших классах моя сестра написала эти слова на большом листе ваттмана и повесила на видном месте в спальне (после особенно болезненного расставания с очередным бойфрендом). Буквы были огромные, раздражающе-лилового цвета, который почему-то служит для выражения соболезнования, а на заднем плане просматривались заснеженные вершины, и парил орел. Меня плакат откровенно раздражал — какой, интересно, орел добровольно вернется в неволю? «Черт побери, Сюзанна, он твоим никогда и не был», — так и хотелось сказать сестре.

Я отпустила Лео, как орла, и что же? Я свято верила, что он станет исключением из правил. Дикой птицей, которая вернется.

И я ждала, ждала стоически, отчаянно уверяя себя, что мы расстались «только на время». Невероятно, но мои чувства к Лео еще более обострились после разрыва. Если раньше я была им одержима, то теперь я в нем просто тонула. Лео заполнял собой каждую минуту моей жизни. Я превратилась в брошеную женщину: изводила себя, слушая его голос на автоответчике или меланхоличные песни вроде «Наш последний день» Шинед О’Коннор; часами валялась на неубранной кровати; начинала бурно рыдать в самый неподходящий момент и писала Лео длинные письма, которые никогда не отправляла. Но собой я совершенно не занималась, если не считать ритуальных ванн, которые принимала, чтобы поплакать в окружении горящих свечей. Аппетит у меня совершенно пропал; единственное, что я ела, — мороженое, кукурузные чипсы в огромных количествах и донельзя банальные дешевые шоколадки.

Даже во сне я не могла избавиться от Лео. Ни до, ни после мне не снилось таких живых и правдоподобных снов — и всякий раз про Лео, про нас. Сны были плохие и хорошие. В плохих снах Лео ускользал, отворачивался, высокомерно отгораживался от меня стеной непонимания. Но были другие сны — мы с ним коротали время в кафе или страстно занимались сексом; вот эти сны и были хуже всего. После них, проснувшись, я забывала, что мы расстались. Мне казалось, все наоборот: наше расставание — дурной сон; стоит лишь открыть глаза, и я увижу рядом Лео. А потом наваливалась мрачная действительность: у Лео теперь своя жизнь, одна.

Через несколько месяцев в эти мелодраматические страдания вмешалась Марго. Был ранний субботний вечер, я в очередной раз отказалась идти с ней на вечеринку. Марго выглядела ослепительно: необыкновенный свитер цвета индиго, джинсы в обтяжку и остроносые черные ботинки. Своипрямые волосы она эффектно завила, а на зону декольте нанесла ароматизированную мерцающую пудру.

— Классно выглядишь, — сказала я ей. — Куда ты идешь?

— Куда-нибудь посидеть с девочками, — ответила она. — Может, передумаешь и пойдешь с нами?

— Нет, — отказалась я. — Сегодня по телевизору хороший фильм, «Девушка в розовом».

Она скрестила руки на груди и презрительно скривилась.

— Ну и почему ты так киснешь? Ты его никогда по-настоящему не любила, — сказала она спокойно и уверенно, словно напоминала прописную истину типа «Гаррисберг — столица Пенсильвании».

Я посмотрела на нее как на сумасшедшую. Надо же так заблуждаться! Конечно, я любила Лео, и мое великое горе служило тому доказательством.

Марго продолжала:

— Это была физическая страсть, а не любовь. Их часто путают.

— Нет, это была именно любовь, — ответила я и подумала, что физическая страсть входила в нашу любовь как непременный компонент. — Я его все еще люблю, и буду любить всегда.

— Ничего подобного, — сказала она. — Ты любила не его, а саму идею любви. А сейчас ты влюбилась в идею собственного страдания, вот и ведешь себя как невротичная малолетка.

Серьезное обвинение для женщины, которой немного семнадцать.

— Ты ошибаешься, — возразила я, берясь за ведерко с мороженым.

Марго посмотрела на меня свысока, как на маленькую, и со вздохом спросила:

— А тебе никто не говорил, что настоящая любовь возвышает? Делает человека лучше?

— С Лео я стала лучше. — Я вонзила ложечку в мороженое. — Он меня очень возвышал.

Марго тряхнула головой и прочла мне целую лекцию. Когда она кого-то в чем-то горячо убеждала, южный акцент прорезался сильнее обычного.

— Хочешь знать правду? Когда ты была с Лео, ты была невыносима. Он сделал из тебя скучную, безвольную тряпку, зависимую и ограниченную. Я тебя узнать не могла. Ваши отношения с самого начала были… нездоровые.

— Ты просто ревновала, — тихо возразила я. Не знаю, что я имела в виду — то ли, что она завидовала моей любви, то ли, что Лео был для меня важнее, чем она. Обе версии казались мне вполне убедительными, несмотря на то, что у нее был свой парень.

— Ревновала? Отнюдь, Эллен. — В голосе Марго звучала непоколебимая убежденность. Кажется, ее забавляла мысль о том, что наши с Лео отношения достойны зависти.

Я залилась краской и, не найдя что возразить, упрямо заметила:

— Но я стала лучше с Лео.

Мы с Марго никогда не подходили так близко к ссоре. Во мне поднималась ярость, и вместе с тем я не могла смотреть подруге в глаза.

— Да? — скептично спросила она. — Ты сделала хоть одну по-настоящему хорошую фотографию за время этого романа? Докажи мне, что я не права, — продемонстрируй, на что Лео тебя вдохновил.

Я поставила ведерко с мороженым на апрельский номер журнала «Таун энд кантри», который читала Марго, демонстративно прошла к своему столу в гостиной, вытащила из ящика большой конверт с фотографиями и швырнула их веером на кофейный столик.

Она стала невозмутимо перебирать их, словно тасовала колоду, перед тем как разложить пасьянс.

— Эллен, вот что я тебе скажу, — произнесла она, наконец. — Эти фотографии… Они плохие.