Больше всего я люблю, как ни странно, портреты, хотя сама довольно замкнута и с незнакомыми людьми схожусь трудно. Хочется преодолеть в себе эту черту, и работа над фотопортретом здорово помогает. Обычно мы знакомимся за ленчем или кофе, после чего можно приступать к делу. Я обожаю сам процесс проб и ошибок — усадить модель, поэкспериментировать со светом и все такое. И вот, наконец, получается тот самый, идеальный снимок, который представляет мою версию сущности сидящего передо мной человека. Так сказать, его индивидуальность моими глазами. Такое никогда не надоест! А выполнять заказы для издательств — все равно, что писать на разные темы: например, сфотографировать предпринимателя для «Бизнес уик» — совсем не то, что сделать серию фото для странички моды в «Нью-Йорк таймс» или глянцевого разворота в «Таун энд кантри».
Только за последнее время моими моделями стали знаменитый писатель, актеры, снявшиеся в одном арт-хаус фильме, чемпион колледжа по баскетболу и его легендарный тренер, а также модный шеф-повар — восходящая звезда на кулинарном небосклоне. Короче говоря, я прошла длинный-длинный путь с тех пор, как проявляла пленку на Второй авеню. Вспоминая встречу с Лео, я теперь жалею только о том, что не рассказала ему о личной карьере, раз уж судьба свела нас еще раз. С другой стороны, я успела похвастаться Энди, а, как ни крути, муж важнее. В идеале, конечно, хорошо бы упомянуть и то, и другое. А потом, о моих успехах он может узнать из других источников; вполне возможно, он так и сделал, просто виду не подал. Он, наверное, поэтому и не спросил меня о работе — нашел мой сайт в Сети или случайно наткнулся на мое имя в глянцевом журнале. Я-то ведь тайком обмерила всю прессу, отыскивая материалы с его подписью.
Его статьи я читала со странным чувством — смесью жгучего интереса и отстраненности, гордости и скептицизма. Любопытство в этом случае непреодолимо, и если кто-то всерьез утверждает, что ему совершенно неинтересно, как сложились дела у бывшего или бывшей, — я не верю. Такой человек либо врун, либо бесчувственный чурбан. Спорить не буду: маниакальный интерес ко всем бывшим — это не здорово, но интересоваться тем, кого когда-то любила, — вполне нормально.
Если Лео отыскал мою веб-страничку и посмотрел мои работы, то неминуемо должен заподозрить, что наш разрыв сработал как детонатор, подтолкнув меня к действиям и головокружительным переменам. Впрочем, я далека от того, чтобы винить Лео за собственную лень и бездеятельность, которые имели место, пока мы были вместе.
Тут я недовольно морщусь, вспоминая собственное благодушное настроение и отсутствие амбиций в дни нашего романа. Фотографировать я любила, но относилась к делу с прохладцей. Все, даже любимое занятие, отступило на второй план — только наша любовь имела значение. Я думала только о Лео, мечтала только о нем. Он настолько занимал меня, что сил ни на что другое, включая фотографию, просто не оставалось. Никаких планов на будущее, никаких мыслей о карьерном росте — один и тот же автобус каждое утро, та же самая фотомастерская, где Квин уже научила меня всему, что могла. По пути на работу я убеждала себя: «Зачем искать другое место? Деньги не главное. Главное счастье, а оно у меня есть».
После работы я сразу ехала к Лео в Куинс и была в его полном распоряжении, возвращаясь к себе, только если у него были свои планы на вечер или у меня кончалась чистая одежда. В редкие вечера без Лео я ходила куда-нибудь с Марго и нашими общими друзьями, но сидеть дома мне нравилось гораздо больше. Я проводила время в мечтах о Лео, строила планы о том, что мы будем делать вместе, или записывала для него альбомы любимых групп на кассеты. Песни я выбирала самые крутые, интеллектуальные и душевные — чтобы угодить своему крутому, интеллектуальному и душевному Лео. Как мне хотелось произвести на него впечатление, убедить его и себя в том, то он меня любит не меньше, чем я его!
Сначала, кажется, так и было. Лео тоже был по уши влюблен, но без сентиментальности, а на мужской манер. Однако работой он, в отличие от меня, не пренебрегал. К тому же, будучи старше, он успел продвинуться выше по карьерной лестнице — выполнял серьезные задания в сжатые сроки. Сначала он по возможности включал меня в свою профессиональную жизнь — брал с собой на интервью или в офис (но это только в выходные), где я раскладывала папки или смотрела, как он печатает. А еще он соблазнял меня на офисном столе. И главное, с легкостью пренебрегал и друзьями, и родственниками, чтобы иметь лишнюю возможность побыть наедине со мной.
Это блаженство продолжалось несколько месяцев, словно какое-то волшебство. Мы разговаривали с Лео без устали. Мы неизменно оттягивали момент расставания, даже по телефону, и каждый раз прощались словно навсегда. Нам не хотелось тратить время на сон, когда мы были вместе, — лишь для этого мы задавали друг другу бесчисленные вопросы о прошлом. Ни один мало-мальски значительный эпизод из детства не ускользнул от нашего внимания, а это верный признак если не любви, то одержимости. Лео даже повесил у себя над кухонным столом мою детскую фотографию (шесть лет, не хватает двух передних зубов), утверждая, что это «самая прелестная прелесть на свете».
Я ничего от него не утаила, поведала все свои секреты. Я открылась перед ним полностью, отключив все защитные механизмы. Все мои слабости и болевые точки стали ему известны — начиная с глупого комплекса по поводу собственных якобы уродливых коленок и заканчивая более серьезными сомнениями, когда я поневоле сравнивала себя с Марго и ее обеспеченными друзьями. Что еще важнее, я рассказала Лео о своей матери, все, включая детали, которыми прежде ни с кем не делилась. Как она исхудала за время болезни, точно узница концлагеря; как один раз при мне отцу пришлось пальцами прочищать ей горло, потому что она не могла дышать, — мне эта сцена до сих пор снится. Однажды я даже молилась, чтобы конец пришел скорее, чтобы мама избавилась от страданий — и чтобы из дома исчезли все работники хосписа и запах болезни. Я молилась, чтобы папа избавился от тяжелых обязанностей, налагаемых смертью близкого человека, — при моем приближении он прятал записную книжку с телефонами похоронных компаний. После похорон меня придавило ужасное чувство вины, как будто мама прожила бы дольше, если бы не моя молитва. Я рассказала Лео о чувстве стыда за то, что у меня нет матери, словно всеобщая жалость — клеймо, которое не смоешь, как ни старайся.
И всякий раз Лео утешал и поддерживал меня, находя нужные слова. Он говорил, что мама сформировала меня как личность, несмотря на то, что рано ушла; что воспоминания о ней никогда не сотрутся из моей памяти, а хорошие воспоминания со временем полностью вытеснят плохие. Он утверждал, что видит мою мать как живую — так явственно она предстает перед ним в моих рассказах.
Наша откровенность была взаимной. Лео делился со мной секретными переживаниями, которые касались главным образом несчастливой семейной жизни родителей; у него была кроткая, пассивная мать, домохозяйка с низкой самооценкой, и властный недобрый отец, чью похвалу Лео не мог заслужить, как ни старался. Денег на приличный университет у него не было, и ему тоже случалось чувствовать себя неловко рядом с «богатыми детками» Манхэттена, дипломами престижных факультетов журналистики. Трудно было поверить, что мой замечательный Лео мог считать себя ниже кого бы то ни было. Впрочем, уязвимость только добавляла ему привлекательности в моих глазах.
Как ни важна была психология, самым главным в нашем романе оставалось все-таки физическое притяжение. Влечение. Обалденный секс, от которого крышу сносило, именно такой вдохновляет поэтов и продюсеров порнофильмов. У меня раньше никогда ничего похожего не было. Первый раз в жизни я не стеснялась ни себя, ни его; ничего запретного для нас не существовало — с Лео и для Лео я могла сделать все, что угодно. Мы сходились на том, что секс у нас — лучше не бывает. Как оказалось, бывает! С каждым разом нам становилось все лучше и лучше друг с другом.