Что мне казалось неправильным в выступлениях Сахарова?
Уже в самом первом меморандуме Андрея Дмитриевича меня покоробила не резкость критики им нашего общественного строя, а использование штампов и языка западной пропаганды, употребление термина „тоталитарный“ и т. п. Сейчас это общепринято, но по-прежнему звучит как-то некрасиво — то ли как некультурно, то ли как неостроумно.
Во-вторых, в меморандуме было утверждение, что наиболее эффективным строем является не капитализм и не социализм, а нечто среднее. Когда я спросил Андрея Дмитриевича, откуда он это взял, он ответил, что оптимум всегда бывает посередине — утверждение для естественника несколько легкомысленное. Не менее правдоподобна ситуация, когда эффективность, как функция „расстояния“ строя от социализма или капитализма — вогнутая, обе крайние точки образуют относительные максимумы, то есть и социализм, и капитализм устойчивы по отношению к малым возмущениям, а посередине имеется не максимум, а минимум эффективности, то есть положение заведомо неустойчивое. Похоже, что и опыт, и логическое рассуждение говорят именно за такую ситуацию»[100].
С Андреем Дмитриевичем Николай Александрович встречался несколько раз и пытался убедить его в правильности марксизма и коммунистических идеалов. Сам же и признавался, что успеха не имел. Андрей Дмитриевич не был спорщиком и не был склонен подвергать сомнению свою позицию. Дмитриев писал: «Я помню единственный случай, когда (я не знаю, удалось ли мне его убедить) его позиция изменилась или чуть-чуть изменилась. Тогда произошло ухудшение отношений СССР и Китая и общество в основном считало, что идеологический разрыв с китайцами и сближение за этот счет с Западом, с США приведет к либеральным сдвигам у нас. Я доказывал, что все наоборот. Хороши китайцы или плохи, но надежда за счет разрыва с ними приобрести какие-то выгоды крайне аморальна, в сущности, является проявлением империалистической политики с нашей стороны. Всякая же аморальность вынуждает затем делать шаг назад от либерализма». Как свидетельствуют факты, Сахаров по китайским вопросам не стал выступать.
Дмитриев не воспринимал позицию Сахарова по колониальному вопросу. «Хорошо, предположим, освободившись от марксистской идеологии и перейдя на „общечеловеческую“ позицию, приходится отказаться от постулата, что восставшие колонии всегда правы, а колонизаторы всегда неправы. Но заменять его противоположным постулатом — колонизаторы всегда правы, — по-моему, нет никаких оснований» — отмечал он.
И далее: «Не нравилась мне и позиция Андрея Дмитриевича по еврейскому вопросу, слишком просионистская и, по-моему, антиеврейская. Например, когда палестинские террористы убили израильских спортсменов на олимпиаде, израильтяне ответили на это возмездием — бомбардировкой палестинских лагерей. Государство, претендующее на цивилизованность и моральность, стало на одну доску с террористами. Андрей Дмитриевич тогда заявил протест против действий палестинцев. Я спросил у него, почему бы не подвергнуть критике заодно и действия Израиля? Андрей Дмитриевич сказал, что это излишне, желающих критиковать Израиль и без него достаточно»[101].
Даже у открытых сторонников Андрея Дмитриевича вызывало смущение использование иностранного радио, как единственного способа давления на советское руководство. Не случайно в своих записках Дмитриев отмечал:
«Конечно, опираться на западные средства массовой информации, получать Нобелевскую премию мира — значит, идти на определенное унижение, а что делать? Чтобы делать политику вполне честно, надо стать на уровень Иисуса Христа, не только идти на любые жертвы, но и стать выше духа борьбы, логики борьбы. Однажды я спорил с Андреем Дмитриевичем на какую-то политико-моральную тему, что-то вроде того, что добро должно быть с кулаками, и в качестве последнего аргумента я напомнил, что и Евангелие требует того же. Андрей Дмитриевич на это спокойно ответил: „А я — не христианин“. Я совершенно растерялся и сказал, что, во всяком случае, это мнение надо учитывать, на что Андрей Дмитриевич ответил: „Я все учитываю“. Тем не менее я думаю, что по существу я был прав. Если по моральному вопросу совпадают мнения марксизма и Евангелия, скорее всего, это мнение правильное. Кто хочет быть гуманнее Иисуса Христа, рискует сильно ошибиться, а кто считает возможным предъявлять моральные требования ниже, чем предъявляет марксизм (хотя бы на словах), рискует далеко зайти»[102].
Теоретики острее, чем кто-либо в городе, осознавали, по-видимому, что осуществление разумной экономической и внешней политики на наступающем этапе требует участия гораздо более широкого слоя людей-руководителей и интеллигентов. Их не удовлетворяла атмосфера, складывающаяся в стране. Личную научную работу, тем более что она неплохо оценивалась, они не связывали с оценкой моральных качеств руководителей страны, лишь бы политическая линия была, в общем, правильна. Априори разделялся тезис о том, что, как говорится, политика всегда была грязным делом, будь хорош на своем месте. Но многие методы руководящей и воспитательной работой, которые явно не способствовали переходу к интенсивным методам хозяйствования (а именно к этому призывали лозунги партии), уже не воспринимались как адекватные.
Особый скептицизм вызывали методы партийной пропаганды, которые к тому же неминуемо в этом городе связывались с методами ведения «воспитательной» работы с Сахаровым в период высылки его в Горький.
В записях Н. А. Дмитриева 1972 года на эту тему, которые, к сожалению, увидели свет после его смерти, находим: «Огромный пропагандистский аппарат работает у нас вхолостую или почти вхолостую, несмотря на его, в общем, хорошую работу и несмотря на грамотность населения, именно потому, что отсутствует доверие к пропаганде, наполовину, повторяю, из-за отсутствия свободы печати, свободы услышать по любому спорному вопросу и другое мнение, а наполовину из-за всех прочих нарушений свобод, от дискриминации евреев до (как ни странно, с моей точки зрения) недовольства „культом личности Брежнева“.
Даже утечку за границу „трактата Сахарова“ в 1968 году, если она произошла независимо от него, следовало бы считать фактом положительным, несмотря на всю неправильность трактата с марксистской точки зрения. Этот факт показал, во-первых, что у нас можно (то есть имеется, по крайней мере, один пример) высказать свою точку зрения, совершенно отличную от официальной, и ничего не будет, и, во-вторых, что наша общественность вовсе не состоит из одних циников, а горячо интересуется политикой.
А то, что при этом выявилась значительная политическая безграмотность на уровне академика-физика, хотя и было неприятно само по себе, но полезно, как сигнал о крупном неблагополучии, о котором, впрочем, можно было догадываться и ранее. Во всяком случае, едва ли именно это неблагополучие особенно компрометирует нас перед заграницей, едва ли там в этом отношении заметно лучше»[103].
И далее поразительное сравнение: «Можно сказать, что выступления А. Д. Сахарова с их теперешним содержанием аналогичны убийству царя Александра II (не говоря о различии масштабов): то и другое было полезно только, как средство убедиться, что так действовать не следует, как приобретение иммунитета от детской болезни.
Корень ошибок Сахарова заключается, на мой взгляд, в том, что он некритически принял утверждение западной (и нашей) пропаганды, будто бы нарушения гражданских прав, той же свободы печати, даже однопартийный режим, режим диктатуры, логически неизбежно связаны с особенностями социализма, необходимостью диктатуры пролетариата. Мало ли имеется и в истории, и в настоящее время вполне капиталистических обществ с диктаторскими режимами? А фашизм в Германии, Италии? Положим, у них была примесь социализма. А Испания?»
