— Ты так не думаешь.

— Вот видишь? Я о том и говорю — ты меня не слышишь. Ты не только кладешь меня на железнодорожные пути, но и привязываешь к шпалам. Если тебе есть до меня дело, если ты меня действительно любишь, почему тебе не дать мне шанс сразиться с Фоли, а самому держаться подальше от меня? Я справлюсь, если ты не будешь мешать мне. Однажды ты войдешь в «Луну» с идиотской усмешкой на лице, и Фоли сразу все поймет. И тогда первой жертвой буду я, потом ты и в конце концов он.

— Этого не случится. Он никогда не узнает. Виолетта, я разговаривал с ним сегодня утром. Мы сидели за одним столом. Клянусь, он ни о чем не догадывается.

— Хочешь знать почему? Потому что стоял вопрос о деньгах, и он старался получить кое-что от тебя. И еще потому, что мы с тобой вместе только три дня и ты еще не успел оступиться, но это непременно произойдет.

— Постой-постой, давай подумаем. Не нужно спешить. Как насчет того, чтобы снять для тебя квартиру в Санта-Терезе под вымышленным именем? Если тебе не нравится эта идея, мы можем вместе уехать и поселиться где-нибудь еще. Клянусь, я все сделаю для тебя.

Она улыбнулась и покачала головой.

— Это твое решение? Надо отдать тебе должное — у тебя богатое воображение. — Она нашла свой бюстгальтер, надела, застегнула. Потом поправила груди в чашечках. Натянула трусики. Грациозно проскользнула в платье и подняла молнию. Это было стриптизом наоборот. Подойдя к прикроватной тумбочке, она достала из пачки сигарету и помяла ее ногтем большого пальца. — Дай мне прикурить!

Он молча поднес ей зажигалку и смотрел, как Виолетта нагнулась к пламени, придерживая рукой волосы. Затянулась и выпустила в потолок облачко дыма.

— Спасибо.

Взяла пепельницу и сумочку и пошла в ванную комнату. Через открытую дверь он видел, как она красилась.

Чет дошел до двери и поймал в зеркале ее отражение.

— Ты хочешь сказать, что между нами все кончено?

— Да. Не обижайся, но так будет лучше.

Он молчал, думая о трех последних днях.

— Ты сделала это ради машины, ведь так?

Она обернулась к нему.

— Что ты сказал?

— Ты сделала это только для того, чтобы получить машину, а теперь, когда она твоя, ты меня покидаешь.

— Значит, ты так считаешь? Большое спасибо. Ты считаешь меня шлюхой? То ты не хочешь, чтобы я говорила о себе всякие гадости, а то сам говоришь их.

— Прости меня. Прости…

— Если ты просишь прощения, почему бы тебе не перестать оскорблять меня? — Она достала помаду и обвела губы. — Если хочешь ругаться, возьми номерок и встань в очередь. По части оскорблений Фоли даст тебе сто очков вперед.

— Ты просто сумасшедшая! Не жалуйся на то, как плохо твой муж с тобой обращается. Я предложил тебе новую жизнь.

— Послушай, босс, это моя жизнь. Возможно, тебе она не нравится, но я живу, как умею, и не нуждаюсь в твоей благотворительности.

— Виолетта, не… — Он не смог продолжить, в горле как будто застрял комок, и его голос сорвался.

— Господи Иисусе, Чет, веди себя как большой мальчик. Нам было очень хорошо, но давай смотреть на жизнь трезво. Это секс. Сейчас он феерический, но сколько это может продлиться? Через два месяца огонь потухнет, так что не придавай нашим отношениям больше значения, чем они того заслуживают. Ты ведь не собираешься убежать со мной. Ты полон дерьма.

Чет последний раз затянулся сигаретой и выбросил ее в окно. Он сделал еще один глоток из фляжки и убрал ее. Трактор, теперь без прицепа, снова проехал мимо него, направляясь в сторону 166-го шоссе. Около дома Тэннье стоял ярко-синий бульдозер рядом с двумя другими, выглядевшими огромными, как танки. Чет не работал на бульдозере с восемнадцати лет, с того проклятого лета, когда погиб его отец. Он тогда трудился на стройке, думая, что сможет скопить деньги на первый год обучения в колледже. Теперь эта компания готовит операторов для работы с тяжелой строительной техникой, но тогда управляющий нанимал землекопов и надеялся, что самому не придется лезть в котлован.

Чет повернул ключ в зажигании и нажал на экстренный тормоз. Потом сделал U-образный разворот через две полосы пустынной дороги. То, что произошло у него с Виолеттой, было равносильно трехлетнему роману, сжатому до трех дней. Начало, середина и конец. Запредельный накал чувств и финал. Он не мог не думать о том, что она сделала из него полного дурака. Его обманули, одурачили. Ей нужна была машина. Теперь это было ясно, но она здорово разыграла его, и он почти что восхищался ее ловкостью. Стоило ей поманить его пальчиком, и он опрометью помчался за ней, как щенок. Он еще не испытывал стыда, но скоро, когда алкоголь выветрится из его головы, это начнется. К его унижению примешивалось и чувство радости, но он знал, что радость постепенно исчезнет, в то время как ярость год от года будет все сильнее разгораться в его душе, подобно пожару в недрах угольной шахты. Его больше всего ранило то, что Виолетта оказалась такой бездушной. Теперь каждый раз при виде ее машины, каждый раз, когда Фоли будет делать взнос, он будет сжиматься, чувствуя себя бессильным и маленьким. Он вернется домой к Ливии, а что дальше? Его жизнь была и до этого почти невыносимой, но какой она будет после того, как он почувствовал разницу?

Подъехав к своему дому, Чет Креймер поставил машину в гараж и попытался справиться с собой. Ему надо было продолжать играть роль. Он не мог позволить Виолетте разрушить его семейную жизнь. Он вошел в дом. В прихожей пахло капустой, которая варилась полдня. Чет чуть не зарыдал. Ему не хотелось и думать о домашней еде. О том, как Ливия с ее смутными представлениями о кулинарии своей тяжелой рукой положит ему на тарелку какую-нибудь гадость вроде куска скумбрии и политого сметаной цыпленка на вафлях — нечто похожее на сгусток слизи с плавающей в нем рыбой и кусочками сладкого мяса. Обычно он съедал все до крошки, не смея спросить, как называется это блюдо.

— Папочка, это ты?

— Да.

Он заглянул в гостиную. Кэти сидела в кресле, положив на подлокотник полные ноги. На ней были белые шорты и футболка — и то и другое слишком маленькое для ее габаритов. Она держала во рту кончик пряди волос, уставившись в телевизор, там шло какое-то дурацкое шоу. По экрану скакала кукла-марионетка: ковбой с веснушками и хлопающим ртом. Видны были веревочки, с помощью которых управляли его движениями, и большие башмаки на болтающихся ногах.

Чет снял спортивный пиджак и криво повесил его на плечики. Что ему за дело до того, если пиджак деформируется? Опустившись в кресло, он расстегнул воротничок рубашки и ослабил галстук, собираясь осмыслить свое положение. Через пятнадцать минут он сидел за ужином, и Ливия сделала глупое замечание о том, как странно, что южнокорейский президент Сингман Ри призвал христиан и нехристиан молиться о мире.

Он уставился на нее, моментально придя в ярость.

— Ты считаешь странным, что война может закончиться? После того как мы потеряли тридцать три тысячи американских солдат? Где у тебя мозги? Менее двух недель назад Ри отказался выпустить на свободу тридцать семь тысяч северокорейских военнопленных, саботировав переговоры о перемирии. Теперь он смягчил свою позицию, а ты тут сидишь и насмехаешься над ним?

Ливия поджала губы так сильно, что он удивился тому, что она может говорить.

— Я хотела сказать, что нет смысла нехристианам молиться о мире, когда они не верят в Бога.

— Нехристиане не верят в Бога? Это ты так думаешь. Все, кто не ходит в твою персональную церковь и не молится твоему персональному божеству, по-твоему, язычники? Ливия, нельзя быть такой идиоткой.

Он видел, что она обиделась, но ему было все равно. Ее щеки залились краской негодования, она швырнула тарелку на стол перед ним с такой силой, что чуть было не расколола ее вдребезги. Он взглянул на еду, представлявшую собой смесь капусты, варившейся так долго, что она сделалась совершенно бесцветной, и еще чего-то непонятного. Он указал на тарелку: