Этим летом Анри Бейль побывал на всех имперских официальных церемониях, а самое интересное пропустил — впечатляющий пожар, который вспыхнул во время приема во дворце принца Шварценбергского и о котором еще долго говорил «весь Париж», присутствовавший тогда на этой церемонии.
Анри был официально назначен на должность аудитора в Государственном совете указом от 1 августа 1810 года. Ему исполнилось 27 лет, шесть месяцев и девять дней. Надежда потихоньку отделаться от воинской повинности оправдалась: «лионский вопрос» был предан забвению. Пьер Дарю, находившийся тогда с миссией в Амстердаме, написал о своем родственнике герцогу Бассано: «Я желал бы — всегда есть чего желать, — чтобы он был должным образом загружен работой. Ему двадцать семь лет, он приобрел опыт во многих кампаниях, в том числе был интендантом в Брунсвике. Я считаю его способным работать четко, разумно и тщательно. Мои личные пожелания — видеть его занесенным в Гражданский список и причисленным к моей службе. Если есть возможность выполнить одно из этих пожеланий или оба, то я просил бы Ваше Превосходительство принять это ходатайство и с ним — мою благодарность и мое почтение». Из этого письма видно, что, поскольку его молодой родственник сумел доказать свою способность серьезно и четко выполнять служебные обязанности, Дарю подвел жирную черту под своим недовольством его прошлыми промахами.
С течением лет Анри Бейль научился пользоваться своим знанием людей. Ясность стиля и четкость мыслей подтверждают это: «Как я одержал эту победу? Победив г-на Z. Как это произошло? Я позаботился, чтобы он везде слышал обо мне только хорошее; я делал ему честь всем своим поведением. В течение четырех лет я содержал себя достойно, и все мои расходы были направлены только на это». Стоя теперь обеими ногами на земле — став по-настоящему практичным, — он направил по инстанциям просьбу о сохранении за ним титула адъюнкта при военных комиссарах и выслуги лет — четыре года упорной работы давали ему на это право. Новая карьера, конечно, могла дать ему все, на что он надеялся, но предосторожность никогда не помешает. Он даже заранее просчитал свои финансовые затраты: «Чтобы преуспеть в этой стране, нужно идти на большие расходы. Мои затраты, по состоянию на 1810 год, не считая покупок, будут составлять не менее 8000. Так будет продолжаться 5–6 лет, а затем я получу должность с жалованьем в 24 000 фр. К этому времени мои долги составят 36 000 фр., которые я смогу оплатить только за десять лет. Я веду в этом обществе образ жизни почтенный, приличный и солидный, и мне не подобает погрязать в кабальных долгах». Эти фразы в письме, адресованном родным, — весьма прозрачный им намек.
22 августа Анри Бейль заступил на должность инспектора бухгалтерии Службы движимости и недвижимости Империи. Прежде чем приступить к своим обязанностям, он успел еще посетить первое представление сатиры-диалога Этьенна «Два зятя», насладиться «Юными годами Вильгельма Мейстера» Гёте, серьезно поразмыслить над литературными проблемами и написать завещание, в котором обязывал своих друзей Фора, Крозе и Ламбера употребить его средства на учреждение ежегодной литературной премии.
Как только он расположился в своем кабинете в отеле Шатле на улице Гренель, 121 (там жил теперь и Пьер Дарю со своим семейством), у него сразу же не стало времени на осуществление личных планов и даже на столичные удовольствия, на которые он все же рассчитывал, несмотря на занятость по службе. И дело было не в жестком расписании: «С моими должностными обязанностями можно справиться за сорок часов в месяц», — но Пьер Дарю загружает его работой, не входящей в его обязанности. «А я рассчитывал, что в этот зимний сезон мои служебные обязанности будут лишь дополнением к моей основной жизни», — записал он, сожалея о своей первоначальной наивности. Его должность не давала ему возможности воспользоваться преимуществами своего нового положения — она была слишком многообразна и поглощала его полностью: «Служба крадет все мое время. Хотя собственно служебные дела отнимают у меня восемь-десять часов в день, я все же не могу толком отдаться своей работе. Мыслительная деятельность, во всяком случае для меня, — это не одежда, которую можно надеть, а затем сбросить. Нужен хотя бы час сосредоточенности, а у меня — только минуты».
Аудитор Бейль посвящает свое рабочее время тщательной генеральной инвентаризации картин, статуй, петрографии и других произведений искусства, содержащихся в музеях и дворцах Империи: он должен контролировать аналогичную работу, проводимую Домиником Виваном Деноном, тогдашним генеральным директором музеев. Он следит также за расходами материалов во дворце Тюильри и прилегающих зданиях, а также во дворцах Фонтенбло, Багатель и Муссо. Он наблюдает за положением дел в Сокровищнице и регулирует административную деятельность в тех областях Голландии, которые были присоединены к Короне 9 июля 1810 года: проверяет документы поставок, производит подсчеты, составляет многочисленные письма и отчеты.
11 октября от военного министра был получен благоприятный ответ на его просьбу: отныне аудитор Бейль не только сохраняет свое воинское звание, но к его жалованью аудитора будет прибавлено жалованье адъюнкта, хотя соответствующие обязанности он уже не исполняет.
Указом от 17 октября Бейль был утвержден в должности инспектора при Генеральном интендантстве Императорского дома. По меньшей мере два раза в год он должен будет инспектировать различные подотчетные объекты и документацию Службы мебели и зданий, присутствовать при приемке новой мебели, вести журнал наблюдений, проверять работу архитекторов, следить за составлением бюджетов и расчетных смет. Съемная меблированная комната, в которой живет молодой человек, уже не соответствует его теперешнему положению аудитора при Государственном совете, и он снимает квартиру — «простую, чистую и благородную, украшенную чудесными гравюрами» — на пятом этаже дома № 3 на углу улиц Нев-де-Люксембург (ныне улица Камбон) и Мон-Табор вместе со своим коллегой Луи Пепеном де Беллислем — «самым прекрасным юношей из всех, кого я когда-либо знал, и самым любезным, если не принимать во внимание некоторую постоянную грусть и излишек светского тона». Дружба между ними крепнет, они вместе ходят по театрам и художественным лавкам.
20 ноября 1810 года аудитор Бейль принес присягу. Изрядно ломанный на колесе военной администрации, он уже не противопоставляет себя имперской машине — ему даже удалось усовершенствовать свой деловой стиль. Он занимает выгодное положение, прекрасно одет (шитый золотом костюм аудитора и шляпа с белыми перьями — «как раз то, что нужно молодому человеку»), получает хорошие деньги, но этого ему мало — он хочет любить и быть любимым. Когда однажды вечером он узнал о гастролях Викторины Мунье в театре «Варьете», то бросился туда сломя голову — и безуспешно пытался узнать ее среди шести молодых женщин, окружавших Эдуарда. Был ли это приступ ностальгии по своей юности? Анри чувствует, что его сердце черствеет: «Я как тот холостяк, которого заставляли жениться. Я не люблю или почти не люблю, и меня не любят. Но такое положение нормально для этого общества: в нем ты смешон, только если не можешь скрыть чувство, которым по-настоящему захвачен. Нужно проявлять жесткость, потому что проявления нежности считаются смешными». Вакантный любовник «целомудрен как черт знает что» и начинает полнеть. Его здоровье, несмотря на временное исчезновение лихорадки, внушает опасения: «Доктор Бель сказал мне, что еще три-четыре горячих мочеиспускания — и я смогу мочиться только с зондом. Мне кажется, что, с тех пор как я стал аудитором, у меня пропал темперамент. Он остался только у меня в голове». Впрочем, в присутствии графини Дарю любовный пыл никогда в нем не угасает.
В салоне Софи Гэ — матери писательницы Дельфины де Жирарден, с которой его познакомил Бел-лист, он встречает мадам Рекамье, эту знаменитую ярую противницу имперского режима: «Она выглядит так, словно извиняется за то, что красива». Теперешнее его положение обязывает — и он часто наносит необходимые визиты вежливости. Потребность стать своим в светском обществе поставила перед ним неожиданную для него самого проблему: он захотел иметь баронский титул. Шерубен избегает ответить прямым отказом на настойчивые просьбы своего наследника выделить ему майоратное владение, он тянет с ответом, надеясь, что со временем неумеренные претензии его «старшего» поутихнут. Его собственное финансовое положение было далеко не цветущим — в противоположность тому, каким его воображал себе Анри. Во всяком случае, Шерубен не был готов к тому, чтобы отписать ему часть своих владений.
