Позднее в тот же день, 13 января, Мортимер возглавил торжественную процессию лордов, епископов и простых горожан, направившуюся к Ратуше, где под орлиным взглядом Кента все они принесли клятву — несколько модифицированную версию той, которую предложил лорд-мэр, а именно: поддерживать дело королевы до смерти, избавить государство от фаворитов короля, соблюдать Ордонансы и хранить свободы города.{1302} Прочие пункты, упомянутые Бетюном, были оставлены для Парламента.
Архиепископ Рейнольде, понимая, что народ воспринимает его как ренегата, и помня о судьбе Стэплдона, воспользовался своим визитом в Ратушу, чтобы бесплатно раздать жителям Лондона пятьдесят бочонков вина. Это, впрочем, не избавило его от нападения после того, как он покинул Ратушу.{1303} К счастью, при этом пострадала скорее его гордость, чем здоровье.
Когда Парламент снова собрался в Вестминстер-Холле, королева — молчаливая фигура в черном{1304} — присутствовала при том, как Мортимер излагал причины, по которым необходимо свергнуть короля. Он заявил, что говорит исключительно от имени лордов, поскольку знал их настроения, но не позволил себе говорить за представителей общин. Он напомнил присутствующим, что низложение короля возможно лишь при условии «согласия всего народа».{1305} Тогда со своего места поднялся Уэйк, вскинул руку и заявил, что лично он никогда не признает Эдуарда II своим королем. Ему ответил всеобщий ропот одобрения.{1306}.
Благодаря усилиям Уэйка снаружи теперь очень кстати собирались толпы, и его слова послужили сигналом епископу Стратфорду пригласить их войти. Им объяснили, что лорды решили сделать принца Эдуарда королем, но для этого требуется их одобрение. Вскоре Вестминстер-Холл был набит до отказа взволнованными лондонцами, протиснувшимися внутрь и жаждущими сказать свое слово о низложении короля. Среди горожан были многие из зачинщиков октябрьских беспорядков, и их присутствие, несомненно, устрашало.
Орлитон произнес перед собранием лордов и простолюдинов горячую проповедь.{1307} «Безумный король погубит свой народ»{1308}, — предостерег он, а затем прокомментировал стих «Горе тебе, земля, когда царь твой — отрок»{1309}, ссылаясь на инфантильные замашки Эдуарда II.{1310} Он высказался за то, чтобы исполнить пожелания граждан Лондона, а для тех, кто ожидал, чтобы Изабелла вернулась к мужу, упомянул о возможных последствиях для нее этого поступка, если Эдуарду II позволят вернуться к власти: он заявил, что в руках короля ее жизнь никогда не будет в безопасности, и ее неизбежно постигнет смерть. В завершение епископ призвал собравшихся подумать, хотят ли они видеть королем отца или сына, и признать принца, а Эдуарда II отвергнуть.
«Долой короля!» — выкрикнули лорды и народ разом.
Следующим говорил Стратфорд{1311}, иносказательно вопрошая, что случится с телом, «если голова слаба»{1312}, и развив тему, ранее использованную Орлитоном: «Голова моя! Голова моя болит!»{1313} Когда он закончил, снова встал Уэйк, простер руки и спросил у народа: согласится ли он на низложение короля?{1314}
«Быть по сему! Быть по сему! — кричал народ. — Пусть правит сын! Этому человеку более нами не править!»{1315} Только архиепископ Мелтон и епископы Лондонский, Рочестерский и Вустерский высказались в пользу короля. Если у Эдуарда еще остались какие-то друзья, то они, устрашенные, промолчали.
Народ сказал свое слово, и теперь оставалось только выполнить формальности. Церемонию низложения начали с проповеди архиепископа Рейнольдса перед Парламентом, на текст «Vox populi, vox Dei!» («Глас народа — глас божий!»).{1316} Он напомнил собранию, что подданные короля страдали от гнета слишком долго, и раз уж по их воле короля следует низложить, значит, такова же и воля Бога.
«Такова ли воля народа?» — вскричал Уэйк.
«Быть по сему!» — снова проревела толпа, шумно выражая одобрение и размахивая руками.{1317}
«Ваш голос был явственно слышен здесь», — произнес архиепископ. Затем он официально возвестил, с позволения вельмож, духовенства и народа, что Эдуард II отрекается от короны в пользу своего сына.{1318} Собрание разразилось оглушительными криками радости.
Затем перед Парламентом были зачитаны «Статьи низложения» — очевидно, заранее составленные по инициативе Стратфорда{1319}, без сомнения, по указаниям королевы и ее совета. Их также встретили с большим одобрением. Эдуарда обвиняли во многом: в некомпетентности, неумении править и нежелании следовать добрым советам; в том, что он позволил дурным советчикам взять над собою верх; в том, что позволял себе недостойные дела и развлечения; в преследовании Церкви; в том, что казнил, ссылал, заточал и лишал наследства многих именитых людей своей страны; потерял Шотландию, Ирландию и Гасконь; нарушил коронационную присягу, требовавшую соблюдения справедливости; разорил королевство и оказался неисправимым из-за своей жестокости и слабости, без всякой надежды на улучшение.{1320}
Видимо, после речи Рейнольдса в зал привели принца Эдуарда. Его приветствовали кличем: «Узрите вашего короля!»{1321} При виде красивого юноши лондонцы единодушно и громогласно объявили его своим государем с криками «Ave, Rex!» Затем лорды с большим достоинством опустились на колени, принося ему оммаж. Было замечено, что Мелтон и те три епископа, которые говорили в защиту Эдуарда II, в этом не участвовали.{1322} После этого все собравшиеся встали и запели гимн «Слава, хвала и честь».
Присутствуя при всем этом, Изабелла «выглядела так, словно вот-вот умрет от горя», и то и дело разражалась слезами.{1323} Было ли это политической уловкой, фикцией, чтобы показать всем, будто она по-прежнему верная жена своего мужа? Либо она просто дала волю эмоциям, осознав, что все ее замыслы осуществились, и теперь ей наконец ничего не угрожает? Вероятнее всего, тут сказалось и то, и другое. Было бы слишком большим упрощением утверждать, что она просто проливала крокодиловы слезы. Что касается Мортимера, то он после этой знаменательной сессии поторопился уехать, чтобы заказать для своих сыновей парадные одежды к предстоящей коронации.{1324}
* * *
Но имелось одно обстоятельство, препятствовавшее успешному завершению дела. На душе у принца Эдуарда было, конечно, смутно при таком повороте событий; Бейкер уверяет, что его «сбили с пути старшие и вынудили присоединиться к мятежу против отца», — хотя, разумеется, у него не было никакого выбора. Он любил мать и сочувствовал ей, он издавна ненавидел Деспенсеров и, возможно, признавал необходимость низложения отца. Тем не менее ему крайне не хотелось принимать корону при живом отце. Соответственно, видя слезы матери и неверно определив их причину, он попытался утешить ее, пообещав, что не примет корону, пока отец сам, добровольно, не предложит ее.{1325} В течение трех последующих дней никому не удалось разубедить его.
