* * *
Эдуард провел Рождество того года в Йорке и пригласил туда учащихся колледжа Кингс-Холл. Изабелла присоединилась к Эдуарду в Йорке около 1 января 1320 года, так как в этот день она раздавала дорогие подарки, в том числе и драгоценности.{645} Эдуард уже договорился касательно того, чтобы ехать во Францию приносить оммаж Филиппу V, и королева, несомненно, предвкушала это путешествие, приготовления к которому начались сразу после празднования Нового года{646} — ведь она уже шесть лет не была на родине.
Ланкастер теперь выжимал все, что можно, из провального выступления Эдуарда под Бервиком. Когда Парламент 20 января собрался в Йорке, он отказался участвовать в заседаниях под предлогом, что «король и его сторонники вызывают у него какие-то подозрения, и он открыто объявил их своими врагами».{647} Не стоит сомневаться, что он имел в виду Деспенсеров.
В отсутствие Ланкастера, который мог бы сыграть сдерживающую роль, Парламент произвел перетасовку должностей и выдвинул членов придворной партии, пользующихся фавором у короля — а также у Деспенсеров. 27 января Роберт Болдок, чиновник Гардероба, был назначен хранителем Личной печати. Болдок был обязан своим избранием не столько блестящим административным талантам, сколько покровительству Деспенсера-младшего, чьим «мозгом и рукой» он был в общем мнении.
Уолтер Стэплдон, епископ Эксетерский, возглавил казначейство. Он был образованным человеком, основал Стэплдонский (впоследствии — Эксетерский) колледж в Оксфорде и был беззаветно предан королю. Но вскоре он вызвал в обществе отвращение к себе из-за вымогательства и предполагаемой дружбы с Деспенсерами, которым он, возможно, бил обязан назначением на пост казначея. Ясно, что Изабелла вскоре возненавидела Стэплдона, не доверяла ему, и эта враждебность с ее стороны в свой срок имела для него пагубные последствия.
* * *
В конце января Эдуард и Изабелла вернулись в Вестминстер{648}, откуда в феврале отправились в Дувр. Однако добравшись до Кентербери, они внезапно повернули обратно в Лондон; кажется, Филипп не выдал или не успел прислать им охранную грамоту.{649}
Примерно в это же время Томас Кобхем, епископ Вустерский, заметил улучшение в поведении короля, которое выразилось в том, что он стал раньше, чем прежде, вставать по утрам, чтобы заняться делами, и «уважительно, благоразумно и рассудительно выслушивал с терпением всех, кто желал что-нибудь ему сказать, чего прежде за ним не водилось».{650} Эдуард заслужил также похвалы за то, что изгнал со двора прихлебателей, известных своей наглостью и жадностью.{651}
Король, очевидно, чувствовал потребность отрешиться от всех забот, поскольку в это время начал перестраивать небольшую хижину или домик вблизи Вестминстерского аббатства под личное убежище. Домик прозвали «Бургундией», и король всем рассказывал, что предпочитает «называться королем Бургундии», чем пользоваться «великолепными титулами своих прославленных предков».{652}
В марте Эдуард вернулся в Кент и 12-го числа посетил Кентербери.{653} Наконец 24 марта Филипп V снабдил короля и королеву Англии охранной грамотой для проезда по Франции,{654} но 7 апреля Эдуард снова вернулся в Вестминстер.{655}
Эдуард и Изабелла отбыли во Францию только 17 июня{656}, оставив Пемброка в качестве Хранителя государства. Деспенсер-младший и Роджер д'Амори были включены в свиту Эдуарда, а супруга Пемброка Беатрис де Клермон, дочь коннетабля Франции, была среди наиболее приближенных дам королевы; в том же году Беатрис умерла. Старший Деспенсер, Бартоломью Бэдлсмир и Эдмунд Вудсток, граф Кентский, младший сын Эдуарда I от Маргариты Французской, присоединились к окружению короля уже во Франции.{657}
20 июня Эдуард принес оммаж Филиппу перед главным алтарем Амьенского собора, а взамен Филипп предпринял шаги, чтобы французская партия в Понтье не представляла более угрозы власти Изабеллы.{658} Филипп также пообещал Эдуарду военную помощь против Ланкастера.{659} Во время этой встречи Изабелла просила брата помочь одному английскому купцу, который ранее просил короля Эдуарда заступиться за него. Очевидно, Эдуард подумал, что добьется большего успеха, если просьбу купца передаст брату Изабеллы она сама.{660}
* * *
Король и королева провели во Франции целый месяц. 20 июля они присутствовали на посвящении вновь избранного епископа Линкольнского, Генри Бергерша, в Булонском соборе. Бергерш, скупой и нещепетильный прелат,{661} родственник и Мортимерам, и Бартоломью Бэдлсмиру, еще не достиг тридцати лет, но уже высоко взлетел во мнении короля из-за заступничества за Эдуарда при папском дворе, благодаря которому понтифик освободил короля от обещания подчиняться Ордонансам; Эдуард израсходовал не менее 15 000 фунтов на подкуп Святого престола, добиваясь назначения Бергерша, что вызвало скандал и сомнения в его законности.{662} Позднейшие свидетельства показывают, что Изабелла также была высокого мнения о Бергерше.
Через два дня после вступления нового епископа в должность королевская чета вернулась в Англию,{663} и 2 августа совершила торжественный въезд в Лондон, где их тепло встретили лорд-мэр и горожане, выехавшие им навстречу верхами в церемониальных костюмах «в самом изысканном стиле».{664}
В сентябре королева побывала в Кларендоне, а затем в своем поместье Бэнстид в Сюррее, которое досталось ей в наследство от королевы Маргариты.{665} Жилой дом этого поместья принадлежал королевской семье с 1273 года и представлял собой большое деревянное здание с черепичной крышей. Он располагался к востоку от кладбища, посреди охотничьего парка. Изабелла приказала починить протекающую крышу, но не слишком озаботилась тем, что окружающая дом ограда рассыпается.
* * *
Между тем на горизонте замаячил новый конфликт. Деспенсеры стали теперь политической силой, с которой следовало считаться. Хыого-младший стал «правым глазом короля Англии и его главным советником против графов и баронов, но соринкой в глазу для всего прочего королевства. Всякое его желание становилось приказом государя».{666} Он приобрел «такое влияние на короля и так втерся в его доверие, что без него не делалось ничего, и все делал он сам. Король уделял ему больше внимания, нежели всем остальным». Еще более тревожным симптомом было то, что «сэр Хьюго и его отец хотели возвыситься над всеми рыцарями и баронами Англии», и все говорило о том, что им это удается. Неудивительно, что «ярая ненависть и недовольство возникли среди баронов, и особо среди советников короля, против сэра Хьюго Деспенсера»,{667} который, как говорили, «был еще хуже, чем Гавестон».{668} В отличие от Гавестона, Деспенсер понимал природу баронской оппозиции и был готов бороться на стороне короля против его врагов, особенно Ланкастера.
