Очевидный недостаток здесь заключался в том, что в случае выдачи охранной грамоты, если Ланкастер все же не явится в Парламент, она не защитит его никак в любых других условиях. Потому Ланкастер, прочтя письмо короля, решил не являться в Парламент, предпочитая не рисковать арестом за подстрекательство к мятежу или укрывательство убийц Голланда.
И у Изабеллы, и у Ланкастера были партии сторонников в Лондоне, и 28 октября горожане избрали нейтрального мэра, Джона Грантема, вместо Чигвела, который так явно выказала враждебность к Изабелле и Мортимеру.
В день закрытия сессии Парламента, 31 октября, Эдуард III одарил своего брата Джона титулом графа Корнуольского; однако это графство еще долго оставалось под контролем их матери. Затем «заботами королевы», король возвел Мортимера на высшую ступень знатности, сделав его графом Марки, — это звание было создано специально для него, — и сам застегнул на нем пояс и шпоры, символические знаки достоинства.{1627} «О таком титуле прежде в Англии и не слыхивали», — писал один хронист, но Мортимер явно рассчитывал отразить в этом имени свою власть над уэльскими марками, а может быть, также и свои династические связи с Лузиньянами, которые были графами де Ла-Марш во Франции.{1628}
Переварить приобщение Мортимера к числу графов[134] не смогли многие, особенно Ланкастер, который немедленно выступил в поход на Винчестер. К этому времени новоиспеченный граф уже успел возбудить немалую ненависть за беспощадность и большие амбиции, на него же возлагали ответственность за позорный Нортхэмптонский мир; но теперь эта ненависть распространилась также и на Изабеллу. Кроме того, в новом титуле Мортимера звучала зловещая нотка, поскольку лишь два года назад был устранен другой королевский фаворит, выбивший для себя власть над Уэльсом в том же масштабе, что и Мортимер.
Получив титул, Мортимер стал еще более наглым и невыносимым. Он стал вести себя, словно король, с таким высокомерием, что, по словам современников, люди диву давались. Для него закон не был писан. 6 октября Изабелла от имени короля дала ему позволение путешествовать с вооруженной свитой, и с этого момента, куда бы он ни ехал, его сопровождали 180 «диких» солдат-валлийцев — для его защиты и, конечно, для устрашения врагов; позднее люди жаловались, что особенно от них страдали женщины.
Имея доход 8000 фунтов в год, Мортимер сибаритствовал, живя в роскоши: спал на шелковых простынях и носил «изумительно богатые» одежды из дорогих тканей, атласа и бархата. В описи имущества, составленной после его смерти, числится множество предметов роскоши, великолепных тканей и вышивок, ковры редкой работы, дорогие доспехи и сосуды из золота и серебра.{1629}
Изабелла, без сомнения, весьма одобряла столь дорогостоящие вкусы. Она должна была замечать самовозвеличение своего любовника — но явно ничего не сделала, чтобы сдержать его. Все свидетельства сходятся на том, что любовь, страсть или похоть заставляли ее не замечать худшие свойства Мортимера. Оба они, несомненно, были из породы стяжателей, но нужно помнить, что им пришлось пережить тяжелые времена бесприютности и безденежья, и поэтому теперь они так крепко цеплялись за власть, стремясь как можно дольше сохранить ее, чтобы наслаждаться связанными с нею привилегиями.
Изабеллу должна была повергать в ужас перспектива, что Ланкастер и его союзники нарушат верность ее сыну, а если бы король попался им в когти, то для нее лично это означало потерю сына, власти и возлюбленного одним ударом. Мучимая этими страхами, она должна была воспринимать дерзость Мортимера как признак силы и авторитета, и все больше полагалась на него как на защитника против этих враждебных сил. Начиная с этого времени Мортимер, по-видимому, стал доминирующим партнером в их паре — не только в личных, но и в политических делах. То, что Изабелла все чаще передавала ему власть, несомненно, способствовало возрастанию его дерзости.
* * *
Парламент закрылся 1 ноября с тем, чтобы вновь собраться в Вестминстере.{1630} Но Ланкастер занял Винчестер, через который пролегал путь королевского поезда по дороге в столицу, и потому шерифа Саутгемптона отправили договариваться с ним. После того, как ланкастерцев предупредили, что они рискуют попасть под обвинение в измене, поднявшись против короля, Ланкастер все-таки решил отступить.
Тем временем Изабелла и Мортимер доехали до Мальборо, где Мортимер настоял, чтобы Эдуард III ехал в Винчестер вместе с ним, дабы он мог противостоять Ланкастеру от имени короля и затем обвинить его в измене, если тот откажется сложить оружие. Изабелла предупредила Эдуарда, что Ланкастер, Кент и Норфолк намереваются свергнуть его с престола, после чего Эдуард согласился ехать с ними при условии, что Филиппа будет его сопровождать, и Мортимер с королевой не возражали против этого. Но когда они прибыли в Винчестер 3 ноября, ланкастерцы уже выезжали из города.{1631}
Два дня спустя Ланкастер написал новому мэру Лондона о том, что произошло в Винчестере, заявляя, что заседания Парламента были прерваны прежде, чем его выслушали, и жаловался, что ему не дают исполнять свои обязанности опекуна короля. В письме есть и любопытное добавление: он якобы слышал от Кента о некоторых конфиденциальных делах, но не может доверить их бумаге, и передал все гонцу, чтобы тот изложил их устно. В завершение он отметил, что Кент и кое-кто из епископов посоветовали ему удалиться на время в свои поместья.{1632}
Что же Кент сказал Ланкастеру? Некоторые историки полагают, что он каким-то образом узнал или догадался, что Эдуард II еще жив.{1633} Но это маловероятно. Если бы Ланкастер узнал о существовании Эдуарда, он непременно начал бы действовать в соответствии с этими сведениями, или по меньшей мере использовал бы их с политическими целями, чтобы оправдать свой мятеж. Но Ланкастер никогда более не упоминал об этом предмете. Кроме того, откровения Кента не имели никаких последствий, и о них также ничего более не говорилось.
Так или иначе, тема была явно щекотливой, возможно, речь шла о сексуальных отношениях между Изабеллой и Мортимером — о чем граф Кентский, живший во Франции, когда все это началось, мог знать больше других. Учитывая, какой эффект это должно было произвести на молодого короля, и понимая, что подобный скандал сделает тщетными всякие претензии Эдуарда на французский престол, Ланкастер, вероятно, предпочел пока придержать эти сведения, и в то же время дать жителям Лондона понять, с какими людьми они имеют дело. Но в любом случае мэр, видимо, слишком боялся королевского гнева, чтобы разгласить сказанное ему; он не хотел также вызвать неудовольствие короля.
* * *
Двор выехал из Винчестера в Лондон 7 ноября. На следующий день мэр, боясь показаться недостаточно преданным, написал Эдуарду III, благодаря за то, что он велел провести следующую сессию Парламента в Лондоне, и просил не верить слухам, что город неверен королю.{1634}
Поселившись в Уоллингфорде, Изабелла, в ответ на критические замечания Ланкастера, отдала распоряжение всем шерифам составить и прислать королю списки нарушителей Нортхэмптонских статутов;{1635} король и его свита к 14 ноября перебрались в Виндзор.{1636}
