Будь он старше, я мог бы относиться к нему с уважением, восхищаться им. Но нельзя восхищаться человеком почти твоего возраста. Если таким людям действительно удается настолько опередить тебя, естественно, в конечном итоге возникает зависть и ненависть к себе. Если не будешь осторожен, застреваешь на месте, ты никуда не относишься. А если думаешь о таких вещах слишком много, переварить подобное трудно.

В этом и заключалась ловушка Эпплгейта. Он не давал тебе времени подумать, заставлял двигаться — по крайней мере меня, заставлял двигаться мозг, тело, ощущения, короче говоря, все твое тело и душу воедино.

Я уже сказал, что он любил читать, любил больше всего на свете.

— В них весь смысл, — говорил он. — В книгах найдешь все — все красивое, умное, существенное когда-то было написано. Разве можно позволить себе такое нахальство или самодовольство — пренебрегать этим? Кому это нужно? Читая книги, чувствуешь, что живешь, пробуждаешь в себе понятия, о которых раньше и не подозревал. Все складки и извилины в мозгу имеют свое назначение, потенциальные возможности, нервные окончания ждут, когда их приведут в движение. И в книгах можно найти все, абсолютно все. В них заключен весь мир, если знаешь, где его искать. Чтение — не побег от жизни, оно и есть жизнь. Оно создает жизнь.

Мне нравились такие разговоры, я верил всему, что он говорил. Но мне это было не по плечу. Я не мог читать так, как он. Я пробовал, но у меня просто не получалось. Нужно иметь возможность оставаться наедине. Ты должен стремиться к этому, желать одиночества и покоя наедине с собой. У меня не получалось. Когда рядом со мной никого нет, я схожу с ума и дергаюсь. Я люблю, когда в доме, в комнате, рядом, есть собаки и коты, когда поблизости разговаривают и поют. Если я и остаюсь один, то вовсе не потому, что мне этого хочется. Для меня быть одному — наказание. Так было всегда.

В аэропорту Мехико меня не встречали. Я пошел на выдачу багажа, получил свою сумку, а потом постоял, надеясь увидеть знакомое лицо, или что меня узнают. Но никто не появился. На эскалаторе я поднялся в зал аэропорта и нашел стойку «Бранифф».

— Моя фамилия Уолдрон. Для меня не оставляли никаких записок?

За стойкой служащий с жесткими черными волосами и широким плоским лицом цвета кофе посмотрел на полку и покачал головой.

— Нет, сэр. Для Уолдрона ничего нет.

— Где здесь бар? — поинтересовался я.

— Поднимитесь на верхний этаж.

Около часа я провел в баре, где выпил три порции виски и съел бутерброд с курицей. Возвращаясь к стойке «Бранифф», я услышал по радио свою фамилию.

— Мистер Уолдрон, мистер Гарри Уолдрон. Гросим подойти к выходу двадцать четыре на посадку…

Пассажиры уже садились в самолет, когда я подошел к выходу. Над стойкой было написано «Гватемала».

Когда мы взлетели, я рассмотрел билет. Пункты назначения: Гватемала — Тегусигальпа. Я нажал кнопку и вызвал стюардессу.

— Где это — Тегусигальпа? — спросил я.

— Это столица Гондураса.

— Именно туда самолет и летит?

— Да, сэр. Сначала в Гватемалу, потом в Тегусигальпу.

Тегусигальпа плохое место для посадки. Люди, которые поселились в этих местах, пусть даже это было много веков назад, совсем не думали о летающих машинах, вообще не думали о том, насколько трудно будет сажать самолет посреди гор. Я выглянул в иллюминатор, когда мы заходили на посадку: как мне показалось, самолет точно шел на гранитную скалу высотой около километра. Казалось, конец крыла прошел в полутора метрах от края горы. Самолет развернулся на сорок пять градусов, потом резко пошел на снижение и плавно приземлился на полосе. Как обычно, пилот выполнил свое дело.

На этот раз меня встречал стюард авиакомпании. Он взял мою сумку и быстро повел через аэропорт, по длинному коридору, через бетонный перрон, и по трапу поднялся в маленький самолет. Я начал задыхаться и терпению моему наступил конец, когда меня посадили в кресло и стюард сунул мне в руки билет.

— Так куда я лечу?

— В Сан-Хосе, — ответил он, потом быстро пошел по проходу, вышел в дверь и закрыл ее.

Когда стюардесса защелкнула замок, самолет плавно покатился вперед.

Мне не пришлось расспрашивать про Сан-Хосе. В кармане на спинке кресла передо мной лежала карта Коста-Рики и рекламный проспект. На первой странице говорилось: «Информация, представляющая интерес для вышедших на пенсию»:

«Многочисленные достоинства Коста-Рики привлекли большую группу людей различной национальности, вышедших на пенсию. Здесь они могут жить в мире и гармоническом единстве с двумя миллионами жителей, наслаждаться абсолютной личной свободой в спокойном, надежном и демократическом обществе…»

Слова «абсолютная личная свобода» застряли в моей памяти. Неужели тот, кто написал их, думал, что читающие поверят?

Я перевернул страницу и увидел главу «Общее описание»:

«Коста-Рика расположена в южной части Центральной Америки. К югу и юго-востоку находится Панама, на севере — Никарагуа. Тихий океан и Карибское море омывают ее с запада и востока».

Дальше в проспекте говорилось, что город Сан-Хосе расположен на высоте тысячи сорока четырех метров над уровнем моря; ее денежная единица называется колон, стоит он примерно двенадцать американских центов; официальный язык — испанский; национальный вид спорта — футбол. В разделе «История» было сказано:

«Во время своего четвертого и последнего путешествия в «Индию» в сентябре 1502 года Христофор Колумб открыл Коста-Рику».

Я перелистал несколько страниц:

«В отличие от многих других стран Латинской Америки Коста-Рика не имеет традиции военной хунты или диктаторов. Последнее вооруженное восстание двадцать пять лет назад привело к гражданской войне, после которой вооруженные силы страны были распущены». Такие слова звучали внушительно. Потом в разделе «Источники населения» я прочел:

«Население Коста-Рики — главным образом испанского происхождения. Из коренного населения, обитавшего на этой территории до Колумба, осталось только несколько тысяч человек, которые небольшими племенами расселены по всей территории страны».

Я отложил проспект и посмотрел в иллюминатор, продолжая задавать себе вопрос: кто сделал так, что коренное население «было расселено небольшими племенами», а не жило одним большим племенем. И был ли коренным жителем тот, кто написал об «абсолютной личной свободе».

В аэропорту в Сан-Хосе меня ждал Тэгг — как будто только что от парикмахера, он выглядел уверенным и веселым.

— А вот и самолетик, которым мы полетим в Пунтаренас. Лететь всего пятнадцать минут. Потом нам предстоит ехать по побережью двадцать минут на машине в Хуапалу, и вот мы и дома.

— А где Телма?

— Уже на месте. Она сказала, что приготовит для вас вкусный обед.

Солнце садилось, когда мы взлетели в маленьком самолете «Сессна». Мы летели точно на запад, чуть выше гор, и когда горы начали стремительно снижаться, в глаза нам ослепительно ударило солнце. Перед посадкой в Пунтаренас мы увидели океан.

За руль машины сел второй пилот самолета. После бьющего по ушам самолетного двигателя и сотрясавшего фюзеляж ветра, в машине стояла тишина. Это был сорокалетней давности лимузин «Ла-саль», в котором заднее и переднее сиденья разделены стеклянной перегородкой. Сзади сели мы с Тэгтом.

— Думаю, дом вам понравится, — сказал Тэгг. — Больше там ничего нет, он стоит на холме прямо над берегом. Но пешком оттуда только десять минут до дороги на Хуапалу. А до Пунтаренас на машине совсем близко.

— Телме он нравится?

— Сказать, что просто нравится — слишком слабо. Но через несколько минут она вам сама скажет.

— Что вы ей рассказали?

— Немного. По-моему, вы лучше нас сможете все объяснить. Ей известно, что мы помогли вам выйти из тюрьмы и привезли ее сюда ждать вас. Она не задавала вопросов. После того, как мы передали ей вашу записку, она готова помогать нам.