Наполеон откликнулся на это, невинно спросив у Клер, почему Жозефина так расстраивается из-за «этих безобидных развлечений, которые никак не влияют на мою привязанность». «Я не такой, как другие мужчины, — гремел он в ответ на безумные обвинения жены. — Ко мне неприменимы законы нравственности и общества. У меня есть право отвечать на все твои протесты одним словом «я»!»

И все же в 1803 году, когда Наполеон увенчал свою голову императорской короной, Жозефина еще была рядом. Из коронации она постаралась извлечь для себя выгоду. Еще до этой церемонии, когда Папа Пий VIII отправился во Францию, чтобы совершить миропомазание Наполеона, она добилась приватной встречи с ним и сказала, что озабочена вопросом о законности своего брака. Действительно, они с Бонапартом обошлись без венчания, а одной лишь гражданской регистрацией. Потрясенный Папа отказался участвовать в коронации, если ситуация не будет незамедлительно исправлена.

Вечером 1 декабря 1804 года в обстановке величайшей секретности в кабинете Наполеона был установлен алтарь. Кардинал Феш — дядя Наполеона — совершил брачный обряд в присутствии двух свидетелей. Позже Жозефина попросила кардинала письменно подтвердить, что брак заключен по закону.

Родственники Наполеона ненавидели Жозефину и готовы были на все, чтобы от нее избавиться. Они часто знакомили его с потенциальными любовницами. Сестра Каролина представила Наполеону амбициозную и привлекательную Марию-Антуанетту Дюшатель. Вскоре Жозефина заподозрила, что та стала любовницей Наполеона. Однажды Жозефина заметила, что ее муж и мадам Дюшатель покинули салон. Она нашла их в уединенной комнате и принялась яростно барабанить в запертую дверь. Когда Наполеон отворил, Жозефина увидела парочку нагими. Мадам Дюшатель убежала, Жозефина залилась слезами, Наполеон бушевал, пинал мебель и угрожал развестись, если Жозефина не прекратит шпионить за ним.

Жозефина жила в вечном страхе — вдруг какая-нибудь из любовниц Наполеона забеременеет? Тогда закон позволит ему развестись с бесплодной женщиной и взять в супруги другую, способную родить. Затем сестра Каролина привела к нему привлекательную восемнадцатилетнюю Элеонору Демюэль, чей муж только что был взят под арест по обвинению в подлоге. Каролина все время опекала Элеонору и регулярно приводила ее в Тюильри на свидания с Наполеоном. Таким образом, если бы Элеонора зачала, Наполеон был бы уверен, что ребенок — от него. В сентябре 1806 года она забеременела. Жозефина ничего не сказала, узнав об этом, лишь доверилась судьбе. Когда Элеонора Демюэль родила сына, Наполеон гордо сообщил, что он — отец. Но и тогда еще он не бросил Жозефину. Позже он узнал, что попытки его сестры не подпускать к Элеоноре Демюэль других мужчин, возможно, оказались не столь успешны, как ему мнилось. Похоже, муж самой Каролины — Иоахим Мюрат — имел немало шансов быть отцом ребенка Элеоноры.

Многие романы Наполеона прошли незамеченными, но его связь с Маргаритой Веймер (позже прозванной «китихой» за свою невероятную полноту) привела к настоящему скандалу. Когда Наполеон познакомился с ней, она была пышнотелой шестнадцатилетней актрисой из «Комеди Франсез». Вечерами Маргарита тайком пробиралась в комнату, примыкавшую к его кабинету, и он, закончив трудовой день, отдыхал с ней, а затем шел к себе в спальню.

А для Жозефины ожидание мужа иногда превращалось в невыносимую пытку. Как-то ночью она попыталась застать его с Маргаритой, но путь ей решительно преградил Рустам — свирепый мамлюк из гвардии Наполеона.

Известен и другой случай. Однажды, как только Наполеон с Маргаритой занялись любовью, у него начался эпилептический приступ, и он потерял сознание. С перепугу Маргарита завопила так, что разбудила весь дом. Придя в себя, Наполеон обнаружил, что вокруг его постели столпились Жозефина, Клер де Ремюса и десятки слуг. В постели рядом с ним лежала голая Маргарита.

Хуже того, парижское общество узнало Маргариту Веймер еще и под псевдонимом мадмуазель Жорж. Наполеон бросил ее, когда вышла в свет книжка эротического содержания о ее гомосексуальной связи с лесбиянкой Ракор.

Наполеон никогда не пытался скрывать от Жозефины своих любовниц. Он имел привычку рассказывать придворным о навыках, физических недостатках и анатомических особенностях своей последней подруги «с самой непристойной откровенностью». Вскоре эти подробности через дипломатических курьеров доходили до европейских правительств. Но Жозефина так дорожила своим положением супруги императора, что терпела позор. Она даже помогала мужу избавляться от надоевших ему пассий.

Хотя циркулировавшие по стране памфлеты славили Наполеона, как Геракла среди любовников, правда была куда приземленнее. Мадемуазель Жорж в своих мемуарах утверждает, что они с Наполеоном легли в постель только во время третьего свидания. Физически он был не слишком силен и в ее обществе никогда себя не мучил, хотя порой демонстрировал пылкую ревность к ее бывшим кавалерам. Однажды, вспоминала она, он скакал по спальне нагишом с венком из белых роз на голове.

Хорошо знавший Наполеона писатель Стендаль поведал, что однажды, когда император сидел вечером за столом и подписывал декреты, ему доложили о визите дамы. Он, даже не отрываясь от работы, попросил ее войти и подождать его в постели. Позднее со свечой в руке он вывел ее из спальни и возвратился за стол — к своим бесконечным декретам. Самая важная часть свидания не продлилась и трех минут.

Одну нервозную актрису он поприветствовал лаконично: «Входите. Раздевайтесь. Ложитесь».

Порой он не удостаивал женщину даже словами. Как-то раз он отправил слугу встречать другую актрису из «Комеди Фрасез» — мадемуазель Дюшесно. Когда она появилась в его тюильрийских апартаментах, ее попросили подождать. Через два часа слуга вошел к Наполеону и напомнил, что мадемуазель Дюшесно все еще ожидает. В ответ он услышал: «Пойди скажи, чтобы разделась». Она разоблачилась. Еще час просидела нагишом. Снова к Наполеону отправился слуга с напоминанием. На этот раз император сказал: «Ступай отправь ее домой». Она оделась и ушла.

Жозефина действительно во многом упрощала для него жизнь. Она любила окружать себя хорошенькими юными фрейлинами. Когда у Наполеона наступал, по его выражению, «брачный сезон», он мог выбирать лучших из подруг жены. «Любовь — единственная страсть, которая превращает мужчину в зверя, — говорил он. — В брачном сезоне я настоящий пес».

По мере того, как Наполеон прибирал к рукам все больше власти, он все небрежнее занимался любовью; но ему было важно сохранять имидж. На склоне лет он признал свою «слабость в любовной игре; она не так уж много значила».

Однозначно высказался об этом близкий друг Наполеона — генерал Луи де Коленкур: «Он редко испытывал потребность в любви или получал от нее истинное удовольствие. Императору так хотелось рассказывать о своих амурных успехах, что подчас казалось, будто он затевает интрижки только ради того, чтобы потом о них поговорить».

На самом деле Наполеон не очень любил прекрасный пол. В своих письмах он был искренен: «Мы слишком хорошо относимся к женщинам и тем самым все портим. Мы совершили огромную ошибку, подняв их до своего уровня. На Востоке люди гораздо умнее и здравомысленнее, у них женщины — рабыни».

Он считал, что мужчине вполне позволительно иметь несколько жен.

«На что могут жаловаться большинство дам? Разве мы не признали, что они обладают душами?.. Они требуют равенства! Чистой воды безумие! Женщина — наше имущество… В точности как плодовое дерево принадлежит садовнику», — писал он.

Кроме того, Наполеон был убежден в «слабости женского интеллекта». Он жаловался, что его брат Жозеф «спрятался навсегда с какой-то женщиной, читающей Торквато Тассо и Аретино». Несомненно, что разочарованию Наполеона в любовной романтике способствовала связь Жозефины с Ипполитом Шарлем.

Мало того, что Жозефине досаждали измены мужа на дому, он часто уезжал за пределы досягаемости. В 1806 году, после успешного завершения прусской кампании, он отправился в Польшу, и Жозефина изводилась мыслями о «польских красавицах». «Здесь, среди польских пустошей, редко приходят мысли о красавицах, — писал он ей. — Потому для меня на свете существует только одна женщина. Вы ее знаете? Я могу ее описать, но не хочу будить в Вас тщеславие; и все же, положа руку на сердце, я не могу сказать о ней ничего, кроме хорошего. Ночи здесь долгие, и я один-одинешенек».