В конце концов сила его страсти одержала победу. «Не знаю, в чем тут причина, — говорила Жозефина подруге, — но подчас его абсурдная самоуверенность просто поражает меня, и начинает казаться, будто для этого человека нет ничего невозможного, он в силах исполнить все, что ни взбредет ему в голову. И кто возьмется сказать, на что способно его воображение?»
На острове Святой Елены Наполеон более объективно поведал о причинах, толкнувших его на брак с Жозефиной: «Я действительно любил Жозефину, но не питал к ней уважения… Положа руку на сердце, женился я только потому, что рассчитывал на большое приданое. Она говорила, что состоятельна, но это была неправда». Женитьбе противилась родня Наполеона. Она не одобряла фривольного образа жизни и эпатажных нарядов красавицы. Детей Жозефины тоже не устраивал этот брак. «Мама не любит нас так, как его», — говорила Гортензия своему брату. Впоследствии им объяснили, что Евгению, мечтающему носить мундир, никак не будет помехой отчим с генеральскими эполетами. Но Гортензия так до конца и не примирилась с выбором матери. Позже, когда спутница жизни Наполеона вместе со всей Францией будет прославлять его победы, Гортензия скажет: «Мадам, я отдаю должное всем его завоеваниям, кроме одного. Я никогда не прощу, что он завоевал мою мать».
Когда жених и невеста отправились подписывать брачный контракт, агент по купле-продаже собственности посоветовал Жозефине не связывать свою судьбу с нищим молодым солдатом, который может погибнуть в бою, не оставив ей ничего, кроме «своего плаща и сабли». И все-таки она решилась. Баррас ее уступил. Наполеон опоздал к свадебной церемонии на два часа, и мэр, не дождавшись его, отправился восвояси. В десять часов утра 9 марта 1796 года Наполеона и Жозефину связал узами брака мелкий чиновник, не уполномоченный проводить даже двухминутные церемонии. Баррас сдержал обещание, и женитьба помогла Наполеону продвинуться вверх по служебной лестнице. За неделю до свадьбы Баррас назначил его командующим итальянской армией.
После бракосочетания Наполеон вселился в новый дом Жозефины по улице Шантерин, 6. Особняк стоял на отшибе, его окружал парк. Стены и потолки будуара Жозефины облицевали зеркалами, и золотым лебедям, скользившим по морю розовых роз на потолке ее спальни, пришлось исчезнуть. В честь Наполеона Жозефина велела сменить украшения в будуаре, чтобы уподобить его армейскому шатру.
В первую брачную ночь мопс Фортун возомнил, что его хозяйка нуждается в защите, и цапнул Наполеона за ногу. Для Бонапарта, измученного ненасытностью жены, это послужило последней каплей. Как только были улажены все необходимые дела, он, не поддаваясь более плотским соблазнам, ретировался к своим учебникам стратегии и тактики. Через тридцать шесть часов после свадьбы он решительно прекратил медовый месяц и отправился в Италию командовать войсками. Ну как не соотнести с этим случаем ставшее крылатым выражение: «Жозефина, только не сегодня!»
Пока Наполеон геройствовал на войне, неутомимая Жозефина развлекалась с десятками щедрых любовников. В их числе оказался и очаровательный молодой кавалерист, лейтенант Ипполит Шарль. Он был высок, напорист, красив и моментально вскружил Жозефине голову. Однако Наполеон соскучился по своей ненаглядной Жозефине и вызвал ее в Милан. «Приезжайте ко мне как можно быстрее, — писал он. — И тогда перед смертью мы по крайней мере сможем сказать, что были счастливы несколько дней». Он ее уверял, что на свете «не было женщины, которую бы любили так преданно, с такими страстью и нежностью. Ни одна женщина на свете не владела так безраздельно чужим сердцем».
Но Жозефина была занята с лейтенантом Шарлем и не ответила. Когда Наполеон, в который раз вернувшись вечером домой, узнал, что она не приехала, он написал: «Печаль сокрушила мою душу». Наполеон умолял написать ему и утверждал: «Я Вас люблю, и моя любовь шире всяких воображаемых границ, и каждая минута моей жизни отдана Вам, и ни одного часа не проходит без мысли о Вас, и ни разу я не помышлял о другой женщине».
В конце концов Жозефина приехала, но жизнь в Италии ей быстро наскучила. В то время Наполеон был занят осадой Мантуи, и Жозефина в письме домой жаловалась, что ей недостает любовников.
Наполеону, целовавшему, ласкавшему, возбуждавшему «прекрасное тело» даже в набитом людьми помещении, нелегко было сосредоточиться на войне. Наполеон вовсе не считал зазорным заниматься любовью при посторонних. Французский дипломат Мио де Мелито описал поездку в карете вокруг озера Магиоре. По его словам, они с генералом Бертье сгорали от стыда, пока на противоположном сиденье Наполеон «позволял себе супружеские вольности» с Жозефиной. Приезд благоверной сделал его самым счастливым человеком на свете. «Несколько дней назад мне казалось, что я Вас люблю, — писал Наполеон позже, — но с тех пор, как я снова встретил Вас, я полюбил в тысячу крат сильнее. И с каждым днем я люблю Вас все больше и больше. Шлю тысячи поцелуев, и даже один — Фортуну, хоть он и подлая бестия». Но едва ли Жозефине это могло послужить утешением. «Муж меня не просто любит, — писала она. — Он меня боготворит. Кажется, он сходит с ума».
Выступая во главе своей армии, он отправил Жозефине письмо с мольбой приехать в Брешиа, где «Вас дожидается нежнейший из любящих». Она приехала безотлагательно, но лишь потому, что ее любовник Шарль был переведен под командование Наполеона.
Когда дела у французов в Италии стали складываться неважно, возвратившаяся в Милан Жозефина боялась за жизнь и мужа, и любовника. Французы еще дешево отделались, ведь Наполеон, вместо того, чтобы целиком отдавать себя битвам, тратил время на длинные страстные письма, — иногда он их сочинял по два в день. В ту пору он не в силах был думать ни о чем, кроме любви. «Целую Ваше сердечко, второй поцелуй — чуть ниже, третий — еще ниже, четвертый — намного ниже!» В другом письме он выразился так: «Целую ваши груди, и ниже, гораздо ниже».
Трудно громить врагов Французской республики, когда в мыслях один оральный секс.
Да, письма Наполеона к Жозефине были полны страсти, но она отвечала редко. И при этом обращалась к нему чаще на «vous», нежели на фамильярное «tu». Зато в переписке с лейтенантом Шарлем она демонстрировала пыл, вполне сравнимый с пылом Наполеона.
Жозефина охотно предавала огласке сокровенные мысли своего мужа. Одна из ее подруг, увидевших его эпистолы, поведала: «Это были необыкновенные письма. Почерк почти неразборчив, орфография нетверда, стиль причудлив и сумбурен, однако они были выдержаны в таком страстном тоне, в них так бурлили чувства, вибрировала экспрессия и сквозила поэтичность, и веяло от них такой уникальной любовью, что ни одна женщина в мире не устояла бы перед соблазном быть источником их вдохновения. Кроме того, какая женщина отказалась бы стать движущей силой триумфального марша целой армии?»
В конце концов под Риволи Наполеон остановил продвижение врага, и горячая любовь к Жозефине, похоже, его пришпорила. «Каждый мой шаг ведет к единственной цели: воссоединению с Вами, — писал Наполеон. — Я иду навстречу смерти, лишь бы снова увидеть Вас». Спустя двое суток после битвы он с облегчением написал ей:
«Я ложусь в постель, а сердце мое заполнено Вашим обожаемым образом. Сгорая от нетерпения, жду возможности доказать Вам свою горячую любовь. О, с каким счастьем я бы помог Вам раздеться, и увидел бы маленькие крепкие белые груди, и обожаемый лик, и кудри, стянутые a la creol[8] шарфом!
Никогда не забуду короткие визиты в тот черный лесок. Вы ведь понимаете, что я имею в виду? Целую его тысячи раз и жду, не дождусь мгновения, когда я снова там побываю. Жить с Жозефиной — это жить на Елисейских полях.
Целую Ваш рот, глаза, грудь, и все, все, все!» Через шесть дней он возвратился в Милан. Взбежал по лестнице палаццо Сербеллони. Влетел в спальню — никого. Жозефина уехала в Геную с лейтенантом Шарлем. Наполеон прождал ее десять дней, строча полные муки, страсти, унижения письма: «Я все бросил, лишь бы Вас увидеть, лишь бы заключить Вас в объятья. Мою боль ничем не измерить, не выразить никакими словами. Я не хочу, чтобы вы меняли свои планы, отказывались от приглашений или заботились о счастье человека, живущего только ради Вас. Я этого не стою. И напрасно я молил Вас о любви, сравнимой с моей. О судьба, обрушь на мою голову все беды и печали, но оставь на долю Жозефины одни лишь счастливые дни. И когда я буду уверен, что она больше не в силах любить меня, я промолчу и довольствуюсь смиренным служением ей». Он запечатал конверт, затем вскрыл его, достал лист и в отчаянии дописал: «О Жозефина, Жозефина!»
