Ванюша бодро шагал лесной дорогой. Скрипел под старыми, подшитыми валенками снег. Медленно покачивались отягощенные белыми подушками лапы елей, будто кланялись ему. Идти было непривычно легко, Ванюшу удивляло это ощущение легкости. Не сразу сообразил он, что впервые за много месяцев вышел из лагеря без автомата…

В сумерках он появился в доме Гайшиков. Дверь открыл Василий Демьянович. Ванюша в темноте не смог найти веника и, прежде чем войти в комнату, отряхнул снег с валенок рукавицей. Пока он раздевался, Василий Демьянович, не стерпев, спросил:

— Какие новости? Как там?

Ванюша понял, о чем его спрашивают, и кивнул:

— Нормально. Доколачивают.

Василий Демьянович улыбнулся и потер руки.

— А подробней не знаешь? Крепко, значит, дают ему на Волге?

— Дают! — односложно ответил Ванюша.

— Ты по делу?

— Приказали разведать, когда и куда направится карательный отряд Вайнера.

— Трудное дело, — сказал Василий Демьянович.

— Угу… Надо фрица взять.

— Языка?

— Угу…

— Не так-то просто.

— Было б просто — не посылали б.

Молча улеглись на лавках, голова к голове. Ванюша долго ворочался.

— Жестко?

— Ничего.

— А может, Козич что знает?

— Кто?

— Козич. Из управы.

— Он что, наш?

— Какое!.. Сукин он сын, вот кто. Иуда.

— Тогда, может, и знает.

— Давай спать.

…Утром Ванюша и Василий Демьянович пошли в Ивацевичи. Пошли порознь. Василий Демьянович вез на санях бидон с молоком. Ванюша тащил мешок отрубей на продажу.

В поселке Василий Демьянович, прошедший мимо КПП первым, пошел медленнее.

Ванюша нагнал его.

— В порядке? — вполголоса спросил Василий Демьянович.

— В порядке.

— Ну, будь осторожнее. Варвару пришлю, — он кивнул Ванюше и свернул направо.

С тяжелым сердцем подходил Василий Демьянович к дому Варвары. Рискованное дело — лезть в логово предателя, но другого выхода нет. Сейчас он встретится с Козичем лицом к лицу.

Только бы не выдать себя словом или жестом, сдержаться, говорить ровно, спокойно и даже улыбаться. Трудно не плюнуть в его белесые жадные глаза… Но надо держаться!

Крашке не терял надежды на поездку домой. Шли недели, месяцы, а он все бродил с утра до вечера по базару. Приходил первым, уходил последним. Он отупел, оброс неровной щетиной, которая не скрывала, а, наоборот, подчеркивала уродливые шрамы на лице. Он чувствовал себя одиноким и затерянным на этой суровой русской земле с ее морозами, жгучими метелями, пронзительно воющими ветрами. Он отнял у какой-то крестьянки валенки и серый шерстяной платок, чтобы не замерзнуть. Только одно желание жило в нем — вырваться домой, к теплу, к невесте. Но так просто Вайнер не отпустит. А убежать от него невозможно. И, словно одержимый, каждое утро брел Крашке на базар, вглядывался в лица прохожих, искал парня, стрелявшего в него из необыкновенной пушки. Вот найдет — и уедет домой, с деньгами. Уже и лицо парня начало стираться из памяти, а Крашке все еще цеплялся за надежду, как человек, сорвавшийся с кручи, цепляется за хилые травинки, ускользающие из-под рук.

В этот день он также пришел на базар с рассветом. Топтался между дровнями, привычно бормоча хриплым голосом:

— Сигарет… Сигарет…

Варвара ушла на базар, оставив Козича и Василия Демьяновича мирно беседующими за столом.

Василий Демьянович пришел утром, привез молоко в знакомом помятом бидоне и бутыль самогону.

Козич и Гайшик троекратно облобызались, сели за стол, выпили по стаканчику. И Козич, как всегда, начал жаловаться…

Потом Василий Демьянович, улучив минуту, когда Козич вышел в сени, шепнул Варваре:

— Идите на базар. Там человек отрубями торгует. Может, ему что надо…

И объяснил ей, как найти человека.

Варвара все поняла сразу. Вернулся Козич. Она еще покрутилась несколько минут по хате, надела полушубок и отправилась на базар.

Обычно пустые, будто вымершие, улицы поселка в базарные дни оживали. Тащились клячи, запряженные в дровни. Шли, опираясь на посошки, старики. Женщины волокли санки с десятком березовых поленьев, с полумешком муки, с отрубями или сеном. Да и чем торговать, когда все либо сдано, либо отобрано, либо съедено!.. Одни несли вещи, чтобы выменять кусочек сала или банку консервов. Другие шли просто так — не продавать, не покупать, а потолкаться среди людей, узнать новости.

Когда Варвара пришла на базар, народу уже было много. Она медленно двинулась мимо деревянных прилавков, мимо саней с сеном, посматривая по сторонам, разыскивая нужного человека — круглолицего, в подшитых валенках, полушубке и заячьем треухе, продающего мешок отрубей.

Нелегкая это была задача: многие были круглолицы, в полушубках и торговали отрубями. Она подошла к одному:

— Продаешь?

— Продаю.

— А что просишь?

— Две сотни.

— Дорого, — сказала Варвара и отошла. Ответ был не тот. Потом она заметила другого парня. Он стоял рядом с рябым мужиком и внимательно посматривал по сторонам. У ног его лежал мешок.

Варвара неуверенно подошла, покосилась на мешок, на парня.

— Продаешь?

— Продаю.

— А что просишь?

— Что дашь?

— Да я, может, и рубля не дам, — почему-то волнуясь, сказала Варвара.

Парень посмотрел на нее внимательно и, отворачиваясь, ответил сердито:

— Может, даром отдать?

«Он», — подумала Варвара.

Мужик перестал подпрыгивать и засмеялся:

— Отбрил, что говорится.

Подошел немецкий солдат в стоптанных валенках, с головой, укутанной поверх пилотки серым бабьим платком. Незакрытым оставался только единственный глаз, налитый кровью, да белый рубец от глаза к носу.

— Сигарет!.. Сигарет!.. Сигарет! — бормотал солдат.

Это был Крашке. Увидев Ванюшу, он остолбенел. Так долго ждал он эту минуту, так долго искал это круглое лицо со светлыми, широко расставленными глазами! «Этот, этот пальнул в меня из пушки!» — подумал Крашке, задыхаясь от нахлынувшей на него радости. Он готов был обнять Ванюшу, смотрел на него и не мог шевельнуться. Вдруг в голове у него мелькнула мысль: «А что, если уйдет?» Сердце сжалось, похолодело. Крашке испуганно огляделся. Невдалеке между дровнями двигались трое автоматчиков. «Патруль! Крикнуть? Нельзя. Вспугнешь…» Крашке медленно, не отводя взгляда от Ванюши, начал пятиться, натыкаясь на людей. В этот момент у него было такое жуткое лицо, что люди в испуге шарахались от него. Он добрался до патруля и что-то торопливо прошептал. Солдаты сняли с плеч автоматы и решительно двинулись к Ванюше.

Варвара видела, как они подошли к парню, и услышала команду:

— Хенде хох!

Ванюша медленно поднял руки. Повернул побелевшее лицо к Варваре. Она уловила его взгляд, в ужасе прижала руки к груди.

Вдруг Ванюша резко выбросил правую ногу вперед и ударил ближайшего солдата по коленям. Тот упал. Ванюша рванулся в сторону, но второй солдат успел ударить его прикладом автомата по лицу. Ванюша пошатнулся и закрыл лицо руками. По варежке растеклось кровавое пятно. Солдаты заломили ему руки за спину и повели. Следом побрел Крашке, ступая по розовым пятнышкам крови на снегу и бормоча, как безумный:

— Сигарет… сигарет… сигарет…

Люди молча смотрели им вслед.

А в это время захмелевший Козич все жаловался Василию Демьяновичу на злую свою судьбу. И в жалобах его была доля правды.

После неудачного «болотного марша» и исчезновения Петруся Вайнер так кричал на Козича, что тот от страха потерял сознание. Может быть, только это и спасло Козича от верной смерти. С тех пор он старался не попадаться на глаза ни Вайнеру, ни Штумму. Все ждал случая услужить, оправдаться. Но случай не представлялся. И все эти дни, недели, месяцы Козичу казалось, что вот сейчас за ним придут и поведут его. По ночам он задыхался, будто уже стягивалась на его шее неумолимая петля.

Хмель быстро ударил в голову, и Козич даже всплакнул над жалкой своей судьбой.