На самом деле все обстояло не столь благополучно, и не понадобилось много времени, чтобы в этом убедиться. К тому же против Барской конфедерации в Польше уже были направлены войска, и открытие второго фронта на юге требовало от страны крайнего напряжения.

Четвертого ноября 1768 года Екатерина созвала Военный совет, членами которого назначила девять вельмож: графа Кирилла Разумовского, братьев Паниных — Никиту и Петра, князей Голицыных — Александра Михайловича, генерал-аншефа, и Александра Михайловича же, вице-канцлера, графа Захара Чернышева, графа Григория Орлова, князей Волконского и Вяземского. Императрица предложила Совету на рассуждение: какой образ войны выбрать, где назначить сборное место войскам и какие взять предосторожности на границах России?

Совет определил по нескольку полков для защиты границ со сторон Смоленской, Эстляндской, Лифляндской, Астраханской, Оренбургской, сборным местом для войск против турок назвал Киев, а войну решил вести наступательную.

Военные силы разделили на три части, образовали Первую армию, восемьдесят тысяч человек, Вторую — сорок тысяч и обсервационный корпус — двенадцать — пятнадцать тысяч. На следующем заседании выбрали командующих: князя Александра Михайловича Голицына в Первую армию и графа Петра Александровича Румянцева — во Вторую…

Государыня поддержала предложение Григория Орлова — послать морскую экспедицию в Средиземное море и привлечь славян для помощи русским в войне с турками. Вскоре было приступлено к подготовке эскадры.

Обстоятельства военного времени сделали совсем не желательной затяжку депутатских разговоров в комиссии о сочинении нового Уложения.

Комиссия эта, начавшая заседать в Москве тридцатого июля, к новому, 1768 году перебралась вслед за императрицей в Петербург и в феврале возобновила заседания.

Депутаты слушали чтение законов и указов о юстиции и должны были отобрать из них те, что будут составлять фундамент будущего Уложения в части юридической. Заседания протекали скучно, охотников обсуждать не находилось, и так шло, пока не наступил черед указов о беглых крестьянах — что с ними делать, как отыскивать, куда отсылать. Судьба таких людей волновала депутатов разных сословий — дворян, однодворцев, пахотных солдат, черносошных крестьян, — и желающих говорить нашлось много.

Крепостным крестьянам худо жилось у помещиков, и они бежали десятками тысяч в донские степи, в северные леса, к польской границе — туда, где не было барщины и они могли себя чувствовать свободными людьми.

Депутат города Углича Сухопрудский задался вопросом: отчего бегут крестьяне — сами ли они по своему характеру беспокойны или досаждают им господа непосильною работой и битьем? Из его слов явствовало, что виною бегства несносные притеснения помещиков.

Григорий Коробьин, депутат козловского дворянства, сказал:

— Что принуждает крестьянина бежать, оставив семью и дом? Не могу себя уверить, что только крестьяне виноваты. Есть в свете довольно таких владельцев, что берут с крестьян подати свыше обыкновенного, другие посылают мужиков на заработки, чтобы их деньгами поправить свое запущенное хозяйство, но более всего таких, которые, увидев, что крестьяне вошли в достаток, отнимают у них имущество силой.

Коробьин утверждал:

— Причиною бегства служат по большей части помещики — они безмерно отягощают своих крестьян. Зло состоит в неограниченной власти господина над имуществом крестьянина. Надобно законом определить, что именно помещики могут требовать от крестьян, и учредить нечто полезное для собственного имущества рабов, то есть земледельцев. Крестьянин, зная, что у него есть собственность, никуда бежать не станет!

Дворянские депутаты Глазов и Степанов называли крестьян пьяницами, лентяями и твердили, что жалеть о бежавших не стоит — это вредные и заразительные отрасли народа.

Рьяный защитник дворянских привилегий в Комиссии, князь Михайла Щербатов, споря с Коробьиным, убеждал депутатов, что крестьянам вообще не на что жаловаться и что живется им едва ли не лучше, чем их господам.

Горячо обсуждался затем в Комиссии вопрос о правах благородных людей — дворян — и о том, следует ли возводить в дворянство людей низкого звания, если они достигли офицерских чинов.

Государь Петр Первый ввел такой закон, однако дворянские депутаты в Комиссии пожелали его отменить. Они требовали, чтобы доступ в первое сословие был прекращен и никому бы дворянского достоинства не жаловали.

Эти споры были теперь не к месту.

Императрица Екатерина сочла, что Комиссия выполнила свою задачу — дала возможность представителям различных сословий высказать точки зрения, а ей заметить для памяти все говоренное — и что заседаний хватит. Она отправила депутатов по их полкам, усадьбам, городам и канцеляриям. Ныне первым предметом становилось защищение государства от внешних врагов.

Создав две армии — Первую и Вторую, Военная коллегия распорядилась часть полков Украинской дивизии передать Голицыну, а взамен ей получить полки, наряженные с севера, из Лифляндии.

Эти войска были совсем не знакомы с театром военных действий, долгий марш вызывал необходимость дать им длительный отдых. Румянцев полагал, что удобнее было бы собрать эти новые полки в Киеве, под прикрытием его войск, обороняющих границу. А снятие полков Второй армии с линии обороны было, попросту говоря, опасно. Турки следили за тем, что делалось в русской армии.

Румянцеву донесли, что Турция создала огромную армию, в шестьсот тысяч человек. Главные силы под командой верховного визиря должны были переправляться через реку Днестр у крепости Хотин. Польские конфедераты обещали заготовить для турок продовольствие, боеприпасы и дать в помощь армии восемьдесят тысяч поляков. Эти силы, заняв Каменец-Подольск, имели дальнейшую задачу идти к Варшаве, свергнуть короля Станислава Понятовского, считавшегося другом России, а затем двумя колоннами наступать на Киев и Смоленск. Армия крымского хана готовилась войти в Россию с юга, крепкого заслона там не ожидалось. Третья армия направлялась к Астрахани.

В распоряжении Румянцева находились четырнадцать пехотных полков, одиннадцать кавалерийских, четыре пикинерных — солдаты их были вооружены пиками, — отряды казаков. Артиллерия была невелика — всего пятьдесят пушек.

Этим войскам, по плану кампании, предстояло оборонять южные границы России между Днепром и Доном и противостоять нападению татарской конницы. Соответственно этой задаче Румянцев расположил свои главные силы по реке Буг, прикрыв Украину со стороны Очакова, Бендер, и отправил сильный отряд в Крым, для разведки боем армии татарского хана.

Тем временем киевский генерал-губернатор Воейков продолжал требовать у Военного совета, чтобы Румянцев усилил пограничные форпосты, и, споря с ним, тот писал Никите Ивановичу Панину, что в степи успеха нужно добиваться не обороной форпостов, а смелыми действиями в наступлении. Князь Прозоровский, командующий войсками на территории Польши, собирался двинуться внутрь этой страны. Его намерение беспокоило Румянцева — в разрыв между флангами русских армий могли проникать турки.

Порошин из книг, из бесед со старыми офицерами, из наставлений, на которые был щедр генерал Румянцев, составил довольно полное представление о противнике и теперь знакомил с ним командиров батальонов и рот своего полка.

— Перед нами, — говорил он, — татары и турки. Людей у них много, но военному искусству они совсем не обучены и снаряжены бедно. У татар нет ружей, они скачут с копьями. Концы копий железных наконечников не имеют и для крепости обожжены. Самое главное — не бояться их многочисленности, чувствовать в себе неробкий дух! Турки ружья носят, но стреляют неважно. Дисциплина в их полках слабая, в бою каждый сражается за себя, общей задачи не имеют. Правда, кавалерия мчится на наши позиции с великим криком, чтобы напугать, разорвать фронт, лишить преимущества в огне. Поэтому нужны выдержка, мужество, храбрость. В ближнем бою турки не опасны — движутся они бегом, устают, а сабли у них короткие, и штыки наши легко турок доставать могут. Лишь бояться не надобно!