Танки, что шли за ними, съехали в посадку и повернулись к позициям врага боком. Первый успел развернуться, а остальные загорелись. Пехоту, что сидела на них, взрывной волной разбросало в стороны.

— Давай, родной, давай! — подгонял Гриша механика. Тот, конечно, не услышал солдата, но старался ехать на предельной скорости: чувствовал, как бойцы горят желанием вступить в схватку.

С другой стороны дороги три танка прорвались. Бойцы спрыгнули с них прямо в окопы и стали расстреливать врага в упор, очищая брешь для прорыва пехоты. Григорий увидел, как завязалась перестрелка, и зарядил автомат. Они тоже приближались к траншеям. Неожиданно рядом взорвался снаряд: двое бойцов, сбитые осколками, упали с танка.

— Ничего ребята, осталось немного! — крикнул Савчук. — Сейчас и мы ответим!

Последние сто метров танк несся, несмотря на кочки и ямы. Гриша вцепился двумя руками в командирский люк, и когда они, разорвав заграждение из колючей проволоки, выскочили на позицию врага, спрыгнул вслед за старшиной. Он упал, и, не удержавшись на ногах, еще метра два катился по земле по инерции. Немного запутался в колючей проволоке, но постарался сразу встать. Со всех сторон по нему стреляли. Пули свистели, врезаясь в насыпи. На рыхлой земле от их ударов подпрыгивали фонтаны песка. Солдат рванулся вперед, но проволока, словно пружина, потащила его назад. Гриша не удержался на ногах и свалился в окоп. На том месте, где он только что стоял, взорвалась бомба, присыпав землей упавшего в траншею солдата. Гриша стряхнул грязь и стал отрывать колючие стальные пальцы войны — проволоку. Вспомнил своего первого немца. Тот тоже пытался выбраться, но от страха дергался и запутывался все сильнее. Григорий собрался, резко встал, отцепил впившуюся в шинель проволоку, вылез из окопа и, пробежав между воронками, упал в нескольких метрах от следующей траншеи. Выстрелил из автомата, и, увидев свободный проход, вскочил, сделал два больших прыжка, перелетел через насыпь и кубарем скатился в глубину окопа. Сбил толстого немца, выронив из рук автомат. Толстяк опомнился и, схватив за шею, стал душить Григория. Но его руки быстро ослабли. Он всей своей тушей упал и накрыл радиста. Савчук сзади ударил немца прикладом по лысой голове.

— Живой? — крикнул ему старшина.

— Ага. Ща выберусь.

Григорий изо всех сил уперся руками в грудь убитого немца и свалил его в сторону. Он схватил автомат, встал и открыл огонь по фашистам. Савчук волчком крутился рядом и успевал отстреливаться в разные стороны. Трое немцев неожиданно выскочили на них из соседней траншеи.

— Сзади! — крикнул старшина, и Григорий, увидев врага, выпустил длинную очередь.

— Короткими бей — короткими! — крикнул ему Савчук. — Видишь, лезут как тараканы! Перезарядиться не успеешь! Давай, ты с права держи, а я слева! Понял?

— Да!

— Давай, Гришань, не стесняйся!

Рядом раздался мощный взрыв, и взрывной волной забросила в окоп бежавших слева немцев. Один получив ранение в живот дико заорал. Савчук короткой очередью прервал этот крик. Рядом разорвались еще несколько снарядов. Взрывы разбросали фашистов. На несколько секунд противник словно исчез, лишь раненые стонали и кричали.

— Отдышись, не гони коней, — крикнул Савчук. — Чо это мы тут, двое? Где же остальные? — Не успел он досказать, как над окопом пролетела чья-то фигура, за ней еще одна. Григорий выскочил и увидел, как сотни солдат единой лавиной бегут вперед.

— Ну вот и пехота догнала. Глянь, сзади два окопа и впереди четыре, это нас на танке в самую гущу закинуло? — вытирая пот, произнес Савчук.

— Давай вперед, старшина! Потом обсудим! — крикнул Гриша и слился с бегущими солдатами. Он подбежал к следующему окопу, но там все немцы уже стояли с поднятыми руками, он перепрыгнул через него и побежал дальше. Сбоку его обогнал танк, а за ним показалась, ревущая «Ура!», толпа бойцов. Гриша замер на мгновение, огляделся и побежал к последним окопам, где еще раздавались выстрелы. Рядом, сбоку, сзади бежали солдаты, и он почувствовал силу Красной армии, ее мощь. Каждый стрелял, и этот треск автоматов сливался в общий монотонный грохот. Где-то в стороне взрывались снаряды, отбрасывая солдат, но на их месте, словно из-под земли, вырастали новые.

Подбежав к последнему окопу, он еще несколько раз выстрелил. Немцы спрятались в глубь траншеи и, выворачивая руки, тянули их, пытаясь сдаться. Григорий остановился, посмотрел на них и со злостью заорал:

— Захватчики хреновы. Ну что, навоевались? Теперь ручки тянете, выжить пытаетесь, сволочи!

Ему так хотелось разрядить барабан в этих людей, но он сдержал себя. А в это время из ДОТа на небольшой высоте загрохотал крупнокалиберный пулемет. Несколько человек разорвало на глазах. Остальная волна солдат залегла. Григорий спрыгнул в окоп, оттолкнул ногой, сжавшегося немца и, прицелившись, стал стрелять по ДОТу. Откуда-то сзади раздался мощный выстрел. Он оглушил его и солдат. Но следом раздался еще один. Гриша присел, прижался к стенке окопа и закрыл ладонями уши. И в этом глухом состоянии он неожиданно услышал, как кто-то кричит ему:

— Сынок, отползи в сторону! Ты что ж под танком-то сел? Оглохнешь!

Гриша взял автомат и на четвереньках пополз в сторону, отталкивая рукой живых и мертвых немцев. Несколько минут состояние глухости не уходило, но затем свит пуль и грохот выстрелов вернулись. Звук нарастал с каждой секундой и солдат понимал, что возвращается в пекло. Григорий решил пробежать по окопу. Оглянулся, но, увидев немецкий пулемет, перекинул его на другую сторону траншеи и начал стрелять по ДОТу и отступающим немцам. Он вспомнил слова песни комбата и стал в такт коротким очередям кричать их:

— Ой-вы ка-мушки мо-и, ой-вы пти-цы в не-бе-сах, ой пе-со-чек у ре-ки да тво-и цве-ты в по-лях. Ой-ты круж-ка мо-ло-ка обжи-гаешь слов-но спирт…

Он видел, как падают фашисты, и старался добить каждого. Пулеметчик из ДОТа заметил его и выстрелил по Григорию длинной очередью. Брызги земли хлестко ударили по лицу, а большие ломти дерна, вывернутые пулями крупнокалиберного пулемета, разлетелись в стороны. Пули вырыли ямы в крае окопа и почти достали, но Григорий успел спрятаться. Рядом другой пулеметчик отвлек внимание ДОТа на себя. Гриша схватил автомат и уже почти выскочил из окопа, пытаясь приблизиться к врагу, но кто-то поймал его за ногу и сбросил обратно. Он со злостью выставил в незнакомца автомат, но, увидев комбата, замер.

— Ты куда это собрался? — спросил майор.

— Щас, я его! Поближе подойду! — со злостью ответил солдат, не понимая, откуда появился комбат.

— Не горячись — там и без тебя все сделают.

Через несколько секунд раздался мощный взрыв и из бойницы ДОТа вырвалось пламя.

— Ну вот и все. Пошли, — приказал Киселев. Они вылезли из окопа и направились к последней полосе укреплений. Кругом уже спокойно ходили наши солдаты и друг у друга спрашивали закурить.

— Товарищ майор, ща я сержанта табачком угощу? — произнес радист. Бой еще продолжал жить в нем, и он сам не понял, зачем спросил об этом комбата.

— Пошли! У них свой есть, — неожиданно ответил комбат.

— Как, а чо ж тогда спрашивают?

— Привычка такая. Свой в кармане, а после атаки все ходят и друг друга табачок просят. Дай закурить — значит, жив, а у тебя табачок есть, и кто-то отвечает — есть, значит, тоже жив. «Дай закурить» — это как «Привет» после боя. Странное состояние. Все ищут товарищей, но главное — себя.

— Это как?

— Если курить хочешь, значит живой. Понял?

— Да. Я тоже тогда закурю.

— Закури. Успокойся. Вишь, как мы его? Немца-то? Если бы у меня всегда столько бойцов было, — задумчиво произнес Киселев. — На одном дыхании: саданули — и вышибли фрица! — улыбнувшись, добавил он.

Григорий достал завернутый в газету табак, оторвал кусочек бумаги, отсыпал на нее и стал скручивать сигаретку.

— Табачок есть? — спросил проходящий мимо солдат.

— Конечно, — ответил Гриша. Солдат улыбнулся и пошел дальше, ничего не взяв. Он тоже, как остальные, решил попробовать. Сделав самокрутку, спросил у проходящего мимо пожилого солдата: