Немцы не верили, что война сможет прийти сюда, в их семьи. Они посылали своих сыновей воевать в великую армию, но теперь эта армия бросила свой народ, отступила и воевала из-за страха и отчаяния. В Гитлера уже никто не верил: ни рядовые, ни генералы, но война продолжалась, словно по инерции, остановить которую никто был не в силах. Многие жители уехали, но кто-то остался. Этот обманутый Гитлером народ не знал, куда бежать. Слишком много зла оставил фашизм, пройдя по земному шару. Теперь даже те, кто пытался противостоять Рейху, кто не разделяли взгляды, цели и идеи Гитлера, никому не могли доказать, что они антифашисты. Советский солдат, потерявший близких, друзей, дом, ненавидел каждого из них и не мог провести черту, отделяющую своих от врагов.

Оставшиеся немецкие семьи ждали, что будете ними. Придут русские — расстреляют, или сошлют всех в далекую и страшную Сибирь.

Когда батальон Киселева вступил в поселок, все местные попрятались. Комбат приказал у домов поставить полевую кухню и кормить всех: местных немцев и их детей. Никто не искал в домах спрятавшегося врага. Солдаты никого не расстреливали. Отдельному штурмовому батальону было не до этого. Впереди, в нескольких километрах, начинался первый рубеж оборонительной системы Кенигсберга. Все думали об этом, не замечая поселка и его жителей.

К вечеру первые смельчаки вышли из своих подвалов. Их накормили кашей и ни о чем не спросили. Бедные люди, как неприкаянные, ходили и рассматривали лица солдат и их оружие. Два сухих деда и злобная бабка что-то бормотали по-своему. Позже эти люди стали на что-то показывать и махать руками в сторону города. Их никто не понимал и не обращал внимания на крики. Они вернулись в свои дома и рассказали, что русские неопасны. На следующий день по деревне бегали немецкие мальчишки и выпрашивали сахар у солдат. Остальные с большими кастрюлями стояли в очереди за кашей.

Григорий разместился в одном из сараев. После обеда старшина и рядовой Паров, бывший учитель, кое-как по-немецки объяснили жителям, что именно этот сарай нужен им. Остальные солдаты ушли вперед, за деревню. Разминировали поле и стали окапываться, готовиться к обороне. Населенный пункт заняли неслучайно: немцы по своим не стреляли и не бомбили. Об этом никто не говорил, но все понимали, что жители поселка — удобное прикрытие. Идти дальше смысла не было. Там начинался внешний рубеж обороны Кенигсберга. Прорвать его одним батальоном и даже полком было невозможно. Командование приказало окопаться у поселка и ждать остальные части фронта, для одного мощного удара.

К концу второго дня небольшая желто-красная роща, что росла рядом, исчезла: ее просто срубили, используя стволы, как строительный материал для окопов и землянок. Эта роща как-то сразу не понравилась всем. Ее цвет был каким-то мрачным и нагнетал нехорошее настроение: красные цвета сливались с серым небом: издали казалось, что это огромная кровавая лужа. Когда срубили рощу, настроение в батальоне улучшилось, бойцы хоть и устали от работы, но в них появилась некая живинка. Смех и шутки вернулись. Вокруг какими-то делянками росли другие рощи, они даже были ближе, но срубили именно эту, хотя и никто об этом не договаривался.

Весь день старшина ходил мрачный. Он ждал машину из штаба, с продовольствием и, естественно, с водкой. Все его запасы почти иссякли, и многие, больные, после вчерашнего, не могли получить обещанную дозу для похмелья.

Разместившись в сарае, Григорий настроил рацию, доложил и добавил к ней два аппарата связи с телефонными трубками. Он весь этот день ходил взволнованный, ожидание встречи терзало его изнутри.

— Свидание! Первое в жизни! Как это? Даже страшно немного, — думал он. При этом Григорий все сделал, подключил, проверил и доложил. Комбат остался доволен.

К штабу подъехали три полуторки с офицерами и взводом связи и небольшим пополнением. Гриша стоял у калитки и рассматривал прибывших. К их приезду солдаты приготовили две больших землянки и несколько маленьких. Комбат, отдав честь, доложил комдиву обстановку, они пожали руки и вошли в сарай.

Григорий хотел последовать за ними, но жест рукой Киселева означал, что он свободен и может погулять где-нибудь в сторонке. Гриша все понял. Он вернулся к калитке и, увидев, как девушки-связистки сгружают аппаратуру, решил помочь им. Кроме него к связисткам подбежали и остальные солдаты. Девушки только показывали, что брать и куда нести.

— Рядовой, — услышал чей-то голос Григорий и обернулся.

У машины стояла лейтенант Титова. Она внимательно посмотрела на солдата и приказным тоном произнесла:

— Возьмите этот ящик и несите в большую землянку. Я пойду вперед и покажу, куда его поставить, здесь важные документы.

Гриша молча поднял ящик и пошел за ней. Те солдаты, что уже отнесли что-то и возвращались обратно, увидев, с кем идет рядовой Михайлов, одобрительно качали головами, а некоторые строили рожи от удивления.

— Как вас зовут? — спросила Титова.

— Рядовой Михайлов.

— А кто у вас в батальоне связь поддерживает?

— Я.

— Вы?

— Да, я. Мы с вами уже встречались, — произнес Гриша. — Когда я прибыл, вы меня инструктировали.

— Знаешь, рядовой, сколько народу я инструктирую, всех не упомнишь.

— Да, конечно. Я понимаю, — немного грустно, согласился Григорий.

— Где ваш батальонный штаб?

— Там в сарае. Я все настроил и доложил.

— Мы были в дороге, мне не докладывали. А в старом штабе дежурные связистки, что сказали?

— Ничего. Сказали, что бы вечером связался, доложил об обстановке.

— Теперь штаб дивизии будет здесь. Так что докладывать не надо. Мы сами свяжемся.

— Я могу идти? — поставив ящик на сбитый из досок стол, спросил Гриша.

— А кто вчера ночью связь поддерживал?

— Я.

— Что один и никто вас не менял?

— Нет. Я один остался.

— Тогда вам отдых положен.

— Спасибо, но я не устал.

Григорий заметил, что лейтенант как-то странно смотрит в его глаза. Осматривает одежду и все время хочет о чем-то спросить. — Может, она узнала об утреннем разговоре? Таню наказала, теперь ищет второго — меня? Нет, глаза добрые, тут что-то другое. Может, она не знает, как о деде спросить? — подумал он.

— Вы знаете, — громко произнес Григорий. — Был еще один, фамилию не помню — пожилой, мы его дедом звали, так он на высоте погиб.

— Понятно, жаль. Можете идти, спасибо.

Гриша поправил ремень, козырнул и, развернувшись, как положено, кругом, пошел к машинам. Через несколько шагов он обернулся, почувствовав на себе взгляд.

Лейтенант Титова стояла у землянки и пристально рассматривала его. Григорий решил вернуться. Он подошел к ней, снова отдал честь и спросил:

— Что-то еще нужно, товарищ лейтенант?

Девушка улыбнулась и произнесла:

— Нет, вы свободны.

Гриша снова повернулся кругом и пошел к машинам. Он чувствовал, что эта Титова не отвернулась и продолжает рассматривать его. Солдат решил больше не оборачиваться, чтобы не ставить себя в дурацкое положение. Но этот взгляд продолжал сверлить его, и желание повернуть голову было огромным. Гриша свернул к ближайшему дому, забежал за него и оттуда аккуратно выглянув, посмотрел, что делает Титова.

Она заметила его, выглядывающего из-за стены, и рассмеялась. Гриша спрятался, сел на бревна и тоже засмеялся. Он хотел вернуться и заговорить с ней, но тут же вспомнил о Тане, и о данном ей обещании. Пересилив себя, медленно встал и, обойдя дом с другой стороны, вернулся к сараю и сел у калитки на привезенные ящики.

К штабу подошли девушки-связистки. Все они улыбались, как будто никакой войны не было. Все вокруг стало совсем другим: осеннее солнце вырвалось из серой пелены неба и ярко осветило всех, решив радовать людей последним теплом. Одна из связисток задержалась у машины и бегом догоняла девчонок.

— Девушка? — крикнул ей Григорий.

Та замерла на месте. — Как вы обратились ко мне? — переспросила она.

— Девушка.