Нагайка свистит еще несколько раз, рассекая кожу на моей шее. Офицер жестом подзывает двух солдат-сибиряков и отдает им приказ на диалекте, которого я не понимаю.

Солдаты уходят и возвращаются с тяжелым ящиком наподобие того, в каких жестянщики носят инструменты. Офицер с усмешкой достает из него щипцы с длинными рукоятками и угрожающе щелкает ими. Солдаты заученными движениями срывают одежду с Барселоны и Старика.

Офицер повторяет те вопросы, которые задавал мне.

— Пошел ты, — отвечает Барселона, глядя на него с ненавистью.

— Мы образумим тебя, — угрожающе улыбается русский. — Кто командир отделения?

— Исчезни! — презрительно рычит Барселона.

— Раздавлю яйца, если не ответишь, — обещает русский, злобно щурясь.

С чердака доносится протяжный, прерывистый вопль. Так вопить может только человек, испытывающий жуткую боль.

— Нашли одного, готового говорить! — улыбается офицер. — Повесьте их, — отрывисто приказывает он.

Один из солдат обвивает мне шею тонкой веревкой. Другой ее конец привязывает к балке. Мне приходится стоять на носках, чтобы петля меня не задушила.

Офицер принимается хлестать Старика нагайкой.

— Кто командир? — спрашивает он после каждого удара.

Он мастерски обращается с этим жуткой сибирской плетью. Каждый удар рассекает кожу. По телу Старика струится кровь.

Вскоре крики Старика прекращаются. Он валится, будто мертвый.

Я слышал, что можно убить человека тремя ударами нагайки, и, увидев ее в руках служащего в НКВД сибиряка, не сомневаюсь в этом.

Смотрю на окружающих меня русских. Они выглядят усталыми, измотанными. Их обмороженные лица покрыты язвами, как и наши. Один из них спит стоя, автомат свисает ему на грудь.

— Вы диверсанты, — решает невысокий офицер, ласково проводя нагайкой по обнаженному торсу Барселоны.

— Нет, паршивая тварь! — рычит Барселона, ярясь и силясь разорвать путы.

— Что вы здесь делаете? — спрашивает русский с не сулящей ничего хорошего улыбкой. — Охотитесь на оленей?

— Мы здесь для того, чтобы наплевать тебе в рожу! — злобно кричит Барселона.

Нагайка свистит и рассекает кожу на его лице.

— Я запорю тебя насмерть, — обещает офицер, на его плоском азиатском лице горят черные глаза. — Слышишь, свинья?

— Сукин сын, — хрипло выкрикивает Барселона.

Офицер звереет. Удары нагайкой градом сыплются на Барселону. Он издает протяжный, прерывистый вопль и теряет сознание.

— Что делать с этой финской свиньей? — спрашивает сержант, поднимаясь из подвала.

— Возьмем его с собой в Мурманск и там размажем по стене камеры, — отвечает офицер.

Помещение заполняется солдатами-сибиряками. Они ложатся на пол и сворачиваются, как собаки. Через пять минут все громко храпят.

Один из охранников спускает меня с балки настолько, чтобы я мог сесть. Несмотря на боль в руках и ногах, я погружаюсь в странный, тревожный сон.

Какой-то легкий звук будит меня. Люк в полу открывается, из отверстия вылезает худощавый Легионер и крадется, как змея, к полусонному охраннику.

Вокруг его горла быстрее мысли обвивается стальная проволока. Сильный рывок, и охранник мертв.

Порта неслышно выходит из кухни и принимается за сидящего у кона сержанта-сибиряка. Тот тоже удавлен.

Из-за чучела медведя появляются грубые черты физиономии Малыша, зубы его оскалены в убийственной усмешке. Он поднимает с пола спящего офицера, будто куклу, и прижимает головой к своей могучей груди. Раздается звук, похожий на хруст картона.

Хайде спускается на цыпочках по разломанным ступеням лестницы. На середине пути спотыкается о вещмешок и с ужасным шумом катится в зал.

Молниеносно трое остальных оказываются у стены, держа наготове автоматы. Ничего не происходит. Кто-то из русских жалуется во сне, требуя тишины.

С площади доносится шум голосов. Сменяются часовые. Шум их тоже не беспокоит. Мы так далеко за линией фронта, что они не могут вообразить ничего опасного.

В дверь входит начальник караула, зевает, бросает автомат на стол, потягивается и зевает снова, шумно, как усталая лошадь. Рот его остается открытым. Он с удивленным выражением смотрит в дуло автомата Хайде.

Хайде сатанински улыбается и салютует ему, поднося один палец к шапке. Не успевает начальник караула закрыть рот, как удавка Легионера обвивается вокруг его горла. Язык его высовывается между потрескавшимися от мороза губами, лицо постепенно синеет.

В зал входит ефрейтор и тут же видит мертвого начальника караула, валяющегося на полу бесформенной грудой. Цепенеет, раскрывает рот, но не издает ни звука.

Малыш убивает его одним ударом ребром ладони по горлу. Быстро и бесшумно, как гардеробщица, принимающая шляпу клиента.

— Приди, приди, приди, о смерть… — негромко напевает Легионер.

— Салаги, — презрительно усмехается Хайде.

Порта громко хлопает по прикладу автомата.

— Поднимайтесь, лежебоки! — кричит он звенящим голосом.

Малыш выпускает из автомата очередь по балкам, и одна из повешенных женщин падает на пол с глухим стуком.

Растерянные, сонные, солдаты НКВД поднимаются на ноги. С глупым выражением лиц таращатся на четырех усмехающихся немцев, стоящих в ряд у стены. Один из русских лезет за наганом. Легионер мечет нож. Лезвие входит в шею опрометчивого по рукоятку.

— Осторожнее, товарищи, — усмехается Порта. — Даже не смейте шелохнуться, иначе сядете на горшок в последний раз!

— Бросайте оружие сюда, — грубо приказывает Хайде, — и не делайте ничего такого, что мы можем неправильно понять, иначе конец!

— Мы на вашей стороне, — говорит дрожащим голосом какой-то сержант.

— Так мы тебе и поверили, — насмешливо говорит Малыш и бьет его по шее с такой силой, что он пролетает через весь зал и до пояса оказывается в топке камина.

— Дай ему пинка, вбей яйца в глотку, — предлагает Порта с широкой усмешкой. — Меня выводят из себя эти скулящие твари, которые, едва почуяв опасность, переходят на сторону противника.

Нас быстро развязывают, но не успеваем мы подняться, как строчит автомат, и весь зал заполняется едким пороховым дымом.

Двое пленников опускаются на пол.

— На кой черт это ты?! — обвиняюще кричит Старик Хайде.

— Они не поняли, что бой окончен, — холодно отвечает Хайде и бьет каблуком по лицу ближайшего из них.

— Чего стоишь вылупясь? — кричит Малыш. — Делай что-нибудь, чтобы я мог тебя пристрелить!

— Раздевайтесь, — приказывает Старик. — Белье и носки можете оставить. Все остальное в огонь!

Пламя вспыхивает, запах горелой ткани и меха заполняет зал.

— Мы замерзнем до смерти, — протестует один из солдат, растирая руки.

— Конечно, — саркастически смеется Хайде, — но утешайтесь мыслью, что смерть от мороза — сущее удовольствие. Будь моя воля, все вы, салаги, были бы уже мертвыми.

— Мы еще встретимся, — обещает один ефрейтор, с ненавистью глядя на Порту.

— Ты что, пророк? — спрашивает Порта.

— Говорю тебе, немец, мы еще свидимся, — злобно рычит ефрейтор.

— Хорошо деревянным солдатикам, — говорит Порта, похлопывая по щеке ефрейтора, — они не могут утонуть!

— Пес, — рычит ефрейтор и бессильно плюет вслед Порте.

язвительно напевает Порта.

— Берите свои вещи, — приказывает Старик. — Быстро пошли отсюда!

Порта с Малышом торжественно обходят пленных и пожимают каждому руку на прощанье.

— Эти нехорошие немцы на сей раз задали баню товарищам, так ведь? — радостно улыбается Порта. — Теперь скромно садитесь в угол и как следует подумайте, что сказать начальству, когда оно в один прекрасный день явится побеседовать с вами.

— Молчи, немецкий черт! — злобно кричит один из пленных и швыряет полено вслед Порте.

— Веселитесь, ребята, — посмеивается Малыш и, выходя в дверь, машет им рукой.