По нему стреляют несколько автоматов. Он умолкает. Тело его превращается в шкварку.

Командир все еще пытается высвободиться из-под крышки люка. Он не кричит, не молит, но всеми силами старается вылезти из горящей стальной коробки. Лицо его обгорело дочерна. Странно видеть его все еще блестящие глаза. Губы обуглились. Нос представляет собой странно искореженный кусок мяса. Волосы выгорели местами. Страшнее всего его кисти рук. Почерневшие комья плоти, которыми он все еще пытается откинуть крышку люка.

— Господи, — издаю я стон и закрываю лицо ладонями. От запаха горелой плоти начинается рвота.

— Кончай, — рычит Порта. — Тут либо мы их, либо они нас!

— Это ужасно, — шепчу я.

— Это война, — сурово отвечает Порта. — Я не хочу, чтобы иван висел у меня на хвосте. Вставай! Бери гранату! Финального свистка еще не было. Вон последний из этих из «чайных салонов»!

Из чахлых кустов строчит автомат. Очередь проходит рядом с нами.

Я молниеносно бросаю гранату в кусты. Танкист взлетает в воздух, изо рта его толстой струей хлещет кровь. Я выпускаю в него очередь из автомата. Он с протяжным воплем валится в снег.

— Какой остолоп, — говорит с сожалением Порта. — Люди поразительно глупы! Быть героями до конца! Ну что ж, одним дураком на свете меньше!

Жуткий взрыв валит нас с ног и швыряет через густой подлесок. Мы оказываемся в узкой теснине и гак ударяемся о камни на Дне, что оба на несколько секунд теряем сознание.

Олень Порты летит по воздуху, вытянув ноги, и с глухим стуком падает на метровый лед реки.

Ощущение такое, будто у меня переломаны все кости. Вокруг нас множество раскаленных металлических обломков, которые только что были танком. Лежат обгорелые танкисты.

— Эти «чайные салоны» не гак уж страшны, когда знаешь, как с ними обходиться, — хвастает Малыш, выбираясь из сугроба.

— Черт бы тебя побрал, безмозглый идиот, — ругается Порта, осторожно проводя ладонями по ноющему телу. — Чуть не угробил нас всех.

— Нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц, так ведь? — философски замечает Малыш.

Мы медленно, с трудом продолжаем путь. Начинается метель.

Оберcт едва не валится с ног. Опирается на обер-лейтенанта Вислинга. Лейтенант Шульц тоже выбился из сил. Постоянно спотыкается, падает и поднимается с большим трудом. Ему никто не помогает.

Малыш пытается насвистывать веселую песенку, но ничего не получается. Легионер прямо-таки бредит Сахарой и горячими песками. Старик плетется своей особенной походкой на полусогнутых ногах. Трубка его то и дело гаснет. Руки глубоко спрятаны в карманы шинели. Русский автомат висит на груди наготове.

— Господи, оказаться бы у своих, поесть финской картошки с мясным соусом, — мечтательно вздыхает Малыш.

— Надеюсь, мы будем где-нибудь вблизи озера Ланге в сезон рыбалки, — говорит Порта, улыбаясь потрескавшимися от мороза губами.

Легионер поднимает к небу руки и говорит по-арабски:

— Аллах одобряет нас!

— Да благословит тебя Бог в ближайшее воскресенье, — говорит Порта, наступив на ногу швейцару, когда входит вместе с Малышом в «Кемпински»[38], где собирается отпраздновать день рождения.

— Это моя сестра, — говорит он швейцару, указывая на даму с пышными формами.

— Значит, меня трахает мой братец, — восторженно кричит она через переполненный зал.

Малыш усаживается перед стойкой на два табурета.

— По одному на каждую половинку, — говорит он бармену, потом заказывает двойную порцию водки и бутылку красного вина. Запрокинув голову, с громким хлюпаньем осушает рюмку. — Повтори, пожалуйста, — просит он с любезной улыбкой.

Эта сцена повторяется восемь раз. Затем происходит что-то, чего впоследствии объяснить не может никто. Во всяком случае, у дамы в длинном зеленом платье на голове оказывается корзина, полная рыбы.

Малыш хватает чашку с джемом и бросает в лицо метрдотелю, тот отвечает ударом бутылкой пива по голове. Малыш мстит за себя, вонзив ему в руку вилку. Метр-дотель, крича, как сумасшедший, выбегает с торчащей из руки вилкой на улицу.

Дама с пышными формами хватает одного из официантов за мужское достоинство и крепко сжимает.

Официант издает пронзительный вопль и садится, подняв к горлу колени.

Другой официант выходит из кухни, вальсируя, с большим блюдом айсбайна[39]. Все ножки взлетают к потолку и падают на ближайшие стопы, а официант летит головой вперед под другой стол.

Компания в вечерних одеждах широко раскрывает глаза и отчаянно пытается уйти с пути Малыша, который прет через ресторан, словно сталинский танк, экипаж которого решил выиграть войну в одиночку.

Малыш слышит оглушительный грохот и не сомневается, что вот-вот умрет. Однако ничего серьезного. Он неуверенно поднимается на ноги, бьет кого-то по лицу и, шатаясь, идет в кухню, где Порта ожесточенно спорит с поваром. Вдвоем они превращают кухню в груду обломков.

Когда приезжает полиция. Малыш с Портой уже в «Кривой собаке» на Жандарменмаркт, где говорят, что «Кемпински» штурмовал батальон английских десантников.

Когда мы вернулись, лейтенант Шульц не терял времени. Не прошло и часа, как он побывал у NSFO[40]. Во всех углах ропщут на злобного офицера-нациста. Двое финских егерей предлагают надавать Шульцу пинков в пах и передать его русским.

— Пойду, отстрелю ему кое-что, грозится Порта, вытаскивая наган из желтой кобуры.

— Никуда ты не пойдешь, — бесцеремонно решает Старик. — Не будем соваться в офицерские дрязги.

— Он мог донести и на кого-то из нас, — возбужденно протестует Порта. — Этот Шульц тот еще мерзавец.

— Может, и так, — бездушно отвечает Старик, — но ни на кого из нас он не доносит! Если за офицера нужно отомстить, пусть другие офицеры делают это сами!

— Черт с ним, — сдается Порта, — но если этот охламон как-нибудь окажется перед дулом моего автомата, вы увидите, как он лишится своего мужского достоинства!

— Это убийство, — возмущенно кричит Хайде.

— Нет, черт возьми, — яростно отвечает Порта. — Доносчик не человек!

Мы долго обсуждаем лейтенанта Шульца. Когда дискуссия в сауне финских егерей заканчивается, ясно одно: Шульцу незачем беспокоиться о своей старости.

Пока мы разговариваем, Малыш надпиливает крестообразно концы трех пуль. Разрывные пули проделывают в теле человека громадные дыры.

На другой день за оберстом Фриком является майор из полевой жандармерии; обер-лейтенанта Вислинга забирают, когда он занят техобслуживанием. Обоих сажают в «Юнкерс-52» и отправляют в Шестую армию в Мюнстер, где они предстанут перед трибуналом.

Окончательный приговор откладывается до тех пор, пока не будут получены показания от других членов боевой группы. Тем временем обоих арестантов отправляют в военную тюрьму в Торгау; там их определяют в обувную команду ко многим другим, находящимся в предварительном заключении. С теми, которым вынесен приговор, обращаются гораздо суровее.

Всем людям в обувной команде каждое утро выдают по десять пар новеньких, твердых, как железо, армейских сапог из пахучей желтой кожи. Команда марширует в каждой паре по часу. И строевым шагом, и бегом. Круг за кругом по громадному плацу. Когда истекает час, раздается пронзительный свисток, и все быстро переобуваются в новую пару. Затем: «Ша-агом марш!»

Так продолжается без перерыва с пяти утра до девяти вечера. Кое-кто падает в обморок. Ступни распухают и превращаются в куски кровавого мяса. Водяные мозоли лопаются, появляются новые. На это не обращают никакого внимания. Понятия жалости в Торгау не существует. Это военная тюрьма, известная своей строгостью, и тюремщики гордятся своей репутацией.