Тамара, завертывавшая в эту минуту золотого индийского идола, с удивлением посмотрела на него и ответила с легким неудовольствием в голосе:

— Я ничего не поняла из вашей длинной речи, князь. О чем вы говорите? Я вовсе не смотрю на свою жизнь, как на болезненную грезу, а свою долю не считаю обременительной тяжестью.

Ответ был достаточно ясен, но Арсений Борисович уже увлекся долго сдерживаемой страстью. Большие черные глаза его метали молнии, губы дрожали. Наклонившись к Тамаре, он прошептал прерывающимся голосом:

— Вы не хотите понять меня, Тамара! Но я не в состоянии больше молчать и должен, наконец, признаться в чувстве, которое пожирает мое сердце! Я люблю вас — люблю, как безумный, больше жизни, больше всего на свете!… Прими мою любовь и позволь следовать за тобой в Стокгольм.

Он умолк, но его страстный взгляд был с мольбой устремлен на молодую женщину. Бледная, точно очарованная, смотрела Тамара на князя. Сердце сильно билось, и какое-то незнакомое чувство заставляло дрожать все ее существо. Внезапно ей вспомнился сон, виденный во время выздоровления: такая же комната, обтянутая красной материей; вон зеркало, в котором скользнул образ Магнуса, а перед ней стоит Угарин и говорит о своей любви.

Сделав рукой резкий отрицательный жест, она отступила назад и сказала глухим от волнения голосом:

— Перестаньте, князь!.. Вы бредите!.. Любовь без уважения, основанная на попранной чести и приобретенная ценой адюльтера, никогда не может дать счастья.

— Тамара, Тамара!.. Не прибегай к банальным фразам! Не будь жестока в эту минуту, решающую нашу участь, наше будущее… Не приноси нас обоих в жертву смешному предрассудку, пустому призраку долга!

Схватив ее руки, он поднес их к своим губам.

— Сердце тоже имеет свои законы, и ты не имеешь права презирать их!.. Позволь мне любить тебя… Я отдам свою душу и сделаюсь на всю жизнь твоим рабом! В моих объятиях ты возродишься к новой жизни и узнаешь истинное счастье.

Темное облако заволокло глаза Тамары. Она чувствовала, что слабеет под огненным взором Угарина. Этот прерывающийся голос, полный мольбы и любви, причинял ей странное головокружение, которого она никогда раньше не испытывала. О! Если бы эти самые слова он сказал ей гораздо раньше! Тогда он был идеалом ее грез. Она приняла бы его любовь, как верх счастья. Если бы он сказал «Я люблю тебя!» наивному ребенку или молодой девушке, пораженной страшным несчастьем и покинутой всеми, с какой признательностью и любовью бросилась бы она в его объятия и отдала ему свое чистое сердце! Но теперь поздно! Она вспомнила страшную душевную борьбу, результатом которой было то, что образ князя Угарина мало-помалу совершенно изгладился в ее душе. Ее сердце наполнилось страшной горечью, свойственной женщине, оскорбленной любимым человеком. Вырвав у князя свои руки, она отступила назад и смерила Арсения враждебным взглядом:

— Вы слишком много обещаете, князь!.. Что можете вы дать страстно любимой вами женщине, вы, человек женатый? Сначала стыд и бесчестье, а затем презрение и одиночество, когда, наскучив ее обществом, вы без сожаления бросите ее, как ненужную больше вещь… Позор вам, Арсений Борисович, что вы пытаетесь обольстить жену своего несчастного кузена, зная, что он болен и не в состоянии потребовать у вас удовлетворения за нанесенное ему оскорбление!

Я и не думаю отрицать того, что вам некогда выдали наивные глаза пансионерки. Да, было время, когда я вас любила, когда вы были героем моих грез! Вы это знали и не захотели сделать меня своей женой, а тогда мы оба были свободны. Тогда вы равнодушно и презрительно прошли мимо девушки, которая была слишком бедна для вас. Вас привлекало одно богатство, и вы беззастенчиво искали большого приданого. Уже давно я вычеркнула вас из своего сердца и, конечно, не изменю Магнусу, чтобы доставить вам новое развлечение. Я не люблю вас, князь, и никогда не полюблю, так как я вас больше не уважаю.

Молодая женщина все более и более увлекалась. Вся горечь прошедшего и чувство жестокого удовлетворения от высказанной правды светились в больших серых глазах Тамары. Как бы получив пощечину, Угарин отступил на шаг и в изнеможении опустился в кресло, закрыв глаза рукой. Воцарилось мертвое молчание, нарушаемое только стуком часов. Возбуждение Тамары сразу упало. Смертельная бледность Арсения Борисовича и его полный отчаяния взгляд быстро усмирили гнев молодой женщины. Теперь она чувствовала только сожаление и участие. Ей и не приходило в голову, что она отомстила за себя, что на ее долю выпал редкий триумф: с презрением повергнуть к своим ногам человека, некогда пренебрегшего ею. Честная и великодушная душа Тамары была выше мести подобного рода. Она видела только то, что страшно огорчила Угарина, и всеми силами старалась смягчить тяжелое впечатление от своих слов. Придав своему голосу выражение дружеской шутки, она сказала:

— Поднимите голову, кузен!… Забудем этот пустой разговор. Мы оба были чересчур откровенны и омрачили наше последнее перед долгой разлукой свидание. Я обещаю вам забыть этот час — сделайте то же и вы. Когда мы снова встретимся, вы позабудете все свои безумства, и мы по-прежнему будем добрыми друзьями.

Угарин встал, страшно бледный. Отуманенным взором он искал взгляд Тамары, но та опустила глаза.

— Прощайте! — сказал он, собираясь уходить.

У двери князь снова остановился.

— Вы были бесчеловечно жестоки, бросая мне в лицо мою нравственную нищету, так как я враг, не имеющий оружия. Прощайте, и да поможет вам Господь!

Молодая женщина быстро подошла к нему.

— Я очень сожалею, что так огорчила вас. Но добродетель всегда жестока, когда отказывается идти на компромисс. Клянусь, что нисколько не питаю к вам злобы! Любите меня как друга, как близкую родственницу, и вы увидите, что это чистое чувство даст вам больше радостей, чем скоропреходящая минутная страсть. Главное, постарайтесь сделаться другим! Бросьте беспорядочную жизнь и подумайте о Флуреско! Неужели вас не пугает его пример?

Она взглянула на него своими ясными глазами и взяла за руку. Румянец залил ее щеки, и вся фигура выражала молчаливое ожидание. Надеялась ли она услышать обещание начать новую жизнь? Надеялась ли на свою власть над человеком, любившим ее, чтобы вырвать из распущенной среды, в которой он жил до сих пор? Кто может проникнуть в глубину человеческого сердца и понять сложные чувства, волнующие его?

Арсений Борисович мрачно посмотрел на нее.

— Благодарю вас за ваше доброе желание. Но на что годится моя испорченная жизнь? Духовная нищета должна погубить меня, так как мне недостает талисмана, который мог бы поддержать в стремлении к лучшей жизни, — сказал он глухим голосом.

— Талисман в вас самих, Арсений Борисович: он называется волей. Обратитесь к добру, и вы приобретете мир душе и уважение к самому себе.

В ее голосе звучала нерешительность. Какое-то странное чувство сжимало сердце, и она не могла оторвать своего взгляда от глаз князя, в которых снова вспыхнул огонек безумной страсти. Бледная и дрожащая, она отступила шаг назад и поднесла руку к своему пылающему лбу. Но Угарин уже подошел к ней и прошептал прерывающимся голосом:

— Ты лжешь, Тамара!.. Ты обманываешь нас обоих!.. Голос природы, голос сердца изменяет тебе помимо твоей воли. Ты меня любишь!… Я был первой грезой твоего девственного сердца, пробудившей тебя к жизни… В безумном ослеплении я прошел мимо своего счастья, гонясь за пустым призраком. Но все еще поправимо! Счастливое будущее в наших руках!

Не владея собой и позабыв все, князь Угарин привлек ее в свои объятия и хотел поцеловать в губы. Как бы пробудившись из забытья, Тамара с силой оттолкнула его и отступила к камину.

Бледная, как смерть, с трудом переводя дыхание, она прислонилась к креслу и сказала прерывающимся голосом:

— Бесчестный человек, платящий насилием за дружбу и снисходительность!

Ее горящий взор смирил Угарина, который, дрожа от гнева и страсти, едва сдерживался. Но, быстро овладев собой, молодая женщина равнодушно прибавила: