Не ожидая ответа, она повернулась к даме в черном:

— Я вас больше не удерживаю, Мавра Антоновна, вы мне принесете бриллианты, как мы условились, остальное же прошу вас оставить у себя. Желаю вам успеха!

Та с жаром поблагодарила ее и, поспешно завязав платье, накидку и другие вещи в большую скатерть с красной каймой, вышла из комнаты.

— Мне кажется, твой подарок этой даме не совсем удачен, — заметила с улыбкой баронесса. — Судя по одежде, она женщина бедная, и какое-нибудь темное платье было бы для нее полезнее.

— Ты так думаешь, потому что не знаешь, в чем дело. Чтобы помочь ей, я должна была одеть ее изящно. Бедная женщина едет на бал, а кому она понравится, если будет плохо одета?..

— Я не понимаю, что за необходимость бедной женщине ехать на бал! Она даже не очень молода.

— Ей всего двадцать семь лет, но горе рано состарило ее. Муж умер в прошлом году, оставив троих детей и ежемесячный пенсион в двадцать три рубля. Но ведь это просто голодная смерть.

— Так она едет на бал, чтобы развлечься?

— Какая безумная мысль! Она едет туда, чтобы найти, если возможно, какого-нибудь обожателя, который согласился бы содержать ее и ее детей. Она еще довольно красива, и я надеюсь, что это ей удастся.

— Как! Ты решаешься помогать в таком деле, вместо того, чтобы убедить эту безумную, что нужно работать, а не продавать себя! — вскричала с негодованием Тамара.

— Как ты горячишься… Работать! Да она ничего не умеет делать. Шитье и уроки так плохо оплачиваются, что заработанных таким путем денег не хватит ей на башмаки, а ведь ей нужно воспитывать своих детей.

— Подавая им пример разврата! Нечего сказать, отличное воспитание.

— Ах, Тамара! Ты существо совсем другого мира! Ты называешь громкими словами самые обыкновенные вещи. Если Мавра Антоновна будет честно жить со своим любовником и обеспечит будущность своих детей, кто может обвинить ее в разврате? Я видела подобный пример: одна, тоже бедная, вдова, находясь в безвыходном положении, решилась, по совету моей матери, прибегнуть к этому средству. И какое счастье выпало ей! В немецком клубе она познакомилась с каким-то очень богатым купцом, и тот взял ее к себе. Вот уже двадцать лет, как они живут вместе. Он дал приданое и выдал замуж ее дочерей. Сама же она разъезжает теперь в колясках. Эта женщина благословляет мою мать за совет и помощь (мама тоже одела ее) и ежегодно в день смерти мамы отвозит венок на ее могилу.

— Мне никогда не понять подобной помощи! Лучше бросим этот разговор! — сказала презрительно Тамара. — Я должна предупредить тебя об одной очень важной вещи. Нянька Лизы — женщина, не заслуживающая твоего доверия. Она любезничает с солдатом под воротами, бросая ребенка на произвол судьбы. Я была свидетельницей, как она дурно обращается с девочкой и даже бьет ее.

— Ах, оставь, ради Бога! — сказала Кулибина с видимым неудовольствием. — Агафья прекрасная девушка, и я ею очень довольна. Лиза страшно капризна, и у нее невыносимый характер, так что она легко может вывести из терпения свою няню.

— Конечно, я замолчу, если ты сама позволяешь прислуге так дурно обращаться со своими детьми.

— Боже мой! Что же я могу еще сделать? Ведь дети не брошены: у Лизы своя няня, а у Миши своя кормилица, следовательно, дети присмотрены. Сама же я не могу сидеть с ними с утра до ночи. Я должна поддерживать знакомства и ужасно устаю!

— И как только муж позволяет тебе вечно разъезжать по знакомым?

— Хотела бы я посмотреть, как бы он запретил мне это! Впрочем, мы очень редко видимся. Когда он уходит в министерство, я еще сплю. После обеда он отдыхает, а вечером или работает в своем кабинете, или отправляется играть в карты. Когда же я возвращаюсь домой в три, четыре часа утра, он уже спит.

Тамара неодобрительно покачала головой.

— Какая печальная жизнь! И совсем не упрекает тебя, что ты, разъезжая по гостям и предаваясь всевозможным развлечениям, не находишь времени позаботиться о муже и о воспитании детей?

— Перестань, ради Бога!.. Довольно нравоучений! — вскричала Надя, затыкая уши. — С меня достаточно проклятий Петра!.. Его проповеди кончаются обыкновенно целой бурей, и он, хлопнув дверью, уходит рассерженный, как черт, после чего целых восемь дней дуется на меня.

— Скажи же по совести, не прав ли он, высказывая свое неудовольствие?

— Для его удовольствия я не могу жить как наседка в курятнике! Но прошу тебя, оставим это! Лучше скажи мне, зачем ты так упорно удаляешься от общества? Ведь ты могла бы постоянно бывать в концертах, театрах… Счастливица! У тебя нет недостатка в деньгах для этого.

— Без сомнения, могла бы, если бы согласилась пользоваться развлечениями, недоступными Магнусу. Его болезненное состояние делает неудобным всякие выезды, а привлекать к себе внимание праздных людей ему противно! Впрочем, по его желанию я раз в неделю бываю в каком-нибудь театре. Оставлять же его каждый вечер я не могу!

Быстро вбежавшая горничная перебила слова баронессы. Красная и явно взволнованная, она бросилась к своей госпоже.

— Сударыня… — бормотала она. — Граф в кабинете и… и он не хочет…

Горничная умолкла, так как в эту минуту раздались три нетерпеливых удара в дверь спальни.

— Это граф Ружемон!.. Ради самого Создателя, прими его, Тамара!.. Ведь вы знакомы? Через пять минут я выйду к вам, — прошептала Кулибина, покраснев, как вишня.

Спрыгнув с кровати, она стала поспешно одеваться.

Крайне удивленная Тамара, ничего не понимая в происходившем на ее глазах, тем не менее согласилась на просьбу своей подруги и направилась к двери в кабинет. Открыв ее, она почти столкнулась с графом, который, наклонясь вперед, по-видимому, подслушивал, о чем говорилось в спальне. При виде баронессы он быстро выпрямился, и сильное смущение отразилось на его лице. У Тамары мелькнула мысль, что граф не верил, что в спальне Нади была она. Неужели он имел право ревновать? Фамильярность, с какой он, человек посторонний, только что стучался в дверь спальни замужней женщины, почти подтверждала эту догадку.

Охваченная неприятным чувством, Тамара окинула холодным и испытующим взглядом этого красивого и изящного молодого человека, который со сконфуженным видом отвесил ей низкий поклон:

— Садитесь, граф, — сказала баронесса, указывая на стул. — Надя извиняется, что заставит вас немного подождать. Впрочем, теперь еще очень рано, и она присоединится к нам через пять минут.

К графу уже вернулся его обычный апломб. Поставив на стол принесенную с собой большую бонбоньерку, он с улыбкой ответил Тамаре:

— Для вас, баронесса, этот час, может быть, и кажется слишком ранним — это, конечно, зависит от привычек, но, смею вас уверить, госпожа Кулибина очень часто принимала меня в такое время.

— О! Что касается меня, то я всегда бываю готова к десяти часам, так что ничего не могло помешать бы мне принять, если бы я принимала. Говоря о раннем визите, я имела в виду Надю. Она приобрела дурную привычку вставать после полудня, и для нее этот час должен казаться еще слишком ранним для визитов. Конечно, за исключением старых подруг вроде меня…

— Простите меня, баронесса!.. Я в отчаянии, что помешал вашему свиданию…

Появление в кабинете Нади оборвало его речь. Свежая, причесанная, в изящном домашнем костюме, вошла молодая женщина в комнату. Пылкий и выразительный взгляд, которым она обменялась с графом, окончательно убедил Тамару в справедливости ее подозрений. Снова чувство отвращения охватило баронессу. Граф, видимо, был не в духе, и Тамара, чувствуя себя лишней, поднялась со своего места и стала прощаться. Кулибина была до такой степени погружена в свои дела, что даже и не пыталась удержать ее. Обе подруги расстались на этот раз гораздо холоднее обычного.

Этот визит оставил в Тамаре до такой степени неприятное впечатление, что она стала по мере сил избегать встреч с Кулибиной. Убеждение, что ее старая подруга по пансиону изменяет своим обязанностям жены и матери, огорчало ее и отталкивало от Нади. Поэтому, когда наступила весна, она по возможности ускорила свой отъезд и отправилась с Магнусом в финское имение.