— Полно, Оля, перестань плакать! Говорю тебе, что это только обморок. Но я с удовольствием замечаю, что ты очень любишь свою сестру.
— Конечно, я ее очень люблю! Она так добра к нам! Кроме того, Фанни с Шарлоттой говорят, что без нее мы пропали бы. А вы, князь, отчего вы перестали приезжать к нам? — неожиданно спросила девочка. — Когда папа с мамой были живы, вы часто бывали у нас!
— У меня не было свободного времени, но теперь я буду навещать вас.
— Ах, как я буду рада! Значит, неправда, что нас никто не хочет знать?.. Только сдержите свое слово, Арсений Борисович, и приходите к нам. Ведь вы можете приходить после обеда и ужина?
— Почему же после обеда? Что ты этим хочешь сказать? — спросил удивленный Угарин.
— Мне сказали, что гости не ходят к тем людям, которые не могут давать хороших обедов и у которых нет богатой квартиры и золоченой мебели, а мы теперь бедны, и все наши дорогие вещи проданы, — ответила печально девочка.
Князь страшно покраснел. Это наивное рассуждение ребенка было настоящей пощечиной гордому аристократу.
— Это тебе сказала Тамара? — спросил он насмешливым тоном.
— Нет, Фанни и Шарлотта. Тамара никогда не говорит ни о вас, ни о других! Она сказала только, что у нас нет больше знакомых… В прошлом году она вынула все карточки из альбома и сожгла их… и вашу тоже… А три альбома с серебряными крышками продала…
— Ну до свидания, крошка! Мне надо ехать к твоему крестному папе и Вере Петровне сообщить им о болезни твоей сестры. Скоро я приеду и привезу тебе конфет.
В сильном нервном возбуждении князь бросился в свою карету. Голова его страшно горела.
Конечно, девочка и не подозревала того действия, какое произвели ее слова на князя. Стыд и гнев душили Арсения Борисовича при воспоминании о недостойном подозрении служанок. Разумеется, он не думал ни об обстановке, ни об обедах, когда перестал бывать у Ардатовых после их разорения, но реально все выглядело иначе. Мнение же Тамары о ее прежних знакомых ясно выразилось в устроенном ею аутодафе[1]: она бросила в огонь все изображения этой презренной толпы, с которой не хотела иметь ничего общего.
Не застав адмирала дома, Угарин немедленно отправился к баронессе Рабен, которой и сообщил обо всем происшедшем с ее любимицей. Вера Петровна страшно испугалась и приказала запрягать. По дороге она рассчитывала захватить с собой доктора.
Выйдя от баронессы, князь Угарин решил зайти к своему кузену, к которому уже несколько дней собирался по делу. Лакей доложил ему, что барон вышел на свою ежедневную прогулку, но с минуты на минуту должен вернуться домой. Решив дождаться его возвращения, князь прошел в кабинет Магнуса и стал ходить из угла в угол, предаваясь своим неприятным мыслям.
Прошло более четверти часа. Потеряв терпение, Угарин подошел к письменному столу, чтобы написать своему кузену письмо о причине своего посещения. Не найдя на столе бумаги, он выдвинул ящик, в котором торчал ключ, удивляясь в душе подобной небрежности со стороны всегда такого аккуратного Магнуса. Ящик был полон разными счетами и деловыми бумагами, но между ними князю бросилось в глаза развернутое письмо, под которым он с изумлением прочел подпись: «Тамара Ардатова».
— Скажите, пожалуйста, какая дружба! Дошло уже до переписки! — пробормотал он.
Охваченный неудержимым любопытством, он быстро пробежал письмо глазами.
— Она отказала! Она не воспользовалась случаем продать себя! — прошептал он, пораженный тем, что прочел. — И это вчера, именно в тот день, когда я так оскорбил ее! И вот теперь на моей душе и ее отказ, и несчастье Магнуса! Конечно, я не хотел этого, но кто же мог предвидеть?..
Бросив письмо в стол и задвинув ящик, он вышел в гостиную. В его воображении встало мертвенно бледное лицо Тамары. Что если она умрет?.. Ведь причиной этому будет он!.. Мучимый душевным беспокойством, он уехал, не дождавшись своего кузена.
Очнувшись от обморока, Тамара почувствовала себя очень дурно; ей казалось, что наступает ее конец.
— Телеграфируй сейчас же тете Эвелине, чтобы она приехала ко мне, — сказала она Фанни.
Когда приехала баронесса с доктором, молодая девушка уже не узнавала никого. Она лежала в страшной нервной горячке. Вера Петровна с помощью сестры милосердия самоотверженно ухаживала за ней; адмирал был в отчаянии. Болезнь с каждым днем все усиливалась, и доктор, лечивший Тамару, становился все более и более озабоченным.
Через несколько дней приехала госпожа Эриксон. Получив телеграмму, она страшно перепугалась и выехала в тот же день. Со слезами на глазах эта чудная женщина склонилась над молодой девушкой, которую любила, как свое собственное дитя. На ее похудевшем лице она ясно читала все страдания и всю борьбу, выдержанную той. Тамара же, как бы почувствовав на себе этот любящий взгляд, открыла глаза, и слабая улыбка появилась на ее сухих губах; потом она снова впала в тяжелое забытье.
С этого дня Эвелина заняла место у изголовья больной, день и ночь ухаживала за ней с настойчивостью материнской любви, оспаривая у смерти ее добычу. Магнус был в страшном отчаяньи. Он всей душой привязался к молодой девушке. Отказавшись считать ее своей, он, тем не менее, считал невозможным жить, не слыша ее свежего и серебристого смеха и не видя чистого сверкающего взгляда. Кроме того, отказ Тамары был выдержан в такой форме, что в глубине души он питал надежду, что когда-нибудь она изменит свое решение. По десять раз в день барон посылал справляться о состоянии ее здоровья.
Несмотря на предсказания доктора, находившего ее состояние безнадежным, Тамара не умерла. Молодость и сильный организм взяли свое. Благодаря внимательному уходу трех самоотверженных друзей она вернулась к жизни, и через несколько дней после свадьбы Угарина доктор объявил, что она вне опасности. Князь узнал эту новость еще до своего отъезда за границу, и вздох облегчения вырвался из его груди. Что же касается Магнуса, то он чувствовал себя совершенно счастливым: надежда и радость наполнили его душу.
Между тем выздоровление Тамары подвигалось чрезвычайно медленно, и главной причиной было угнетенное состояние души молодой девушки. Лежа целыми часами на кушетке, она погружалась в свои мрачные грезы, смотря, как на насмешку судьбы, на свое возвращение к жизни, которая была ей противна и уже так страшно утомила ее. Она всей душой стремилась перейти в невидимый мир, и вот, когда уже была так близко от него, двери вечности снова захлопнулись перед ней!.. К чему?.. С какою целью?..
Эвелина с грустью наблюдала за состоянием своей бывшей воспитанницы. Ее огорчала горечь в каждой фразе Тамары и жесткое и презрительное суждение о людях.
Когда силы молодой девушки немного восстановились, госпожа Эриксон стала подумывать о возвращении в Стокгольм, куда призывали ее многочисленные обязанности.
Однажды вечером, за восемь дней до своего отъезда, она села около дивана, на котором лениво растянулась Тамара, и сказала, крепко поцеловав ее:
— Уже давно, дорогая моя, я собираюсь поговорить с тобой серьезно. Теперь ты уже достаточно поправилась, и наш разговор не утомит тебя.
— Ты хочешь побранить меня, тетя? — спросила Тамара.
Госпожа Эриксон улыбнулась.
— Разве ты чувствуешь, что заслужила это? Нет, я не стану бранить тебя, дитя мое, но постараюсь исправить то, что пошатнуло в тебе случившееся несчастье. Твоя душа больна. Ею овладели чрезмерная гордость и полное отвращение ко всему. Поддавшись этим чувствам, ты уже не видишь в людях ничего, кроме жадности к деньгам и низости. По временам меня пугает беспощадность, с которой ты судишь всех встречающихся людей. Ты избрала ложный путь! Никогда не найдешь ты покоя душе своей, пока будешь создавать преграду между собой и обществом. Конечно, ты много страдала, и совершенно верно, что в жизни встречается больше зла, чем добра! Но все-таки осуждать огульно все человечество недостойно развитого ума. В массе злых встречаются и бескорыстные, великодушные сердца, которые со всеми вместе осуждаются тобою. Поверь мне, дитя мое, недостаточно с достоинством переносить несчастье и твердо идти по узкой тропинке долга и добродетели. Мы должны в минуты испытания сохранять свежесть сердца и любовь к ближнему. Старайся снисходительнее относиться к ошибкам и заблуждениям людей, и зло меньше будет тревожить тебя. Ты станешь жалеть их, а не осуждать.