Литмир - Электронная Библиотека
A
A

А отец, который потребовал кровавой платы за ошибки, отец, который не мог без этого простить, — разве это…

Кефа беспокойно заворочался в своих оковах. С какой бы стороны он ни рассматривал эту мысль, каждый раз она представлялась ему во всем своем ужасе. Прощение через мучительную смерть, искупление кровью от отцовского возмездия… В этом не было откровения Духа, не было священного таинства, которому нужно молиться, чтобы постичь милосердие. Эта мысль родилась в голове законника Иакова Благочестивого, и это была самая чудовищная, отвратительная и богохульная идея из всех идей, которые Кефа знал.

И он проповедовал ее, потому что иначе следовало признать, что смерть Иешуа была бессмысленной. Что ее можно было предотвратить. Что совершена страшная ошибка.

Чья ошибка?

О Господи, не моя.

«Ты сказал то, о чем никогда нельзя говорить, и за это придется уплатить высокую цену».

Но не такую же?

«Никто из вас не знает, когда следует говорить, а когда молчать».

Разве имеет значение то, что он рассказал другим? Все равно вскоре это было бы на устах у всех.

«О некоторых вещах нельзя говорить».

В конце концов он это понял: как раз вовремя, чтобы спастись.

«Я не знаю его. Я не встречался с ним раньше».

Он спасся, но тем самым утратил себя, и все его поступки с тех пор были шагами впотьмах.

— Послезавтра.

— Что? — Кефа в удивлении поднял голову. Над ним стоял молодой сирийский охранник.

— Послезавтра тебя под конвоем переводят в Кесарию. Я слышал об этом в караульном помещении.

— А-а… — сказал Кефа.

Царь был в Кесарии. Это означало конец.

— Спасибо, — сказал он.

Солдат стоял в нерешительности.

— Может быть, ты чего-нибудь хочешь? — сказал он. — Ведро, например?

— Нет, спасибо, — сказал Кефа. Вонь от ведра в тесном помещении была невыносимой, и он пользовался им как можно реже. — Но я бы выпил воды.

Солдат принес кружку и дал ее Кефе. Пока Кефа пил, неловко звякая цепями, солдат прошептал: «Царь при смерти».

Кефа посмотрел на него, пораженный. Глаза солдата ничего не выражали. Он подождал, пока Кефа допьет, потом вернулся к столу и взял кости.

Сердце Кефы учащенно билось. Напрасно он пытался его успокоить.

Наверняка царь не при смерти. Такие слухи ходили и раньше. И даже если он при смерти, это ничего не меняло. У Кефы достаточно недругов, чтобы он оставался в тюрьме. Иаков Бар-Забдай был убит: их всех убьют. «Когда я уйду, вы будете как овцы среди волков».

Понятно, что овцы среди волков не смогут продержаться долго.

Кефу приводило в смятение, что его тело будет слепо бороться за жизнь, тогда как его душа готова к смерти. Но он решил, что приятие мысли о смерти было также проявлением трусости. Это было естественно.

Он по-прежнему привратник. Он дал слово и не мог взять его обратно. Он, полный пороков, такой слабый, обуреваемый сомнениями, будет стоять в воротах…

У него перехватило дыхание, когда его пронзило холодом, как из могилы.

Привратник стоит в воротах .

Неужели смысл именно в этом? Он должен открывать двери для других, но не для себя? Как Моисей, который умер в нескольких шагах от Земли обетованной?

Если это воля твоя.

Господи, сделай так, чтобы это не было твоей волей. Я не вынесу этого.

«Первый станет последним. Последний станет первым».

Помоги мне.

«Я пришел, чтобы сделать слепых зрячими».

Да, Господи.

«И лишить зрячих зрения».

Я ничего не понимаю.

«Вам придется стать умными. И коварными, как змеи».

Но мы не умны…

«Вы должны быть как дети».

Но, учитель…

«Я дал тебе Ключ».

Кефа закрыл глаза. Его силы истощились.

— Я простой человек, — сказал он. — Не мог бы ты дать его кому-нибудь другому?

Мария.

Лицо, страшно искаженное, было иногда лицом ребенка, а иногда — старухи. Рот выкрикивал оскорбления, потом обвисал и пускал слюни. Глаза были пустыми ямами. Она тряслась и корчилась, периодически обхватывая себя руками, словно плетками, и напевая обрывки какой-то песенки.

— Назови свое имя, — холодно сказал Иешуа.

Она попятилась. Сделав несколько шагов, остановилась и выбросила вперед руку, указывая на него.

— Я тебя знаю, — прошипела она.

— Назови свое имя.

— Я знаю, кто ты, — насмешливо пропела она.

— Придержи свой язык!

Он угрожающе наступал на нее. Она завыла от страха и замолотила руками.

Он тоже поднял вверх руку и, повернув ладонь с вытянутыми пальцами вниз, пошел к ней.

— Ты, посмешище, ничтожество, я заклинаю тебя Богом, который велит тебе сказать твое имя.

— Не-е-е-т! — Казалось, крик вырвался из нее, и она схватила себя за горло, чтобы заглушить его.

— Твое имя.

Она завыла и упала в бессилии на землю, цепляясь за его ноги. Он не двигался.

Она лежала неподвижно, а потом зарыдала.

— Я буду хорошей, — всхлипывала она. Это был голос испуганного ребенка. — Я буду хорошей. Не бей меня. Забери меня отсюда.

— Встань, — приказал Иешуа.

Плач прекратился. С потрясающей быстротой она встала на корточки и отползла назад, что-то напевая. Потом ее тело напряглось, а голова стала подергиваться из стороны в сторону, как будто она к чему-то прислушивалась. Казалось, она нашла, откуда идет звук, и стала слушать. На лице появилось лукавое выражение, словно она знала что-то неведомое прочим. Она медленно подняла руку снова и показала на него.

— Скажи свое имя! — грозно закричал он.

Она завыла, вскочила на ноги и бросилась бежать, по-прежнему указывая на него. Слова полились из нее бурным потоком.

— Я — порок, я — порча. Я — Шиббета, я — Куда, я — Эшшата, я — Шабрири. — Пауза, затем победный вопль: — Я — Руа Зенуним.

Внезапно наступила тишина, она с насмешкой смотрела на них. Она стала медленно двигать плечами и бедрами, потом сделала такой непристойный жест рукой, что смотрящие на нее мужчины отвернулись и заерзали от стыда.

— Вы знаете меня, — прошептала она, — да, вы знаете меня. Даже он, — она снова указала на него, ее голос превратился в издевательский крик, — даже он знает меня.

Иешуа пошел к ней:

— Силой Бога я приказываю тебе. Замолчи и выйди из этого ребенка. Тебе там не место, ребенок принадлежит Богу. Волей Создателя я принуждаю тебя выйти.

Тишина. Потом она задрожала, дрожь началась с ног, распространяясь по всему телу. Голова упала на грудь. Из груди вырвался низкий стон и превратился в душераздирающий вопль.

Вопль внезапно прекратился. Она стояла, покачиваясь, потом рухнула на землю.

Иешуа подошел туда, где она лежала, и склонился над ней. Зрители боязливо обступили их, разглядывая ее. Молодая женщина лет семнадцати, худая, с тонкими чертами лица, смертельно бледная.

Иешуа выпрямился, лицо его было серьезным.

— Накормите ее, — сказал он. — И будьте добры к ней, хотя бы раз.

Мария.

После изгнания нечистой силы она присоединилась к ним, влилась в их небольшой коллектив, словно у нее было на то право. Она никогда не отходила от Иешуа и постоянно смотрела на него. Она говорила с ним, только когда он к ней обращался, а говорил он с ней исключительно ласково, словно с ребенком.

Но он не обращался с ней как с ребенком. Кефа несколько раз слышал, как они разговаривали, и был поражен, услышав, как учитель обсуждает с Марией такие вещи, о которых он редко говорил даже с Кефой. Они говорили о Царствии.

— Небо раздвинется, так же как и небо над ним; но мертвые не будут жить, а живые не умрут.

— Если Царствие на Небесах, это Царствие для птиц.

— Оно здесь, но никто его не видит. Странные, трудные для понимания изречения, над которыми раздумывал Кефа, пытаясь сопоставить их с имеющимися у него знаниями, ища место, куда бы они могли вписаться. Они никуда не вписывались. Казалось, постичь их смысл можно было, только отбросив все, что он знает, и заменив на что-то совершенно другое. Но он не знал, как забыть все, что он знает, а также что ему следует знать вместо этого.

35
{"b":"19481","o":1}