— Ты полагаешь, я искал тебя, самоуверенный мальчишка?

— О, — сказал Деметрий. Симон улыбнулся.

— Я тебя предрек, — сказал он.

— Что?

— Я искал груз шелков, а вместо него нашел тебя. Неравноценная замена.

Деметрий завертелся от удовольствия. Он понял, что ему наскучили процессии. Они лежали и разговаривали. Симон рассказал ему о прорицании Гора, и Деметрий задрожал. Симон рассказал ему о зелено-лиловой голове, и Деметрий завопил. Симон рассказал ему о Горгоне, и Деметрий застонал от смеха.

— Теперь, — сказал Симон, — расскажи мне, как ты связался с этими убийцами, спутниками Кибелы, и решил сделать карьеру евнуха. Нет, сперва расскажи, что случилось, когда тебя поймали. Если они пытали тебя, то ты поправился удивительно быстро.

Деметрий рассказал ему все, немного приукрасив.

— Итак, — сказал Симон, — ты собирался продать меня за тридцать сребреников?

— Конечно нет, — сказал Деметрий с негодованием. — Это был трюк, с помощью которого мне удалось выбраться.

— Понимаю, — сказал Симон.

Помолчав, он сказал:

— Тридцать шекелей — это оскорбление.

Чуть позже:

— С другой стороны…

Потом он какое-то время молчал и изучал небо.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Мы вернемся туда.

— Но вас схватят! — закричал Деметрий.

— Подумай о деньгах, — сказал Симон. — С тридцатью шекелями мы доберемся до Себасты. Тебе там понравится.

Он наблюдал за тем, как изумление на лице мальчика сменялось пониманием. Он был хорошим мальчиком. Симон провел пальцами по тугим кудрям и чистой юношеской шее. Уголки губ Деметрия дрогнули — то ли от удивления, то ли в знак согласия, а может быть, и от удовольствия: Симон никогда этого не понимал.

Он вынул руку из-под головы мальчика, перевернул его и нежно овладел им, после долгого перерыва. Его способность к концентрации всякий раз после этого усиливалась.

Путь обратно в Аскалон занимал три дня, если идти по более длинной дороге: следовало избегать побережья. Они договорились встретиться на постоялом дворе в пяти милях от города.

— Если тебя там не будет, — сказал Симон, — если ты меня обманешь, я буду снова искать тебя, и отыщу, и проучу как следует. Последнее, что я обещаю сделать: я кастрирую тебя, и, поскольку на этот раз ты не будешь танцевать весь день, ты почувствуешь все. Понял меня, мальчик с львиным сердцем?

Деметрий смиренно кивнул. Такая мысль уже приходила ему в голову, но он отверг ее.

Они не спеша вошли через ворота и разделились. Деметрий направился к дому магистрата. Симон пошел по направлению к амфитеатру. Был ранний вечер, и на улицах было полно людей.

Симон сидел на мраморных ступенях театра и, казалось, смотрел на землю. Вскоре появился Деметрий, показывающий на него пальцем, с ним было шесть солдат. Они приближались к Симону, который не поднимал головы.

— Симон из Гитты? — спросил самый высокий солдат.

Симон поднял голову.

— Я — Симон Волхв, — сказал он.

Они схватили его, удивляясь и смеясь над ним, когда он не оказал сопротивления. Один из солдат, гогоча, бросил Деметрию мешочек с деньгами. Мальчик моментально исчез, растворившись в толпе зевак.

Солдаты проталкивали Симона сквозь толпу. На перекрестке нескольких улиц, где было особенно многолюдно, Симон остановился.

— У меня сандалия порвалась, — сказал он.

Он нагнулся. Солдаты так и не поняли, что произошло. Секунду назад они чувствовали твердое, мускулистое тело в своих руках — секунду спустя его не было.

— Он исчез, как воск в огне, — рассказывал один из них позже, но его высекли, как и остальных.

Симон быстро шел сквозь толпу, пока не достиг городских ворот. Потом он побежал. Он бежал, как дьявол.

Себаста — новое имя древней горной столицы Самарии, столицы, которую прежде, а зачастую и до сих пор тоже называли Самарией. Новое имя было дано Иродом Идумеянином, который любил, чтобы в царстве была ясность, и успел заработать своей чрезмерной сноровистостью самую дурную репутацию.

Также Ирод любил современную архитектуру и подарил Себасте множество прекрасных зданий в греческом стиле. Он не старался понравиться своим подданным, которые были уверены, что за греческими зданиями последуют греческие нравы, и с мрачным удовлетворением наблюдали, как их сыновья отбрасывали скромность, всегда украшавшую обрезанных евреев, и обнаженными занимались борьбой в новых гимнастических залах.

Однако в то время коренное население Самарии уже не составляло большинства. В соседней Иудее утверждали, что коренных самаритян вовсе не осталось. По мнению иудеев, все самаритяне были либо полукровками, либо просто язычниками, так как являлись потомками восточных народов, которыми Саргон Ассирийский заселил северное царство (сначала выселив из него израильтян) семь веков назад. Самаритяне с возмущением доказывали свою принадлежность к избранному народу и, объясняя явные отклонения от иудейского вероучения, утверждали, что вовсе не они от него отклонились. Это был очень старый спор, непонятный никому, кроме самих спорящих.

Через полвека после смерти Идумеянина, обстоятельства которой были совершенно отвратительны (смертельная болезнь затягивалась так долго, что прогнивший насквозь монарх успел сжечь заживо группу молодых религиозных вольнодумцев), Себаста была одним из самых космополитичных городов империи. Население города включало большую греческую общину, разрозненных италийцев, африканцев и азиатов, а также уцелевших ассирийцев. В городе были распространены десятки религий, что заслужило ему славу нерелигиозного города. С места храма Ваала, построенного Агавом Вероотступником, набожному самаритянину открывался вид на святую гору Геризим, на которой (а вовсе не на Синае, вопреки утверждениям иудеев) Моисей получил Закон и на которую уже в недавнее время апостол повел своих последователей в поисках священных сосудов, утерянных при разграблении Храма. (Сосуды так и не были найдены, паломники же — казнены по приказу прокуратора Пилата.)

Если не смешивать религию с политикой, Себаста была приветливым, уютным городом, и после всех несчастий, приключившихся с ним в Иудее, Симон Волхв поспешил туда как к себе домой. Ему казалось, там он будет в безопасности. В этом он ошибался.

Он не был в Себасте пять лет, но вспоминал о ней с любовью как о месте, где он наделал немало шуму. Входя в город пропыленным, усталым и злым, с осликом, который норовил съесть его багаж, и с Деметрием, жалующимся на стертые ноги, Симон почувствовал огромное облегчение. Он был уверен, что его тотчас узнают. Он надеялся, что его не успеют узнать, пока он не примет ванну. Было бы лучше всего, если бы его не узнали, пока он не подыщет приличное жилье и не оправится после дороги. Однако, если бы ему встретился старый знакомый, который предложил бы ему комнату, он бы не стал отказываться.

Он шел по улицам с Деметрием и с осликом, и никто его не узнавал.

Они нашли жилье на постоялом дворе, запущенном и не очень опрятном, в дешевом районе города. Симон с отвращением посмотрел вокруг.

— Каков ваш род деятельности? — задал вопрос хозяин гостиницы, осмотрев его с подозрением.

Симон негодовал. Он хотел сказать, кто он: маг, который пять лет назад превратил главную площадь Себасты в зеленый лес, наполнив его львами, тиграми и скачущими газелями. Он поборол это желание. Ему бы все равно не поверили, а это хуже, чем когда тебя не узнают.

— Я купец, — сказал он холодно, — но я торгую очень редким товаром. Я удовольствуюсь комнатой.

Ему придется довольствоваться этим, пока не найдется что-нибудь получше. Он упал на постель, и его охватило уныние. Город за городом, и всякий раз приходилось все начинать сначала. Здесь, где он рассчитывал встретить друзей, было то же самое. Никто его не помнил.

Деметрий, возившийся со своими волдырями, посмотрел на него с выражением, которое можно было бы принять за симпатию.