– Когда это ты успел, Кахарман, и встать, и умыться? – удивился он.

– Мне бы такой же здоровый сон, как у тебя, Болат. Доброе утро.

– У меня нервы крепкие. Перед любым серьезным делом предпочитаю хорошенько выспаться…

– Есть маленькая разница между крепкими нервами и толстой кожей, – задумчиво пошутил Кахарман.

– Понимаю. Но и мои слова не грех бы учесть…

Шутливый тон, в котором произносились эти мелкие реплики, впрочем, не мог скрыть волнения обоих: и того, кто якобы был толст кожей, и того, кто был крепок нервами.

– Умывайся, и идем на площадь… – Тот крохотный шанс торопил Кахармана.

Но чуда не произошло. Генеральный секретарь мелькал вдалеке от них – за спинами, за головами людей, за машинами. Кахарман рвался вперед, и это, наверно, показалось подозрительным парню в штатском костюме. Он резко, незаметно ткнул Кахармана в грудь. Удар был непростой – Кахарман это понял, когда заныла вдруг вся грудная клетка после такого удара. Тут же две пары цепких рук взяли его под локти и вытащили из толпы.

– Ребята, чего вам надо? – спросил Кахарман, поворотом головы пытаясь углядеть хотя бы лица штатских. Это были плотные, крепкие люди, на голову выше Кахармана. Они ничего не ответили, лишь коротко кивнули подоспевшим милиционерам и передали им Кахармана. Так же молча вернулись назад и встали на свои места в толпе. Болат, ничего не понимая, бежал за милиционерами и Кахарманом вслед.

– Куда вы его? Что он сделал такого, чтобы хватать его?! Служивые втолкнули в машину и Болата. Когда машина остановилась у отделения милиции, Кахарман понял, в чем его будут обвинять – нарушение общественного порядка. На втором этаже задержанных развели по разным комнатам. Молодой человек, разговаривавший по телефону, жестом указал Кахарману на стул. На этом парне был тоже новенький костюм, белоснежная рубашка и узкий галстук. Он положил трубку, с кем-то попрощавшись на том конце провода, и внимательно, холодно посмотрел на Кахармана.

– Значит, безобразничали на площади?

– Я ничего не нарушал…

– Странно. В таком случае вы бы сейчас не сидели передо мной.

– Получается, что мне нельзя поговорить с Генеральным секретарем?

– Вам нельзя.

– А кому можно?

– Вам что, не к кому обратиться в республике?

– Не к кому – в том-то и дело! Они отмахиваются от меня уже много лет!

Молодой человек встал, обошел стол и доверительно наклонился к нему, положив руку на спинку стула:

– А вы смелый человек, даже слишком смелый.

– Я не смелый, я отчаявшийся человек, – ответил Кахарман и, вспомнив руки, которые мгновенно вынесли его из толпы, подумал: «А крепких ребят, между прочим, подбирают они себе».

Молодой человек взял со стола письмо, которое милиционеры отобрали у Кахармана, и стал просматривать его.

– Это что – заявление?

– Вы не видите? – Кахарман перестал скрывать свое раздражение, слова его прозвучали резко.

Ни один мускул не дрогнул на лице молодого человека.

– Изложите, пожалуйста, суть вашего заявления… – В это время в комнату вошел другой милиционер и протянул молодому человеку какую-то бумагу. – Я слушаю вас. – И он окинул взглядом листок, который ему протянул милиционер.

– В заявлении говорится об ужасающем положении Синеморья. Вы что-нибудь слышали об этом?

– Слышал. Но на море бывать не приходилось.

– Хорошо, что хоть слышали.

– Вы в самом деле отчаявшийся человек?

– Да. Сломленный, потерявший всякую надежду. – Злость Кахармана нарастала.

– Вместе с тем вы смелый человек, – повторил свою странную фразу молодой человек. – За последнее время вы сменили много работ. Задумали уволиться и из Семипалатинского порта. Как же это все так получается, а, Кахарман Насырович?

Кахарман вовсе не удивился тому, что на листке бумаги, который принес милиционер, были помещены все сведения о его жизни. Эта деловитость ему даже понравилась. «Эх, – подумал он, – работали бы в хозяйстве с такой быстротой» И он позавидовал:

– Какой быстрый, четкий стиль работы. Мне это очень нравится.

Молодой человек согласно кивнул, поняв, о чем речь.

– Вы не ответили на мой вопрос.

– Простите, я даже не знаю вашего имени, чтобы обратиться к вам по-человечески…

– Сергей Петрович, – он протянул сигареты, – курите, если хотите…

– Благодарю вас, Сергей Петрович. – Кахарман с удовольствием затянулся. – В такие минуты каждая затяжка кажется счастьем. Откуда вы родом, если не секрет?

– И все-таки расскажите-ка лучше о себе, – ответил Сергей Петрович, стряхивая в пепельницу пепел.

– Какой в этом смысл, Сергей Петрович? Что моя личность в сравнении с той бедой, которая обрушилась на наше море, на наш край? Вы правы, за последние годы я часто меняю работу. Меня носит по всей республике. Теперь вот оказался в Целинограде и даже в милицию попал – кто бы мог представить. Покинув Караой, который год уже мотаюсь: то там, то здесь. Раньше думал: не все ли равно, где жить человеку? Молод был, многого не понимал. В Синеморье я жить не могу – нет никаких сил смотреть на то, как издыхает море. Уехал, надеясь, что буду бороться за него. Борьбы не получается – бьюсь головой об стену. В общем, ни там – ни здесь. В Целиноград приехал с надеждой: думал поговорить с Генеральным секретарем или хотя бы вручить ему это мое заявление. Спасибо вашим ребятам – очень мне помогли! – сказал он с горькой иронией и замолчал. Сигарета потухла, пока он говорил, но он не стал прикуривать, а смял и бросил ее в пепельницу, – Наверно, это была моя последняя попытка, Сергей Петрович. Видать, не судьба. Сейчас ко мне снова вернулась прежняя мысль – я знаю: море погибнет. Вот и все, что я хотел сказать. А сведения о моей личной жизни – у вас в бумажке. Если заинтересуетесь – прочитайте…

– Откуда вы прибыли в Целиноград?

– Из Алма-Аты.

– Теперь снова туда?

Кахарман задумался. Ехать в Семипалатинск или все-таки навестить родителей? Ехать домой с пустыми руками не хотелось, а деньги у него были на исходе.

– Почему это вас интересует? – спросил Кахарман.

– Вы сегодня же с вашим другом должны покинуть Целиноград.

– Почему так категорично? Я не понимаю.

– Вам и не следует этого понимать. Исполняйте то, что вам говорят. Итак, куда вы решили ехать?

Кахарману захотелось вдруг, чтобы сейчас была с ним Айтуган. Он бы зарылся ей в колени и выплакался бы, рассказал бы о всех своих неудачах, о том унижении, которое он переживал сейчас. Он не уважал мужчин, которые плакали или вообще жаловались на жизнь, но в эту минуту он, пожалуй, понял бы их. Ни парням в штатском, ни милиционерам, ни этому Сергею Петровичу не был нужен какой-то человек Кахарман, какое-то там обреченное море, горе каких-то там людей, влачащих жалкое существование на его солончаковых берегах…

– Итак, что вы решили? – снова был ему задан вопрос. – Я отправляюсь в Семипалатинск. Сергей Петрович вышел.

«Интересно, куда отправится Болат? Наверно, вернется в Алма-Ату».

– На Семипалатинск есть вечерний рейс, – сказал, возвратившись, Сергей Петрович. – Сотрудники милиции проводят вас до самолета.

– А где мой друг?

– Он летит в Алма-Ату. Самолет на Алма-Ату тоже вечером. Так что еще побудете вдвоем. Он ожидает вас на улице, у отделения. – Сергей Петрович сделал паузу и добавил мягче: – Необижайтесь на нас, Кахарман Насырович, желаю вам счастливого пути. – Он протянул руку для прощания. – А ваше заявление останется у нас. Может быть, нам придется еще увидеться. Не скрою, вы мне понравились… Я не держу на вас зла. Но лучше все-таки не встречаться. Или по какому-нибудь совсем другому поводу.

– Прощайте, Сергей Петрович.

– Подождите – Сергей Петрович окликнул Кахармана уже в дверях. – Я вам вот что скажу. Вы – благородный человек. Если удастся, то возможно, что ваше письмо будет передано тому, кому оно адресовано…

Кахарман остолбенел: он верил и не верил. Он лишь пробормотал:

– Вы тоже благородный человек. Будьте здоровы…