После завтрака тело Акбалака со всеми надлежащими почестями вынесли из юрты, положили на телегу и повезли к морю. За телегой шла длинная вереница провожающих. Небо было ослепительным, до рези в глазах голубым – далеко впереди синело море. Тело мертвого человека везли к мертвому морю.

Когда лодки стали отплывать от берега, оставшиеся на берегу, женщины громко заголосили. Алмагуль, раздирая себе лицо, бросилась в воду. Ее не пустили женщины. Вскоре лодки встали. Насыр принялся читать молитву. После молитвы они с Кумбеком осторожно опустили тело в белом саване в воду. Увлекаемое тяжестью привязанного камня, оно быстро исчезло в пучине.

– Прощай, Акбалак! – провел ладонями по лицу Насыр.

– Пусть морская волна будет всегда ласковой к тебе! – раздались голоса стариков. – Прощай, любимец народа!

Чайки покружили над лодками, но, не видя добычи, неторопливо потянулись прочь. Лодки долго не трогались, люди в лодках долго оставались неподвижными. Игорь тронул Насыра за плечо:

– Что если послушать нам последний кюй Акбалака? Это разрешается?

Насыр согласно кивнул, потом встал и обратился к людям:

– Перед смертью Акбалак попросил свозить его на остров Корым. Там он сыграл нам свой последний кюй. Игору удалось записать музыку на магнитофон. Может быть, послушаем ее?

Предложение это было одобрено молчаливыми кивками.

И сильные, вольные аккорды взмыли вверх – это были звуки, которые могла издавать только домбра Акбалака. Тяжкие вздохи одинокого, обессилевшего человека слышались в голосе Акбалака. Он прощался с жизнью, этот голос; он плакал, он всхлипывал, словно дитя, этот голос, и шептал: прощай, жизнь, прощай! И хоть много еще осталось неизведанного в тебе, того, что я не успел оценить, уходя я говорю: все равно ты была прекрасна, жизнь!

Насыр обернулся и посмотрел на то место, куда они с Кумбеком опустили тело. Ему на мгновение показалось, что вода в этом месте бурлит – как будто бы закипает. «Прощай, Ака, – подумал Насыр. – Пусть Аллах осчастливит и этот твой путь. Аминь!» Голова знакомого черного сома показалась в том месте, где бурлила вода. Сом посмотрел в сторону лодок и исчез под водой.

– Это истинный кюй! – воскликнул домбрист Султангали. – Мне еще не доводилось слушать такой музыки!

Бекназар и Ходжанепес, тоже восхищенные, качали головами.

– Тело может устать, а душа никогда! – помолчав, сказал Кадыр.

– Какое свободное дыхание, какой мощный поток мыслей! Да, эта музыка невольно заставляет забыть обо всем: думаешь только о вечном – жизни и смерти, – подал голос Камбар. – Может быть, послушаем еще раз?

– В этом кюе, – сказал Насыр, – он разговаривал с самим Аллахом. Включи еще раз, Икор. Да поторопимся – на берегу нас ждут женщины…

– Думаешь, эти звуки достигли слуха Аллаха? – спросил Физули.

– У него внутри был свой Аллах, – ответил Насыр. – Не было в наших краях человека совестливее, чем Акбалак.

Игорь снова включил магнитофон, а лодки тем временем тронулись. Насыр оглянулся и увидел вдруг Акбалака: он, завернутый в белое, стремительно бежал за лодками по волнам. Старый рыбак испуганно зажмурил глаза: «Бисмилла! Бисмилла!» Он открыл глаза – видение исчезло.

На другой день старики – и туркмены, и таджики, и узбеки, и киргизы, бок о бок прожившие вместе много лет, а сейчас приехавшие, чтобы проститься с Акбалаком, – стали собираться в обратную дорогу.

– Дай нам Аллах встретиться еще, да только по другому поводу! – пожелали друг другу охотник и дехканин, рыбак и пастух. Только Кумбек и Физули решили остаться, чтобы справить семь дней. К ним присоединился и Кадыр в последнюю минуту. Они сели в тесном кругу и за разговорами стали вспоминать о прошлом.

– Рассказать вам про Акбалака? – спросил Кумбек, оглядывая стариков. Он начал свое повествование так:

– Я знаком с Акбалаком с пятнадцатого года. А познакомились мы на далеком Таласе. Красив был тогда Ака: высокий, стройный, грудь широкая!

Случай, о котором я говорю, произошел на свадьбе. Известный манап Таласа Батис женил своего единственного сына. Какая это была свадьба – просто чудо! А приз на этой свадьбе выиграл певец черный Асан. Неплохой был певец, не спорю…

Батис слыл ценителем тонкого слова; ничего удивительного не было в том, что его аул частенько посещали акыны, поэты и подолгу жили у него. Он их опекал, орял подарками. Синеморский жырау Акбалак был приглашен на свадьбу специально. Всем нравился Акбалак, но Батис просто любовался им – особенно когда начинал петь терме сильным, властным голосом.

Батис, оглядев сидевших вокруг манапов, воскликнул:

«Среди киргизов не найдется жырау, равного черному Асану Одарите же его щедро!»

К черному Асану подвели вороного аргамака, а на плечи певца набросили богатый чапан. Асан поклонился.

«Пусть твое счастье, Батис, будет так же огромно, как гора Ала-тоо! Пусть будет удача твоим детям!»

Усмехнувшись в усы, Манап проговорил:

«А где у нас жырау Акбалак, прибывший с Синеморья? Позовите его сюда!»

Пригласили Акбалака. Батис оглядел присутствующих:

«А не посостязаться ли двум жырау киргизскому и казахскому? Чей ум окажется острее? Чье слово тоньше?»

Манапы одобрительно зашумели:

«В самом деле, Батис! Да благословит тебя Аллах!»

«Правильно, пусть попробуют!»

«Посмотрим, выдержит ли испытание казахский жырау?»

«Если Асан-жырау согласен, я готов!» – вышел вперед Акбалак.

«Если ты готов, то и я готов!» – вызывающе ответил черный Асан. Очень уж он был себялюбивый, замечу я.

Они сели друг против друга. Песни я их подзабыл, расскажу своими словами. Асан, не жалея слов, расхваливал могущество Батиса – и как он богат, и как он красив, и все в том же духе.

Акбалак же с ранних лет отличался тем, что всегда говорил смело, высказывался открыто. Он пел не хвалу Батису, а пел о киргизской земле, о людях. А щедрому хозяину намекнул, что тот стал богатым и знатным благодаря труду людей. В его песнях был восторг, но не Батисом, а дружбой и ладом между обычными людьми – казахами и киргизами. И никого не оставила равнодушным эта песня. Манап Батис тоже был растроган искренними, умными песнями Акбалака… Если бы нашлась домбра, я мог бы спеть несколько строф, – вдруг сказал Кумбек.

Ему подали домбру, и он запел:

Шестеро рождаются от одного отца,

Один из них обязательно родится львом.

Когда правит народом лев,

Люди живут в мире и согласии:

Седлают иноходцев,

Одеваются в шелка,

Живут достойно.

Но однажды, когда они лишаются льва, —

Они, считай, лишаются головы.

Неспособны остановить врага,

Не могут верно оценить

Ум и достоинство доброго человека —

Не могут оказать ему чести.

Ничтожества, оставшиеся после льва,

Живя в разладе и раздорах,

Постепенно вырождаются, чахнут

И исчезают с лица земли.

Кумбек специально украсил конец песни Акбалака словами жырау Бухара. В эту трогательную, теплую минуту ему хотелось, чтобы киргизы помнили не только слова Акбалака, но и не забывали почтенного жырау Бухара.

Оставив домбру, он продолжил свой рассказ: – И тогда взволнованный Батис обратился к Акбалаку: «Ты победил, ты соловей среди поэтов! Получи же дары от киргизов-братьев!»

Щедрыми оказались эти дары! Юрта в шесть разлетов, белоногий беркут Ала-Тоо, быстрый скакун, золотая колыбель… а самое главное, что он получил, – красавицу Иссык-Куля Меруерт. Вот какие это были дары!

Акбалак молча и достойно поклонился. Когда подвели скакуна, сам Батис подошел и помог Акбалаку сесть в седло. Акбалак отправился домой. Его выехали проводить молодые киргизы – любители песен. В их числе был и я. Но не просто так я отправился провожать Акбалака, хотя, конечно, я искренне был им восхищен и хотел оказать всяческое уважение. Я был влюблен в Меруерт по уши. Она тоже любила меня, хотя объяснения у нас еще не было. На второй день пути, когда приблизился час расставания с родной землей, мы были на берегу Иссык-Куля. Меруерт попросила остановиться – умыться водой родного озера. Она умылась и долго стояла, глядя вдаль. Потом запела песню прощания. Акбалак призвал меня к себе: