Они спали до полудня и спали бы, наверно, еще дольше, если бы не Насыр. Выйдя во двор, он увидел в низине зеленый «бобик». Насыр быстро разбудил Кайыра:
– Кажется, милиция к нам. Давайте-ка быстро все в кладовку, подальше от греха!
Ребята прихватили свои рюкзаки и юркнули в сарай, оттуда в кладовку. Когда Насыр вышел из дому, машина была уже здесь.
Из нее вышел пожилой капитан и, поздоровавшись, спросил:
– Вы будете аксакал Насыр?
– Да, это я, – ответил Насыр, пожимая протянутую для приветствия руку.
– Нерадостные вести из Шумгена, аксакал. Просили передать, что Акбалак-жырау в тяжелом состоянии. Он ждет к себе вас и Мусу. Так что будьте готовы – за вами пришлют машину…
Горестно выслушал эту новость Насыр. Капитан между тем спросил:
– Аксакал, не проходили здесь какие-нибудь незнакомые люди?
– Только-только ведь развиднелось… Туман стоял. А вы сами-то, откуда будете? Что-то не похожи вы на нашу милицию, – уклонился от ответа Насыр.
– Мы – милиция железнодорожная. Ну, раз так – до свидания.
– Будьте здоровы, – попрощался Насыр, но вовремя вспомнил: – Сынок, а ведь Муса еще не вернулся! Так что если попадется вам на глаза охотник, – передайте ему про Акбалака. – Насыр улыбнулся: – Пора бы ему выбраться из волчьей норы, буря прошла…
Капитан удивился:
– Как же это он может жить в волчьей норе?
– Очень даже просто! Как только поругается со старухой – на лошадь и в волчью нору. Если встретится, передайте, что она все глаза выплакала, ожидая его…
Насыр отпер кладовую и позвал странных гостей обедать. После обеда они стали собираться в дорогу. В это самое время за окном остановилась грузовая машина.
– Никак Бериш приехал на каникулы! – всплеснула руками Корлан. – Два дня глаз я терла – оказалось, к радости! – Она нетерпеливо выглядывала в окно. Насыр тоже высунулся:
– Не зря твой глаз дергался, ей-богу! Приехал ягненок наш, ненаглядный наш Бериш приехал!
Странно было и смешно видеть Насыра таким растроганным – словно старушка, он мелко стал семенить по дому, бормоча: «Ягненок наш приехал, вот обрадовал, вот обрадовал…» Потом он торопливо предложил гостям:
– Поговорите с шофером, пусть подбросит вас до станции. Бериш вошел и прижал к своей груди стариков.
– Приехал, приехал… – плакала Корлан и заглядывала в лицо повзрослевшего внука. Насыр ходил кругами вокруг Бериша, не находя себе места.
Шофер согласился подвезти приезжих, но прежде им следовало выгрузить из грузовика уголь. Кайыр, Арно и Петр дружно взялись за лопаты – и вскоре кузов был пуст. Когда гости зашли попрощаться с радушными стариками, Кайыр отвел Насыра в сторону и протянул ему деньги.
– Убери эти бумажки, – рассердился Насыр. – Не оскорбляй меня!
Кайыр понял, что совершил еще одну глупость. Раздосадованный вышел он из дому, за ним последовали Арно и Петр.
Рано утром Насыр отправился в Шумген.
Акбалака он нашел возлежащим на высоких подушках. Глаза старца были закрыты. Муса уже был здесь. Алмагуль подошла к постели отца, опустилась на колени и взяла его руку в свои.
– Отец, к вам приехали…
Веки Акбалака дрогнули, но сил открыть глаза у него не было. Насыр с Мусой вышли из дому и сели на лавочку. Алмагуль и Тобагабыл вышли тоже.
– Кому еще дали знать? – спросил их Насыр.
– Телеграммы послали всем, кому он велел. – Тобагабыл достал из кармана лист бумаги. – Вот список оповещенных…
– Мужчин в Шумгене много? – поинтересовался Муса.
– Они все в разъезде, – ответила Алмагуль. – Кто на Балхаше, кто в Тургае…
– Как у тебя с провизией?
– Табагабыл отправил в город машину.
– К вечеру должны вернуться, добавил Тобагабыл.
– Вчера отец подозвал меня и попросил, чтобы я вызвала вас, Насыр-ага. С того самого времени он не открывает глаз.
Насыр протянул список Мусе:
– Он помнит всех, кто был ему близок и дорог. Не забыл даже Матвея из Москвы. Но говорят, что сейчас Славиков тоже серьезно болен. Так что не стоит его беспокоить напрастно. А Игорю надо обязательно сообщить. Рация в исправности?
– Сегодня же все передам, – ответил Тобагабыл.
– И надо послать в Караой машину за старухами: обязательно надо подумать, как будем размешать приезжающих, – пусть соседи готовятся к приему гостей. А мы пока побудем с Акбалаком.
Они вошли с Мусой в дом. Муса, глядя в лицо Акбалака, глядя на скулы его, обтянутые кожей, которые сейчас казались огромными и страшними, погрузился в раздумья. Да и как было не подпасть под их власть старому, много пожившему человеку, на глазах у которого изчез, разъехался по чужим краям его народ, а все побережье покрылось мертвой белой пылью; на глазах у которого умерло море, а теперь умирал Акбалак – одряхлевший, измученный и обезображенный болезнью, некогда красивый и сильный человек, слывший гордостью этого края? Куда было ему деться – как и Насыру – от беспощадных, горьких дум, преследовавших их каждый день. Разве что действительно спрятаться в волчьей норе – закрыть глаза, заткнуть уши, забиться в самый темный угол…
Странное дело – случайно или же по совпадению, по замыслу, определенному свыше, – именно в волчьей норе пришлось отсиживаться Мусе в эти дни, спасаясь от разбушевавшейся стихии, которая застигла его между Караоем и Шумгеном. Он торопливо повязал кобылу, руками нашарил лаз и кряхтя протиснулся в нору. И только тут понял, что совершил оплошность. В глубине норы притаилась волчица с волчонком. Муса замер: отступать было некуда, но и выстрелить он не мог – ружье он волочил сзади себя, в тесной норе не было никакой возможности дотянуться до него. Глаза волчицы недобро блеснули, и она зарычала. Тогда Муса решился на последнее: он так пронзительно крикнул, что волчица вздрогнула и испуганно прижалась к земле. Этот крик отложился, видимо, в ее сознании как барьер. Возможно, что этот крик Мусы имел и парализующее действие, Муса лежал неподвижно, держа наготове охотничий нож – волчица тоже смотрела на него не шелохнувшись. Прошло часа два или три. Муса понял, что волчица не тронет его, если он не будет делать резких движений. Так он прожил с ней в норе несколько дней. Он спал коротким настороженным сном, вздрагивал и просыпался при мальейшем шорохе но видел перед собой одно и то же: два зеленых огонька ее глаз. Наверно, она понимала, что двуногое существо может погибнуть в такую стихию, и потому не гнала его из норы.
Когда буря стала стихать, волчица принялась негромко рычать: этим она как бы давала знать – иди своей дорогой, а то несдобровать тебе, человек. Муса и сам понимал, что оставаться в норе становится опаснее и опаснее. Теперь любую минуту мог вернуться самец, и тогда все. Он стал массировать мыщцы ног. Волчица зарычала громче и даже сдвинулась с места. Муса стал судорожно пятиться назад и через секунду выскочил. В лицо ему ударил горячий ветер. И тут же он услышал недальний волчий вой. «Самец!» – мелькнуло у него в голове. Прихрамывая, он побежал к лощине, где оставил коня. Волчица выбравшись из норы, села и некоторое время прислушивалась к вою самца. Потом завыла сама, высоко задрав морду. Муса поспешно сел на коня – теперь он был в безопасности. Волчица пошла самцу навстречу. Они пересеклись на косогоре, сели и завыли в два голоса. Муса съежился, представив, что случилось бы, замешкайся он всего на несколько минут. Впрочем, сейчас, по прошествии времени, он рассудил: «Чему быть – того не миновать, все мы ходим под Богом… Значит, суждено было мне умереть другой смертью».
Акбалак тем временем пошевелил седыми бровями, веки его медленно поднялись. Он посмотрел на Мусу и Насыра, но, видно, не узнал их – снова прикрылись его глаза. Насыр подсел к нему ближе, взял его руку в свою, чтобы определить пульс. Акбалак начал бредить.
– Что он говорит? – спросил Муса.
Насыр прислушивался. Сначало было трудно что-либо разобрать, мысли Акбалака были беспорядочны, слова торопливы, но постепенно становилось ясным, о чем хотел сказать он в эти минуты.
