– Это еще не все, ребятки. Поищите ящик с инструментами.

Отыскался и ящик, благо он был рядом.

Вернувшись, Насыр обнаружил, что гости исчезли. Подошла к тому времени и Корлан, начав хлопотать прямо с порога:

– Вижу, проголодался, сейчас чайник поставлю…

– И поторопись, у нас гости.

– Иа, откуда они взялись? С неба, что ли, свалились?

– Муса вернулся? – Старику не понравился тон, которым Корлан задала свой вопрос, и он сменил тему разговора.

– Нет еще. Кырмызы заходила к Жаныл, беспокоится; не заблудился бы старик?

– Муса да чтоб заблудился! Выставил сейчас волка из норы и блаженствует… За него нечего беспокоиться. Лучше моли Бога, чтобы ненастье прошло быстрее…

– Где же твои гости? Кто они – заблудились, что ли? – снова спросила Корлан.

– Не знаю. Я вышел к кобыле, вернулся – их уже нет.

– А не пригрезились они тебе, часом?

– Однако ж, и бестолочь ты! – вспылил Насыр. – Дастархан ты не видишь? Вот здесь они сидели! Один из них наш мулла Кайыр, с ним еще двое. – Насыр, торжествуя, нашел самый веский аргумент: – А мешки эти чьи, по-твоему?

Корлан в изумлении смотрела на рюкзаки.

– Иди кроши мясо на куырдак. Да сети куда-нибудь убери, чего мы с тобой в темноте налатаем…

– Иа, Алла! – вздохнула Корлан, подняла самовар и вышла, Вскоре они вдвоем рубили мясо, взяв в руки маленькие топорики.

– Жесткое какое, – бормотала Корлан. – Жара стоит: в эту пору разве может быть жирным сайгак – кости да жилы одни.

В это время вспыхнула лампочка – старики зажмурились прикрывая глаза.

– Бисмилла! Это они, больше некому! Молодцы, ребята! – крякнул на радостях Насыр.

В самом деле, гости скоро вернулись. Уставшие, голодные они быстро поужинали, Петр и Арно тут же отправились спать, а Кайыр решил еще немного посидеть с Насыром. Они пили уже не первую чашку чая, за окном выл ветер, швыряя песок в стекла.

Насыр прислушавшись и сказал:

– А вроде стихает. Не кажется тебе?

– Пора бы, сколько можно, – откликнулась Корлан и стала убирать со стола.

– Погоди, пусть гость благословит дастархан, – остановил ее Насыр.

– Все в воле Аллаха, – исполнил желание Насыра Кайыр. Он довольно-таки непочтительно развалился на подушках и, словно забыв, кто перед ним, продолжал весьма хвастливо: – Mного ли забот у муллы: дать имя новорожденному, совершить обряд бракосочетания да проводить в могилу усопшего. Чем не жизнь! Читай молитвы да копи денежки. Не очень вам повезло, Насыр-ага: вы стали муллой, когда жизнь на побережье затихла – не рождаются здесь больше люди, не женятся, не мрут…

Насыр холодно посмотрел на Кайыра:

– По-твоему, я стал муллой, чтобы богатеть? Это вы, молодые, так живете – думаете только о своем брюхе! Как запахло бедой, быстренько отсюда деру дали! Я не коршун и не ворон, чтоб чьей-то смерти ожидать!

Это было как ушат холодной воды – Кайыр мгновенно собрался, жалея о своей минутной оплошности: «Черт меня дернул за язык! Ляпнул не подумав…»

– Простите, Насыр-ага… – пробормотал он смущенно.

Но Насыра трудно было остановить – лицо его потемнело от гнева:

– Я не мулла! Это вы все муллы! А Насыр родился рыбаком и умрет рыбаком – заруби это себе на носу, парень!

От громких слов Насыра проснулся Арно. Он вопросительно посмотрел на Кайыра: что случилось? уже выгоняют?

– Спи, спи… – буркнул Кайыр. – Мы тут с Насыр-агой вспоминаем прошлое.

Насыру было неудобно, что он разбудил гостя, и он довольно-таки примирительно сказал:

– Не твоя в этом вина, время сейчас наступило такое.

Похоже, старик стал смягчаться. И Кайыр, проникаясь благодарностью к нему, сказал:

– Да, Насыр-ага. По большому счету мулла – это посланник Аллаха на земле. О себе я такого не могу сказать, слишком я заблудший человек, а вы… Это очень хорошо, что вы не пропускаете пятикратных намазов. Большая польза от этого – не нам, так хоть нашему потомству.

– Если бы, – вздохнул Насыр. – Ты растолкуй мне слова Пайгамбара – Пророка. На протяжении двух лет я молюсь денно и нощно, но не сумел выпросить у Аллаха спасения Синеморью. Только один раз услышал он меня – послал дождь. Двадцать пять дней подряд бушевал этот ливень. Много снегов растаяло на вершине Памира – две Дарьи вышли из берегов и понеслись к морю! Видел бы ты, какой это был праздник, как резвилась рыба в этой пресной, чистой воде, как ликовали рыбаки, как они воспрянули духом! И что же? Этот праздник обернулся новой трагедией. Вода сошла, и вся рыба осталась на берегах… Сдохла. Глаза бы мои не видели! Все лето в ущельях и по всему побережью стоял удушливый запах – сколько ее погибло, бедной, сколько погибло… – Последнюю фразу старик проговорил уже шепотом – его душили беспомощные слезы. – За что же он так наказывает нас, а, Кайыр!

– Как бы вы ни придерживались Корана, Насыр-ага, – сказал Кайыр после молчания, – вам не вымолить прощения у Аллаха. Лично для себя – может быть, но не для этого края, не для тех людей, которые его сгубили. Не знаю, кому это под силу. Может, отшельникам, пустынникам, монахам…

– Я не могу найти ответа вот на какой вопрос: когда, с какого времени человек перестал вслушиваться в природу? Почему он в свое время не распознал, что она серьезно больна, что эту болезнь ей принес сам человек? Да ведь он достоин проклятия после этого!

Арно поднял с подушки голову и попросил Кайыра перевести слова старика. Кайыр перевел. Арно включился в разговор:

– Я тоже не могу понять. Мы все себя считаем людьми цивилизованными: много читаем, много знаем, достигли технического прогресса, но в нас нет мудрости, нет в нас элементарного благоразумия – мы как были варварами, так и остались, вот ведь что ужасно!

– Ты прав, парень! Это то, чего не хватало людям во все времена.

– Нет, самое главное не это. Беда в том, что люди с трезвым ясным мышлением стране не нужны. Они, если хотите, противоречат развитому социализму!

– Бюрократическому социализму, – уточнил Кайыр.

– Чудак-человек! А разве он может быть иным? Это его природа, это его неизбежности: кратковременная диктатура пролетариата оборачивается пожизненной властью чиновников. Вы, Насыр-ага, наверное, думаете, что там, наверху, кто-то печется о вашем крае. Зачем же? Им проще сказать: на месте исчезнувшего моря мы разобьем сады, посеем пшеницу. Орденоносные ваши министры давно наплевали на ваш край, на ваш народ и на весь социализм. – Арно говорил громко и зло. – А те, кого волнует судьба народа, будущее общества, – те спиваются, прозябают в безделье. Если бы было мне, чем заняться в своей стране, стал бы я скитаться по пескам, как шакал, и собирать мак?!

– Нет, ты уж постарайся для больной матери, – не понял его Насыр. – А я-то думал, что только моим землякам приходится биться за правду. А это, оказывается, по всей стране! И сколько же таких, значит, людей?! Такое, стало быть, у нас начальство: смотрит на свой народ как на заклятого врага? Где, в каком еще царстве-государстве может быть подобное?

– Вы правы, – невесело согласился Арно. – Вот, к примеру, Петр. У человека золотые руки. Они умеют все. Беречь бы эти руки… Кайыр, как рассказ этот называется, напомни.

– «Левша», если я тебя правильно понимаю.

– О чем же этот рассказ, Кайыр? – заинтересовался Насыр.

– А вы не устали? Это длинный рассказ.

– Ты перескажи вкратце, – посоветовал Арно.

Кайыр коротко изложил печальную судьбу мастера из повести Лескова.

– Да, – вздохнул Насыр, – достойным людям нелегко жилось во все времена. И почему это так?

Вопрос этот скорее звучал риторически, хотя Насыр спросил искренне. Но разве впервые он задавал свой вопрос? Разве впервые размышлял об этом? И разве впервые ему, взбудораженному этими вопросами, на которые не было ответа, приходилось встречать бессонную ночь – как сейчас, когда он, еще немного поговорив с гостями, отправил их спать и отправился сам? Он долго ворочался в постели, погрузившись в свои привычные безрадостные размышления, прислушивался к вздохам Корлан, которую тоже частенько мучила бессонница, и завидовал крепкому сну гостей, которые уснули тотчас же.