– Сереженька, ау!
Сергей сонно открыл глаза и зевнул:
– Чего ты?
– Посмотри, какой туман – черный, кудрявый. Руки не видно. Наука победила!
– Поздравляю… – Он перевернулся на другой бок и тут же снова заснул.
Насыр расстелил перед собой чистый платок. Он готовился прочесть утреннюю молитву. Платка он перед собой не видел, но когда закончил молитву, платок был уже различим. Он встряхнул платок и, аккуратно сложив его, засунул в карман. Потом заговорил:
– Ака, как ваше самочувствие?
Признаться, ему не хотелось будить Акбалака, и обратился он к нему только с тем, чтобы услышать его голос.
– Ничего, Насыр, спасибо, – отозвался Акбалак, и Насыр, прислушавшись, определил, что состояние Акбалака не ухудшилось – это порадовало его. В хорошем настроении он отправился в глубь острова, чтобы совершить небольшую прогулку.
Между тем туман стал редеть. В голосе Лены была забавная тревога:
– Сережа, проснись! Туман рассеивается – посмотри!
– О горе мне! Придержи его!
– Как же придержи?… – опешила Лена. – Ты что – очумел?
– Руками, конечно! – И Сергей расхохотался, вскакивая. – Так что: позор науке? – Он поцеловал Лену, ласково бормоча: – Конечно, позор, жуткий позор…
Вскоре туман над островом стал совсем зыбкий, однако над морем он еще держался плотной завесой. Игорь с Шортанбаем принесли дров, заготовленных с вечера и прикрытых брезентом. Весело затрещал костер. Когда Насыр вернулся с прогулки, Игорь предложил ему осмотреть лабораторию. Там-то Насыр и поделился с Игорем своей тревогой:
– Как бы не стало старику совсем худо после такой туманной ночи. Нужно доставить его в Шумген в целости и сохранности. Спасибо тебе за доброту и внимание – благословит тебя Аллах!
– Я понимаю, Насыр-ага. Через полчасика можно отправляться.
– Тронемся сразу после завтрака. Путь неблизкий. Да и туман исчезнет раньше – прогнозы Акбалака оправдались…
– Вечером все повторится, как вчера. И так будет всю неделю.
– Похоже, что так знаю по опыту…
– Наши приборы тоже начинают приобретать кое-какой опыт, – улыбнулся Игорь.
– Я уважаю науку – никогда не отношусь к ней с недоверием. Только бы вредила она поменьше природе и людям! Тогда бы она вполне могла тянуться к Богу, а землю превратить в цветущий рай. – Насыр помолчал, вдохновляясь. – По просьбе своих земляков я некогда взял в руки Коран и стал муллой. С того дня я в упорных молитвах прошу Аллаха вернуть воду нашему морю. Ведь наши окрестности когда-то были земным раем – я не преувеличиваю, Икор. Хорошо, пусть место Бога займет наука, я не против, я буду молиться ей так же, как Богу, – но пусть она избавит людей от горестей, от бед, пусть она прибавит человеку радостей, пусть она даст людям счастье!
– В этом и состоит конечная цель науки! Но не всегда научная мысль может подняться на ту высоту, где царит мысль божеская – ее не пускают чиновники и бюрократы. Наука стала их рабой – вот ведь как, Насыр-ага!
Их разговор был прерван голосами Лены и Сергея. Постелив на землю скатерть, они звали их к чаю.
– Насыр-ага, мне нужно посоветоваться с вами, – сказал Игорь, вынимая из кармана магнитофонную кассету. – Здесь запись песен Акбалака – их делал еще отец. А вчера я записал его новый кюй – пьесу. Как отнесется к этому старик?
– Чего ж тут советоваться! С радостью все услышат его молодой голос – он тоже обрадуется.
– Голос не совсем молодой. Первая запись сделана лет пятнадцать назад…
– Все равно! И тогда у него голос был что надо! Ты включи не предупреждая. То-то он удивится! То-то воспрянет душой! – они направились к костру.
Вокруг Акбалака хлопотал Шортанбай. Полил ему на руки теплой воды, подал мягкое свежее полотенце. Акбалак обратился к Насыру:
– Ты уже прошелся после молитвы? А у меня больше нет сил на утренние прогулки. А хотелось бы и мне проститься с Корымом. – Печаль и горечь звучали в его голосе.
– Никакой радости от прогулки в такой туман, – успокоил старца Насыр.
– Надо в дорогу собираться… Хуже мне что-то стало, Насыр…
– Да мы и не задержимся. Сразу после чая и тронемся.
Когда из коробочки, величиной с табакерку, послышались звуки домбры, Акбалак, удивленный, повернулся к Игорю. Он узнал свою домбру, узнал свой голос. Но быстро справился с первым волнением и вскоре слушал собственное пение, даже чуть-чуть нахмурившись, оценивая свой голос как человек сторонний. Но когда из магнитофона полилась музыка-кюй, которая была записана Игорем вчера, он уже был не в силах справиться с чувствами. Глаза аксакала невольно увлажнились, и он, стыдясь слез, низко склонил голову. Все это заметил Насыр, сам не на шутку растроганный…
Сразу после завтрака стали грузиться. Волнение не оставляло Акбалака – он был рассеян, казалось, временами даже не понимал, куда это ведет его Шортанбай. Он с жадностью во взоре оглядывал остров – в душе он рыдал, прощаясь с ним. И когда лодка тронулась, он весь со своего мягкого ложа подался к берегу, к людям, которые махали им руками. Да-да, так сильно рвалось его сердце к Корыму – ведь оно еще не успело проститься с ним! Ведь оно все еще шептало: прощай, Корым! Прощай, уголок, приютивший меня и мою бесценную Карашаш! Я вернулся сюда перед смертью. Довольна ли ты, незабвенная моя? Да, любимый, я довольна, отвечала Карашаш шепотом, который слышал в этом мире только Акбалак. Не держи на меня обиду, шептало сердце Акбалака, что не удалось мне отыскать наш шалаш, у меня совсем уже не было сил для этого… Нет-нет, шептала Карашаш, никакой обиды, любимый мой… И еще что-то шептала Карашаш, и еще что-то шептало сердце Акбалака, но шепот их понятен был только двоим; и Акбалак, качаясь на волнах, прикрыл глаза, чтобы слушать и слушать его…
В Шумгене они оказались после полудня, вокруг на побережье было еще ясно, солнечно. Но к вечеру туман внезапно упал снова. Сразу все вокруг потемнело, а через полчаса все ближнее и дальнее побережье погрузилось в мрак неизвестности. В таком тумане с трудом можно было различить протянутую руку.
Встревоженный Насыр не мог больше задерживаться у Акбалака и поспешил в Караой. Акбалак не принуждал его остаться, он тоже думал о Корлан, которая наверняка уже начала волноваться.
Домой Насыр вернулся глубоко за полночь и сразу же лег спать. А ранним утром он уже вновь был на ногах – его ждала молитва. После молитвы он заложил кобыле сена, потом вспомнил о большой старой сети, которую давненько собирался залатать. Стоял туман. Впотьмах он отыскал во дворе лестницу и полез на крышу. В доме всполошилась Корлан:
– Чего ты надумал, Насыр? Ты что, хочешь шею себе свернуть?
А когда он, кряхтя, втащил в дом сеть, изумилась:
– Ойбой, не иначе как надумал латать?
– Туман продержится не меньше недели. Будем латать сети – так незаметнее пролетит время…
– Кому теперь понадобятся эти сети? – вздохнула Корлан.
– Не говори так! На свете нет ненужных вещей, все может пригодиться…
В это самое время лампочка мигнула несколько раз и потухла. Дом погрузился во мрак.
– Беда то какая, господи. Лампа у нас осталась в кладовке. – Корлан поднялась и ощупью двинулась к двери. – Возьми-ка спички на столе да посвети мне.
Насыр последовал за ней.
– Хорошо, если остался керосин в лампе…
– Муса уже, наверно, догадался, что надо включить движок. – Насыр стал собираться. – Пойду, помогу ему.
– Да он же еще вчера отправился в Шумген к Акбалаку. Разве вы не встретились?
– Видно, он проехал низовьем. – Насыр был озадачен. – Тем более нужно идти. Худо впотьмах чинить сеть…
Насыр поковырялся в дизеле, обошел его с одной стороны, с другой – вернулся ни с чем. Сердито рассупонил пояс, бросил его:
– Все пошло прахом, все!
Он лег и отвернулся от Корлан. Но пролежал недолго. Сплюнул и принялся за сети, напрягая глаза и почти ничего не видя. Корлан, никогда не перечившая мужу, подсела к сетям с другой стороны. Вскоре они были не одни – к ним зашла старуха Жаныл с внучкой на руках, за ней явилась и старуха Мусы. Вчетвером чинить сети стало веселее; за разговорами не заметили, как пришло время обеда. А после обеда к ним заглянула сумасшедшая старуха Кызбала. Вообще-то она не любила ходить в гости, но тут почему-то решила изменить своим привычкам. Кызбала поздоровалась, неуверенно застыв в дверях. Ее пригласили и усадили на мягкий топчан. Женщины, напуганные темнотой и одиночеством, стекались в дом Насыра не сговариваясь. Так продолжалось несколько суток: дни они коротали с Насыром и Корлан, а на ночь расходились по своим домам.
