– Сом! Сом! – крикнул Шортанбай.

Все, кроме Акбалака, бросились к берегу. Сом, упруго шевеля огромным хвостом, стал уходить в море.

– Э, это наш старый знакомец, – улыбнулся Игорь.

– Разбойник и вор, – засмеялась Лена. – Наверно, опять проголодался!

– Аппетит у него зверский, – добавил Игорь. – Все, что заметит на берегу, тянет себе в пасть.

– В Караое тоже обитает один большой сом. Очень любопытный. Ждет меня, когда начну молиться. А как начну – высунется из воды и смотрит…

Шортанбай рассмеялся:

– Наверно, он интересуется арабским языком!

Возвратившись к костру, Насыр обратился к Акбалаку:

– Не стало теперь настоящих сомов… А были огромные – могли заглотнуть всадника вместе с лошадью, правда, Ака? Чем дольше живешь, тем величественнее кажется прошлое…

– Были они, конечно, изрядного весу, но на людейто не охотились! – Акбалак сплюнул. – Теперь всякая живая тварь мстит человеку… Икор, или не прав я? Ты бы объяснил мне, что такое происходит с нашим морем? Ведь совсем недолго ему осталось жить. А с его смертью умрем и мы: нас похоронят пески. С каждым годом песчаные бури становятся и крепче, и злее. Чем дальше уходит море, тем страшнее они становятся. Я живу восемьдесят лет здесь, но никогда еще не видел таких бурь – теперь они бушуют беспрестанно…

– Да, Акбалак-ага, вы совершенно правы. По нашим наблюдениям, за последние несколько лет сила ветров увеличилась вдвое. Соляная пыль беспощадна: она засыпает, она губит без остатка все живое вокруг…

– Ну и туман, однако, – сказал Насыр озираясь. – Ака, посмотри, как луну обложило – боюсь, что завтра мы не сможем выйти в море.

Акбалак, изучающе посмотрев на луну, молвил:

– К утру должен рассеяться…

Лена с сомнением сказала:

– Метеостанция сообщила, что туман будет густой. Наши приборы то же показывают.

– Доченька, туман к утру рассеется, – повторил Акбалак. – Посмотри на луну: видишь красноватый обод? Это – верный знак.

– А приборы показывают другое! – Лена почему-то заупрямилась.

– Ваши железяки чувствительнее моих костей? – спросил Акбалак и закашлялся; ему не хватало дыхания, чтобы говорить свободно.

– Лена, – мягко укорил девушку Игорь, – у казахов принято, что молодежь, слушая старших, не возражает…

– Поняла, – Лена улыбнулась. – А если взрослые ошибаются?

– Взрослые не могут ошибаться…

Лена рассмеялась:

– В таком случае «ура» взрослым, которые никогда не ошибаются!

Сергей и Шортанбай поддержали ее:

– Ура! Ура! Ура!..

– Это так называемый адвективный туман, – объяснил Игорь молодежи и, повернувшись к Акбалаку, заметил: – В отношении туманов, Акбалак-ага, тоже не могу сказать ничего утешительного: теперь они наблюдаются в четыре раза чаще, чем прежде.

Постепенно все начали расходиться. Первым покинул костер Шортанбай, за ним ушел Игорь. Прежде чем забраться в свой спальный мешок, Игорь вывернул его наизнанку и хорошенько вытряхнул. То же самое проделали Лена и Сергей со своим двуспальным мешком. Наконец разместились на ночлег и они. Лена негромко спросила:

– Кто, интересно, окажется прав: наши приборы или старики?

– Ты о чем?

– Я говорю о тумане…

Сергей не впервые выезжал на Синеморье вместе с Игорем. Он хорошо знал местных аксакалов, безошибочную точность их предсказаний.

– Они окажутся правы, Леночка, в этом я не сомневаюсь… – Он помолчал, потом задумчиво произнес: – Надо бы передать привет Мусе думаю напроситься с ним на охоту… – Что может быть лучше охоты с беркутом! Ты когда-нибудь что– либо подобное видела?

– Охота с беркутом? Сто лет мечтала увидеть! А он сможет взять нас обоих?

– Я думаю… А теперь спи. – И он чмокнул ее в щеку.

Насыр подбросил хворосту в затухающий костер. Они с Акбалаком остались одни. Насыр внимательно посмотрел в глубоко запавшее лицо Акбалака и произнес:

– Ака, ты заметно устал… Может, отправимся спать – чего мы тут сидим?

– С отдыхом ты меня не торопи пока – я еще жив вроде, а на вечный покой только собираюсь… Какие вести от Кахармана? Он все еще на Балхаше?

– Давненько нет от него писем. Я уж думаю – не случилось ли чего?

– А рыбаки наши видишь как довольны. С тех пор как Кахарман на Балхаше, Камбару стали выпадать хорошие места…

– И улов приличный… Не знаю, успею ли сам передать благодарность Кахарману, в случае чего ты обязательно передай.

– Конечно, передам, зря не беспокойся… – Мысли Насыра тем временем стали возвращаться к знакомому тревожно-неразрешимому кругу, и он сказал: – Да, Ака, восстала природа против человека; нет уже сил у нее терпеть наше варварство… Я все вспоминаю Откельды, который любил повторять, что мир похож на хрупкое птичье яйцо: разобьешь его ненароком – будет светопреставление. Он разглядывал каждый листочек, каждую травинку и говорил – берегите это, берегите каждую крохотку природы…

– Да разве мы его услышали?! Вот ты, Насыр, молишься Аллаху, – Акбалак вернулся к их прежним спорам, – так ответь мне на один вопрос. Если Аллах существует, то почему он не вразумил человека, не сказал ему: «Хватит, остановись! Посмотри, что ты делаешь!» Почему он не запретил ему летать в космос? Мы с тобой не раз видели, как какие-то железяки падали с неба на землю – значит, Аллаху угодно, чтобы какая-нибудь из них размозжила тебе или мне череп?! Никак я что-то не могу понять такого Бога! И думаю просто: Бога нет! Или же он последний поганец, если не может остановить и вразумить человека – такой же поганец, как и сам человек…

– Вот-вот, – ободрил старца Насыр, – давай-ка лучше поговорим о человеке, чем ругать Аллаха. Грех так ругаться! Страшный грех!

– Не хочу я уже говорить ни о Человеке, ни о Боге! – вспылил Акбалак. – И не жалею я его – этого самого твоего человека! Жду, когда он погубит самого себя. Уж быстрей бы! Я тебя хочу спросить – а имеет он право жить, человек, если он такая скотина? Насыр понял, что словами Акбалака движет сейчас совершеннейшее отчаяние, полное безысходности – впервые он видел Акбалака таким. Он растерялся и невнятно пробормотал:

– Все от Аллаха, Ака, все от Аллаха…

Акбалак ничего не ответил – лишь глаза его недобро блеснули, когда он снова услышал слово Аллах.

Луна спускалась к горизонту. Плотность тумана заметно увеличилась. Костер угасал. Старики с трудом различали друг друга.

– Как бы не пришлось нам краснеть перед молодыми людьми, – проговорил Насыр. – Туман то какой…

Акбалак ответил:

– Увидим на рассвете, кто прав не очень-то я доверяю их железным инструментам. Скоро он рассеется, помяни мое слово.

– Если Аллаху будет угодно. Аминь! – Насыр провел ладонями, избегая глаз Акбалака, которые вновь посуровели.

Были слышны легкие топоты, шорохи – это неподалеку резвились зайцы. Время от времени слышался слабый волчий вой – видимо, заблудившиеся хищники разыскивали друг друга в тумане.

– Не удивлюсь, – пошутил Насыр, – если к нам сейчас просунется волчья пасть. Придется поздороваться…

Акбалак закашлялся. После таких едких, химических туманов люди, отравленные невидимыми газами, входящими в их состав, заболевали не на шутку.

Насыр протянул Акбалаку чистый, сухой платок:

– Ака, прикрой рот, так будет лучше.

И сам примостился рядом, плотно укрывшись. Они молчали – если разговаривать в таком тумане, вероятность отравления резко увеличивается. Доходили до Насыра слухи о его старом друге Физули. Говорили, что тот серьезно болен. Причина – все те же плотные туманы и соляные бури. Гербициды, которыми обрабатывают рисовые и хлопковые поля, стекаются в море, затем поднимаются паром и ядовитым дождем вновь проливаются на землю. И такое круговращение совершается изо дня в день, год за годом. Ветер и горячее южное солнце очень способствуют ему. Как знать, может быть, и Акбалак мог бы жить дольше, не будь этих туманов, не будь этих кислотных дождей.

Лена проснулась первой. Во рту было липко и горько. Туман не редел. Значит, приборы дали правильный прогноз – жырау проиграл спор. Она стала будить Сергея.