Сам, когда ему Виктор Михайлович сообщил, что умерла мать, спросил, сколько ей было лет. «Восемьдесят шесть», – ответил Буслаев. «Что ж, она пожила свое, – дежурно вздохнул Сам, – дай Бог нам до такого возраста дотянуть». Стало ясно, что «личная тема» на этом исчерпана: он тут же снова взял деловой тон. «Времени, времени у вас в обрез!» – все твердил и твердил.

На похороны Буслаеву пришлось ехать под большим секретом. В сущности, его унизили, его оскорбили. Был он человеком грузным (когда садился в свою черную «Волгу», она заметно наклонялась вправо), и было странно видеть слезы, на глаза этого могучего человека, когда он, захлопнув дверцу, тихо сказал шоферу: «В Сосновку. К матери». Он в сердцах стукнул себя по колену большим кулаком. «Она пожила свое»! Сколько равнодушия в этих словах! Есть ли у тебя у самого мать? Откуда такое непочтение к русской женщине, которая пережила голод, тридцать седьмой год, войну, которая сошла в могилу, так и не поняв, для чего она все это перенесла. Вот образ одного из тех, что крепки лишь задним местом – на все остальное им наплевать. Правильно говорила матушка, хоть в глаза не видела. Самого.

Похоронили ее рано утром, потому что ему тут же надо было трогаться обратно, чтобы успеть к селекторному совещанию. Жена осталась, чтобы помянуть покойницу на седьмой день. Всю дорогу он продумывал детали предстоящего селекторного совещания. Он старался забыть о тех горьких мыслях, которые мучили его всю ту ночь, когда он мчался, чтобы в последний раз взглянуть на мать. Но эту ночь и этот начинающийся ясный солнечный день после похорон матери он запомнил на всю жизнь…

«На Синеморье мне трудно будет выбраться, поверьте, Кахарман Насырович, а вот указания я уже дал. Все ваши требования, – Буслаев говорил тепло, приветливо, – будут выполнены; здесь я даю гарантию. А у отца вашего я прошу прощения. Кланяйтесь ему и обязательно это ему передайте».На другой день, завершив все свои дела у начальника управления Иванова, Кахарман дал телеграмму в аул. Эта обнадеживающая депеша имела немаловажное значение для сельчан, ведь настроение у всех было подавленное, люди продолжали уезжать.

Черный «газик» ехал по тряской степной дороге. Шофер оказался разговорчивым парнем, «травил» всякие смешные истории из своей жизни, чем развлекал Игоря и Болата, Кахарман же дремал. Очнулся он, когда «газик», карабкаясь по песчаному увалу, вдруг заглох, покатился назад и встал. Задние колеса его глубоко увязли в песке. Кахарман открыл глаза. Шофер выскочил из машины, громко хлопнув дверцей.

«Приехали?» – Кахарман стал протирать глаза спросонья.

«Всего лишь застряли в песке,» – рассмеялся Болат.

«Ерунда, подналяжем все – и выскочим!» – Шофер сказал это с надеждой, после чего сел за руль и стал выжимать сцепление. Он терзал машину, но она не трогалась с места.

«Давайте подтолкнем.» – Кахарман первым вышел из машины. Игорь и Болат последовали за ним. Все вместе они уперлись и стали толкать, кряхтя от натуги. Но машина по-прежнему не трогалась с места.

«Лопата есть?» – обратился Кахарман к шоферу.

«Инструмент у меня в порядке: и лопата, и топор. Сейчас веток нарубим, бросим под колеса – иначе не выбраться… – Он вылез из машины и в ту же секунду попятился: – Всем в машину! Быстрее!»

Кахарман оглянулся, не понимая, в чем дело. Растерянно озирались и Болат с Игорем.

«Одичавшие собаки!» – крикнул шофер. – «Быстрее всем в машину!»

На пригорке, метрах в ста, действительно показалась стая собак. Увидев людей, она стремглав бросилась к ним. Кахарман едва успел захлопнуть дверцу. Собаки с размаху бросились на капот, взобрались на крышу автомобиля.

«Ружье есть?» – обратился Кахарман к шоферу. Усталости как не бывало, он чувствовал себя собранным, энергичным.

«В спешке оставил, как назло,» – с досадой ответил шофер.

«Плохо дело…» – задумавшись, проговорил Кахарман. Он лихорадочно соображал, что же сейчас, в такой ситуации, можно предпринять.

Одна из собак тем временем уставилась на людей. На ветровое стекло стекала слюна из ее пасти.

«Практически эти собаки уже превратились в волков.» – Кахарман в первое мгновение от неожиданности отпрянул назад.

«Игорь, обрати внимание – какой пронзительный взгляд. Прямо давит на психику…»

Собака, оскалившись, зарычала, стала сильно бить по капоту лапой. Два облезлых, голодных пса, встав на задние лапы, стали заглядывать в машину сквозь боковое стекло, со стороны шофера. Особенно неистовствовала рыжая сука с обрезанными ушами – она билась мордой о стекло, и вскоре все стекло было забрызгано слюной. Кахарман нажал на клаксон.

«Включи мотор,» – приказал он шоферу. – «Дай газу… Всякое мне приходилось встречать, но в такой идиотской ситуации я впервые…»

Собак совершенно не испугал ни гул мотора, ни рев клаксона.

Рыжая сука показалась Кахарману знакомой. «Чья же это собака? У кого я мог ее видеть?» – соображал он. Тем временем по непонятной причине собаки все как одна задрали ноги и стали мочиться на смотровое стекло. Кахарман от негодования и злости лишь сплюнул. По крыше тоже ударили струи – это мочились собаки, сидевшие там. Затем все они спрыгнули с машины и неспешно стали уходить в степь. «Уж не Сырттан ли это? – осенило Кахармана вдруг. – Конечно, Сырттан, отцовский пес!» Кахарман чуть приспустил стекло и закричал вслед стае:

«Сырттан! Сырттан!»

Рыжая сука остановилась, постояла и потрусила за стаей. В машине нестерпимо пахло мочой. Мужчины повыскакивали наружу.

«Оба баллона прокусили,» – сказал шофер, наклоняясь к колесам.

Кахармана мутило от вони, он отошел в сторону, опасаясь, что его может вырвать. Игорь и Болат не могли прийти в себя от увиденного. Кахарман, утираясь носовым платком, бросил сердито шоферу:

«Что баллоны! Ты лучше подумай, какое мы пережили унижение – на нас уже собаки мочатся!»

Игорь и Болат рассмеялись – ситуация выглядела несколько комически.

Игорь хлопнул Кахармана по плечу:

«Ты готов жизнью поплатиться за свою гордость, знаем тебя. Было бы лучше, если, бы они разодрали нас на части?»

«Неужели никого не задевает, что средь бела дня на головы четверых мужчин помочились жалкие, бродячие собаки? – не в шутку разозлился Кахарман. – Если об этом кто-нибудь узнает – с нами перестанут здороваться!»

Шофер, забыв об испорченных шинах, смеялся вместе с Игорем и Болатом.

До западного побережья озера они добрались уже поздним вечером, когда рыбаки ставили палатки и готовились к ночлегу. Незадачливые путешественники рассказали рыбакам о своих приключениях – рыбаки, как и следовало ожидать, тоже засмеялись. Есен подбрасывал в огонь новые и новые порции хвороста, пламя вспыхивало с удвоенной силой, освещая веселые лица рыбаков, лица их поздних гостей. Луна, вынырнув из туч, далеко озаряла молчаливо дремлющую степь.

«Давайте-ка все на боковую… – предложил Камбар. – Завтра рано вставать…»

Все зашевелились, разминая затекшие суставы, потягиваясь, и стали разбредаться к палаткам. Вдруг вдали послышались какие-то ужасные вопли. Кахарман вздрогнул, вглядываясь в светлую степь. Она как будто бы вся шевелилась от множества бегущих ондатр.

«Тронулись искать новое место, – заметил Есен.

«Разве они так кричат, когда меняют место? – удивился Камбар. – По-моему, они чуют какую-то опасность…»

Кахарман вспомнил свои разговоры с начальником рыбацкого хозяйства Балхаша. С горечью тот жаловался Кахарману, что вода в Балхаше падает из-за того, что построили Капчагайскую ГЭС, что в озере исчезает ондатра. Свою лепту в череду бедствий Балхаша внес и небывалый пожар, случившийся лет десять назад. Он спалил много растительности в этих местах. Река Или вся перегорожена, мелкие водоемы пересохли – неудивительно, что по всем этим причинам ондатровое хозяйство на Балхаше разрушается.

«Когда мелеет вода, – рассуждал шофер, – ондатры большими стаями перебираются в новые места: но не так лихорадочно они это делают, как сейчас…»