Придвигая к Насыру и Беришу тарелки, Жаныл мягко улыбалась и приговаривала: «Ешьте, ешьте…» Внучка ее – худенькая, светлолицая девочка – сидела рядом с бабушкой и во все глаза разглядывала мальчика и старика. Порой Бериш в ожидании обеда читал маленькой Маржан сказки. Маржан внимательно слушала, потом пыталась пересказывать их бабушке. Насыр частенько гладил смышленую девочку по головке: «И в кого ты такая умница?» Маржан не колеблясь отвечала: «В бабушку!»
Конечно, и Насыр не оправдывал невестку Жаныл, но с другой стороны посмотреть: легко ли жить молодым в Караое, питьевой воды рядом нет, приходится носить ее черт знает откуда; нет дров – приходится собирать их в песках. Да какая же молодая женщина согласится жить такой рабской жизнью?
Вот и укатила она обратно. Жаныл выходила невинное дитя – кормила козьим молоком, благо Кызбала делилась. Каждое утро приносила по поллитровой баночке. Трудно было Жаныл – попробуй-ка! – но не жаловалась она, не плакала. Боялась за Есена – совсем сломится парень, если она – мать – не покажет, как должен держать себя человек в этой нелегкой жизни. И не падал духом Есен – стыдно было ему раскисать, глядя на мужество матери, на ее стойкость. Впрочем, не раз он наезжал к жене, но та наотрез отказывалась возвращаться. А мать не соглашалась ехать в город. Так и метался Есен меж двух огней.
Неожиданно невестка нагрянула сама – с братьями да тетушками. Была у нее цель; увезти Маржан к себе. Жаныл прогнала их из дому. Они хотели забрать ребенка силой, но грозные старики Муса и Насыр помешали их планам. Маржан же, увидев незнакомую крашеную тетю, испугалась, расплакалась. «Дикари! – кричала невестка. – Подыхайте сами в этих вонючих песках, но ребенка моего вы за что гробите?» – «Ты на себя посмотри! – тоже в гневе закричала Жаныл. – Чтоб ноги твоей здесь не было, бесстыжая!» Впервые видел Насыр улыбчивую приветливую Жаныл в гневе. Да и кто мог ее осудить. Не та мать, которая родила, говорят люди, а та мать, которая воспитала. Жаныл прижала внучку к груди и расплакалась вместе с ней. Насыр и Муса стали, было успокаивать ее, но махнули рукой, вышли во двор. «Не переношу женских слез, – крякнул Муса, – будь они неладны!» Насыр согласно кивнул – он тоже терялся в те минуты, когда начинала плакать женщина.
После отъезда Корлан время в доме Насыра, и без того неторопливое, будто бы остановилось вовсе. Позавтракав у Жаныл, они с Беришем возвращались домой, и садились за книги. Насыр листал страницы Корана, а Бериш с головой погружался в приключения и фантастику. Частенько Насыр поднимал глаза, смотрел куда-то вдаль и думал. Никогда бы он не мог предположить, что разлука с женой, с которой он бок о бок прожил долгую жизнь, может обернуться такой сильной тоской. В старости, видать, даже короткие расставания переносятся нелегко, так решил Насыр. Теперь он стал понимать, как были для него дороги их скупые беседы за утренним чаем. Хоть была Корлан по характеру женщиной прямой, подчас суровой в своих суждениях и даже беспощадной, но Насыр всегда различал при том ее душевную доброту. Конечно, случались между ними и размолвки, и прочие семейные недоразумения, но теперь, когда жизнь клонилась к закату, Насыр обнаружил, что они прожили удивительно хорошую жизнь. Даже при том, что хлебнули они сполна – и лиха, и горя…
Насыр склонялся над Кораном, но разбуженные мысли уводили его дальше и дальше; снова он поднимал задумчивые глаза и смотрел куда-то далеко-далеко, в прошлые годы…
Уже пятнадцать лет, как нет ему покоя в жизни, нет покоя его душе. Предрешенная судьба моря тяжким грузом пала и на его душу, и на души тех, кто жил или остался жить рядом с ним. Ладно, бог с теми, кто уехал, – а чем держатся та же Корлан, старая Жаныл, да и они с Мусой на пару? На что они надеются?
Насыр открыл молитвенник и стал бормотать:
– Бисмилла рахман рахим! Благодарение Аллаху за небо, посылающему на землю дожди; благодарение Аллаху за то, что он украсил землю плодами, травами и деревьями; благодарение Аллаху за то, что по его могущественной воле бьют из земли прохладные родники; за то, что вместе с водой земли, водой рек и морей сотворил он на земле жизнь…
В прежние годы – Насыр снова подумал об этом – когда он с подобной благодарностью обращался к вседержателю, перед ним возникало какое-то облако, очертаниями напоминавшее человеческую фигуру. Насыр полагал, что это сам Аллах является ему за его усердие в молитвах. Но в последнее время Аллах как будто бы отвернулся от старого рыбака – давненько не видел он этого облака. Однако не исчезал его голос: приятный, завораживающий – тот, который он в последний раз слышал, когда молился в гостиничном номере в Алма-Ате. Но сегодня после молитвы он не услышал даже голоса.
Насыр испугался. Он замер над молитвенником, вслушиваясь в звенящую тишину, – голоса не возникало. «Не к добру это», – решил он.
И все же через некоторое время бодро поднялся с колен. Он знал, что ему делать. Достал из сундука одежду, свою и Корлан. Чувство ему подсказывало: эту одежду он должен раздать тем, кто нуждается больше его. Далее: сегодня он должен зарезать барашка, с сегодняшнего же дня он должен держать три дня пост и неистово молить Аллаха о милости – о дожде, без которого сохнет побережье. Из того же сундука Насыр вытащил большой нож, наточил его, вымыл теплой водой, насухо вытер и отправился в сарай. Удивленному Беришу он приказал:
– Налей в кувшин воды. Сходи за Жаныл…
Во дворе он пожалел, что не накинул на голову чего-нибудь. Небо дышало жаром, словно наковальня. В сарае поймал за ногу черную овцу, повалил, связал ноги веревкой. «Бисмиллах, нет твоей здесь вины», – пробормотал он, и полоснул овцу по горлу. Когда пришла Жаныл, он уже освежевал тушку с овцы шкуру и принялся разделывать на части.
Вдова замерла:
– Ойбу, Насыр, ничего я не понимаю…
Насыр был занят делом:
– Неси побольше соли – иначе в такую жару нам мяса не сохранить. Бериш, покажи, где у нас соль… Да давай побольше дров, надо хорошенько его прокоптить…
Когда управились с мясом, Жаныл спросила:
– И чего ты зарезал ее в такую жару? Гостей ждешь?
– Какие теперь гости? – ответил Насыр. – Теперь к нам и палкой никого не загонишь… Решил принести жертву Аллаху. Приму пост, буду молиться: может, пошлет он нам дождя. Не помнишь, однажды выпросил я у него ливень?
– Как не помнить! Только много времени прошло после этого. А в то лето после твоего ливня даже капельки не выпало…
Насыр нахмурился, подумал: «Права она…» Бодрое его настроение быстро растаяло. Он вздохнул:
– Вот и милостыню теперь некому подать. Ни богатых у нас тут не осталось, ни нищих – дожили. Я вон, видишь, разложил на сундуке одежду. Похлопочи – перешей ее для Нурдаулета…
Жаныл поняла, что надо ободрить Насыра:
– Не виноват ты, Насыр, что дождей у нас тут нет. Ты молись: есть у Аллаха уши – слушает он тебя…
У Насыра потеплело на сердце:
– Конечно, есть, конечно, слышит. Так что не будем зря богохульствовать. В кого же нам еще осталось верить, как не в Бога? – Он стал принимать от Жаныл куски мяса, которые тут же насаживал на палку, прилаживая так, чтобы оно равномерно коптилось в дыму.
– Не знаю, – промолвила Жаныл в ответ, – может, и не сильна я умом, но как-то больше надеюсь на человека, чем на Бога… – Жаныл помыла руки и, чувствуя, что не во всем, может быть, права, добавила: Конечно, человек человеку – рознь. Вот, к примеру, мой муж Шомишхан. – Она понизила голос. – Он в свое время обманул тебя, а ты и не догадываешься…
– С чего бы Шомишхан стал меня обманывать? – удивился Насыр.
– Это длинный разговор, дело прошлое. – Жаныл усмехнулась. – Но если желаешь, как-нибудь расскажу тебе до приезда Корлан…
Насыр насторожился, внимательно глянул на вдову и, не зная, как понимать ее слова, вновь занялся костром.
Три дня не выходил он из дому, придерживаясь строгого поста. В самый последний день у него гостил Нурдаулет. Он с трудом добрался на своей инвалидной коляске до дому Насыра – ее небольшие колеса все время утопали в песке. Во дворе Бериш взял Нурдаулета на руки, внес и посадил за стол. У Нурдаулета была просьба к Насыру: свозить его на остров Корым.
