Насыр всей душой понял и принял эту просьбу. Не мог он без слез смотреть на инвалида: так его покромсало в жизни, что остался от былого жизнерадостного джигита лишь жалкий обрубок…
Нурдаулет сидел за столом. Протезом, приделанным к одной культяпке руки, поглаживал бритую голову. Никогда он первый не начинал разговора у Насыра в доме – больше слушал Насыра или Корлан, которые делились с ним воспоминаниями. Все уже свыклись с тем, что Нурдаулет был малоразговорчив. По возвращении в Караой он лишь однажды рассказал про свою жизнь и больше к этому не возвращался никогда. Да и не лез к нему никто с расспросами, что было вполне объяснимо. Люди в Караое – особенно немолодые, те, что всю жизнь прожили на побережье, – никогда не совершали необдуманных поступков по отношению друг к другу и, прежде чем что-либо сказать или сделать, долго обдумывали: не покажется ли это для окружающих неуместным, не осудят ли их ближние за излишнюю колкость, черствость или беспощадность? Они были милосердны и щедры на душевное тепло.
Насыр, обдирая толстую саксауловую палку, кивнул Нурдаулету:
– Что, брат, истомился по Корыму? Помню о твоей просьбе, не забыл. Потерпи еще денек, закончу оразу – и поедем. Еще бы и погода нам была, а, как думаешь? Печет жутко – вот уже месяц без продыху. Если и дальше будет так – начнутся в песках пожары…
Нурдаулет ничего не ответил, лишь посмотрел в окно, за которым лежал белесый раскаленный песок. О чем он думал? Лицо его, с тех пор как он вернулся с далекого острова Валаам, загорело, было почти что коричневым. Густые брови нависали над глазами, так что его лицо казалось даже суровым. Нурдаулет по возвращении жил поочередно то у Мусы, то у Насыра, так что немало хлопот досталось Корлан. Жаныл и Корлан не раз наведывались к Кызбале, заводили разговоры про Нурдаулета, но все оказывалось тщетным – невменяемость Кызбалы была необратимой. Наконец однажды Нурдаулет попросил Насыра и Мусу «Отвезите меня к ней. Поживем вместе. Как знать, попривыкнет – глядишь, и вспомнит… Эх, Насыр-ага, знал бы ты, как я надеюсь! Хоть бы, одним словом с ней перекинуться в этой жизни!..»
– Поедем на Корым, – продолжал разговор Насыр. – Я ведь и Акбалака туда в свое время возил. Никак не мог умереть Акбалак, не побывав на нем…
Нурдаулет перед тем, как переселиться к жене, заговорил с Насыром вот о чем:
– Был бы жив сейчас наш целитель Кажыгайып – наверняка бы помог Кызбале излечиться. – Он с надеждой глянул на Насыра: – Насыр, свози нас с Кызбалой на могилу его отца – а вдруг поможет. Слышал я давно – если почитать над могилой священного Абуталипа молитвы и заклинания, возвращается к человеку разум…
– Я и сам слышал, да только нет этой могилы давно – сровняли ее с землей наши строители… строители коммунизма. Не нужны, будут в коммунизме могилы святых предков – вот так, Нурдаулет… – Насыр растерянно замолчал. – Думал я про могилу Абуталипа давно, как только твое письмо получили. Думал и про могилу святого Иманбека, но и с этим худо, брат: осталась она за колючей проволокой, в военной зоне. Не подпустят нас туда даже на пушечный выстрел… Такие вот дела, Нурдаулет…
Лицо Нурдаулета дрогнуло, он сказал с глубокой обидой: – Видимо, такой уж я несчастный – даже этой малостью нельзя помочь мне… Ты прав: не будет у нас никакого коммунизма никогда – а будет колючая проволока из века в век… Не нужны коммунизму такие, как мы с тобой, отдельные, маленькие люди…
Он смахнул слезу. А ведь земляки еще ни разу не видели его плачущим.
Тем не менее, они с Нурдаулетом собрались: решили, что несчастный калека хотя бы коснется земли в том месте, где была когда-то могила святого Абуталипа. Решили, что добрый дух святого все равно витает над этим местом – а вдруг да случится чудо?
Насыр погрузил в телегу черного барашка, посадил Нурдаулета и Кызбалу, и отправились они туда, где некогда была могила святого Абуталипа. Барашка они принесли в жертву, троекратно помолились и тронулись в обратный путь. После этого Нурдаулет поселился в родном доме, у Кызбалы. Но не помог дух святого несчастным. И решил Нурдаулет: надеяться больше не на что.
Частенько с тех пор стал задумываться Нурдаулет о сыне. Ему казалось: будь Даулет жив – Кызбала бы очнулась. Думал он о сыне и сейчас, когда сидел подле Насыра, устремив глаза в окно. В который уж раз за последние несколько дней ему мерещется в жарком мареве одно: море, а из волн выходит вдруг совсем молоденький джигит – Даулет. Спешит к отцу, обнимает: «Здравствуй, отец! Сорок лет нас не было здесь – а теперь вернулись и ты, и я… Пойдем быстрее к маме – сорок лет она ждала нас, пойдем быстрее…»
Насыр принялся обдирать палку с другого конца, Нурдаулет очнулся: видение растаяло.
Конечно, мысли о сыне, о жене изматывали его душу – порою находило на него такое опустошение, что невольно думал он об одном: как я еще живу, ведь у меня нет никакой даже самой маленькой надежды?! А человек, у которого нет надежды, превращается в сатану. Люди жалеют тебя, щадят – но в душе у тебя горечь, желчь. Она бродит в твоей крови… В такие минуты Нурдаулету не хотелось жить – он готов был наложить на себя руки. Но даже это вряд ли удалось бы ему: у него нет даже этой возможности, возможности физической, да и в последнюю минуту он бы, наверно, дрогнул… Теперь, на исходе жизни, он, как и Насыр, понял, что умереть так же трудно, как и выжить. На войне находясь между жизнью и смертью, боролся за жизнь. Теперь он – в той же близости «как к жизни, так и к смерти, – порою просит Бога, чтобы тот оборвал его дни, но видно, Бог решил терзать его до самого конца…
Весь этот день Нурдаулет провел у Насыра. Бериш дал ему кипу журналов и газет, он их читал до вечера, а потом остался ночевать.
...
ОСКВЕРНЕН ПАМЯТНИК ЛЕНИНУ. СЕГОДНЯ УТРОМ ГРУППА НЕИЗВЕСТНЫХ при помощи троса и блока сбросила с постамента памятник Ленину в польском городе Поронине.
СНОСЯТ ПАМЯТНИК ДЗЕРЖИНСКОМУ. МНОЖЕСТВО ЛЮБОПЫТСТВУЮЩИХ собралось в центре Варшавы на площади, которая до сих пор носила имя Феликса Дзержинского. Теперь она переименована в Банковую, ей возвращено старое название. 38 лет здесь высился памятник Дзержинскому. Сейчас его сносят. СРЕДИЗЕМНОЕ МОРЕ СТАЛО ОДНИМ ИЗ САМЫХ ГРЯЗНЫХ В МИРЕ. ЕЖЕГОДНО В НЕГО ПОПАДАЕТ 2 миллиона тонн нефти, 120 тысяч тонн минеральных масел, 60 тысяч тонн пестицидов. По некоторым прогнозам при сохранении нынешних темпов загрязнения Средиземное море может стать мертвым через двадцать лет.
ПРИСТУП УДУШЬЯ ПЕРЕЖИВАЕТ В ЭТИ ДНИ ГРЕЧЕСКАЯ СТОЛИЦА. Бурый слой нефосасмога окутал небывалым ранее по плотности покровом город и прилегающие к нему районы. Положение осложняется нашествием тумана. В больницы доставлено уже более полутора тысяч человек.
ПО ЗАЯВЛЕНИЮ ТАИЛАНДСКИХ ВЛАСТЕЙ БОЛЕЕ 250 ЧЕЛОВЕК ЧИСЛЯТСЯ пропавшими без вести и погибшими – таков список жертв тайфуна, обрушившегося несколько дней назад на побережье Таиланда.
НА ТЕРРИТОРИИ НАХИЧЕВАНСКОЙ АССР ПОД РУКОВОДСТВОМ экстремистски настроенных лиц проведены беспрецедентные варварские акции по дестабилизации обстановки на нахичеванском участке советско-иранской границы.
КОМЕНДАНТСКИЙ ЧАС ОТМЕНЕН, ОБСТАНОВКА НОРМАЛИЗУЕТСЯ. ДЕНЬ, который ждали, который приближали своей волей, выдержкой, трудом тбилисцы, настал. Постановлением Президиума Верховного Совета Грузинской ССР комендантский час в городе упразднен с 18 апреля, с 5 часов утра. Услышав эту весть, люди целовались и плакали: столько пережито, столько передумано, переосмыслено за эти дни.
«МНЕ 70 ЛЕТ, ИНВАЛИД ВОЙНЫ – НЕ ИМЕЮ НОГ И РУКИ. НА СТАРОСТИ лет пришлось убедиться, как бездушна бюрократия. Пенсию мне не носят 8 месяцев. А на что существовать, как жить, никого не волнует. Был бы автомат, я не задумываясь, пустил бы очередь по бюрократам».
АФГАНО-СОВЕТСКАЯ ГРАНИЦА. КОЛОННА БРОНЕТРАНСПОРТЕРОВ, возвращающихся домой. Обветренные, опаленные войной, родные лица солдат. Их ждут. Их ждет вся страна.
