Чайник стал закипать, Семен Архипович отложил молоток и быстро встал. Кахарман вышел из дальней комнаты. Семен Архипович оторопел:
– Ты, что ли, Кахарман? – Они обнялись. – Прости, принял тебя за кого-нибудь из своих, у меня ведь много толчется народу. – Он снял очки и сунул их в нагрудный карман.
– Вы что, теперь очки носите? – удивленно спросил Кахарман.
– Когда читаю или мастерю. А мастерю я каждый день, сам видишь – не дом, а слесарка.
Кахарман стал выкладывать на стол подарки:
– Это вам, это тоже… У меня для всех подарки – и для Балзии, и для Дйусена, и для тети Марзии…
– Эти положи пока обратно. Спасибо за внимание, Кахарман.
– Простите за скудные подарки. Ничего у нас нынче не стало в магазинах…
Вскоре он почувствовал себя совсем хорошо. За чаем, за разговорами быстро прошла скованность, и он опять подумал, что Семен Архипович – это, пожалуй, единственный человек, с которым он может существовать не таясь, на пределе откровенности. То обстоятельство, что они с первой встречи сдружились, с первой встречи нашли общий язык, он теперь вспоминал как добрый знак. Не совсем еще опаршивела жизнь, если встречаются среди людей такие, как Семен Архипович. Его всегда тянуло к людям сложной, нелегкой судьбы – в них было что почерпнуть Кахарману, было чему поучиться, и, в первую очередь, доброте и человечности. Его сильно взволновали жизненные перипетии человека, прижившегося в казахской семье – заменившего казахским детям и отца, и старшего брата.
Семен Архипович стал собираться к Балзие:
– Пора бы ей вернуться из школы, пусть позаботится об ужине, Кахарман осторожно тронул его за локоть:
– Может, не стоит беспокоить молодых? Еды нам хватит…
Семен Архипович задумался:
– Неудобно. Потом возьмут да обидятся…
– Ну что они – совсем маленькие, чтобы обижаться по пустякам?
Тем не менее он отправился, а вернулся совсем скоро.
– Балзия уже дома. А мы пока давай по рюмочке?
Он наполнил стаканы, приятное тепло разлилось по телу Кахармана, когда одним махом опрокинул свой. Уже темнело. Семен включил электричество.
– Устал? Может, приляжешь до ужина?
– Не стоит. – Кахарман вспомнил обещание Семена Архиповича. – Когда же я услышу историю про то, как вы оказались здесь?
– Это длинный рассказ, – повторил Семен Архипович, и Кахарман невольно залюбовался им – крепко сбит был этот человек, и хоть лежала на его лице печать жизненной усталости, тело его оставалось еще сильным, полным энергии.– Что за жизнь была у нашего поколения, Кахарман! Жернова этой жизни мололи нас от всей души. Иногда закрою глаза и думаю: зачем она была, наша жизнь-то? Для чего? Я тебе уже говорил – отец был арестован, вскоре арестовали и мать, а меня направили в интернат для детей врагов народа. После войны разыскивал мать, но так и не разыскал. Потом уехал на Дальний Восток, плавал матросом… – Семен Архипович нахмурил рыжие, густые брови. – Думал, что забуду о матери, уехав подальше от родных мест. Да нет – не дано человеку забыть мать. Она была у меня женщиной умной, рассудительной. К ней тянулась вся наша деревня. Ничего не жалела для людей – всегда отдавала последнее, когда видела, как им приходится худо. Так вот – я постоянно думал о матери, всегда чувствовал себя одиноким. И это одиночество стало для меня страшной пыткой. Как только я возвращался на берег – беспробудно пил, чтобы забыться. С водкой мы были на «ты» – сдружились с ней крепко!
Не сказать, чтобы я допивался до белой горячки, но черти и чертики посещали меня часто. Помнишь, в «Братьях Карамазовых» как к Ивану приходит дьявол? Эти дьяволы, ей-богу, стали моими друзьями. Я пьяный вдрызг возвращался в свой рыбацкий барак, падал на пол, на солому, и мне снились цветные сны. То есть эти дьяволы приходили ко мне то красные, то зеленые, то еще какого-нибудь цвета. Зеленые были самые разговорчивые, а по делу совращения – самые искусные. Одного из них, самого гнусного, самого изворотливого, я назвал Азгыром, собственно – совратителем. Стоило мне его кликнуть: «Азгыр!» – он тут как тут. «Что скажешь?» – кланялся он, и хитрая, гадкая улыбка блуждала на его лице. «Скучно мне, а сказать нечего…» – отвечал я. «А вот мне есть что сказать, дружище. Хочу спросить: не слишком ли много ты пьешь? Пьешь и не закусываешь». – «Загляни в мои карманы – в них пусто. У меня есть деньги только на водку». – «Э, дорогой, если будешь пить не закусывая, быстро износишься и сдохнешь». – «Брось, Азгыр, меня смерть не берет к себе ни под каким предлогом. Не нужен я ей – это я давно понял». – «Дурак! Это мы тебя не хотим отдавать смерти». – «Вы? Чего это ради?» – «А ты не понимаешь? Нам неинтересно совращать людей слабых, никчемных. Но если нам удастся сбить с пути таких людей, как ты, – наша жизнь продлевается на целый век. Теперь ты понимаешь, слуга дьявола Семен Архипович? В такие дни боженька в трауре. Наглухо закрывает окна и двери и целыми днями рыдает, Семен Архипович. Подумать только – он печалится о том, что нет радости в мире, сотворенном его руками! Мы, дьяволы, первые предали его, нашему примеру последовали люди. В ночь, когда нам удается совратить человека, когда нам удается придать ему облик зверя, бог в отчаянии кусает себе локти». Я призадумался: что же остается делать мне, грешному и маленькому, если сам бог в такой глубокой печали? «Верно, мыслишь, – угадал мои мысли Азгыр. – А теперь сделай правильный вывод: пей, люби женщин, совращай их с истинного пути, совращайся сам и не думай о завтрашнем дне!» – «Прочь! Прочь!» – обычно кричал я ему, когда разговор доходил до этого. «Что же ты со мной так невежливо?» – кручинился он. «У тебя нет стыда!» – «Но ведь его нет и в тебе, слуга мой Семен Архипов! Знаешь ли ты, что совестливых, стыдящихся греха людей на земле осталось совсем немного? Хочу сказать тебе по секрету: совесть – болезнь заразная. Многие из дьяволов, воруя совесть у людей, сами становятся совестливыми. Бывает, пошлешь такого на греховное дело – отказывается, совесть, говорит, не позволяет…»
«Азгыр! – перебивал я его. – Покажи мне хоть одного совестливого дьявола. Или ты врешь мне? Что-то ни разу не приходилось мне встречаться с такими». – «Хе-хе! Они лечатся у нас в психушках. Лучшие врачи вытравливают из них совесть. Вскоре они становятся нормальными дьяволами, сердца их чернеют, они возвращаются на прежнюю службу. Тот красный мой собрат, что иногда посещает тебя, – как раз из тех, кто лечился в больнице. Их специально окрашивают в красный цвет, чтобы не путаться». – «Наверно, его вылечили не до конца…» – «Почему?» – «Он все время призывает меня к революции. Чудак! Семьдесят лет прошло после нашей революции, все так крепко завинчено, что никто уже никогда не совершит никакой другой революции». – «Хе-хе, узнаю их несдержанность. Но тебя-то он и погубит, этот красный дьявол. Потому что ты боишься его…» – «Нет! – кричал я тогда гневно. – Может, и совратили вы человека, но бога вам, шакалам, никогда не одолеть». И я швырял в него ботинком или табуреткой, которую нащупывал лихорадочно. Он взвизгивал, отпрыгивал и начинал подмигивать мне. А мне пришли другие интересы. Записался в библиотеку – стал много и жадно читать. Не оставлял это занятие и в плавании – книги брал с собой. Наш капитан Максимов тоже был книголюбом, на этой почве мы с ним сошлись. Он и раньше замечал меня, не сторонился – очень уж крепко я пил, хотя ругать не ругал, скорее жалел. На берегу он стал частенько приглашать меня к себе в гости. Чудесная была у него жена – интеллигентная женщина таких русских женщин теперь и не встретишь.
Он помолчал – видимо, собирался с мыслями.
– Русские… Не суди строго, Кахарман, тех русских людей, которые растеряли свои корни – не всегда они сами виноваты в этом. И не все они плохие. Я хоть и сжился с казахами, но весь остаюсь русским до мозга костей, за Россию я готов на плаху пойти – и это, наверно, совершенно естественно. Хотя иногда бывает поучительно наблюдать за своим народом со стороны. Про русский народ я скажу тебе так: сегодня он нуждается в беспощадной критике. Завтра может быть поздно. Порой мне кажется, что русского человека кто-то намеренно ввел в заблуждение, называя его великим народом, неумеренно возвеличивая. Знаешь ли, мне шестьдесят два года, но все меньше и меньше я испытываю радости, когда слышу: «русский народ, русские люди» Да, он породил великих людей, гениев – Пушкин, Толстой, Достоевский, но что из себя представляет он сейчас? Не помню, кажется, читал у Чаадаева: все нации как нации, и только русские созданы для того, чтобы ужасать мир. И даже Пушкин, которого мы почитаем как великого выразителя нашего русского духа, не раз восклицал: «Черт меня дернул родиться в России!» Кто сейчас скажет народу подобные отрезвляющие слова? До каких пор мы будем находиться в чванливом самодовольстве? Весь мир тычет в нас пальцем и лукаво улыбается: король-то голый!
