— Нет рук? — Таира непонимающе глянула на Зарему, мол, что за глупости позволяет себе председатель. — Как без рук? Что ты говоришь, Тотырбек? — и вдруг пошатнулась, чудовищность этого сообщения дошла до ее сознания. — Мой сын — без рук?! Бедный мой Бабек… Живой, но безрукий! Калека! Как же он теперь? — Она заплакала, потом вдруг заторопилась: — Я побегу к нему! Мне надо видеть его! Где же он, безрукий? — она бросилась на грудь к Дунетхан, и они в один голос запричитали.

И тогда Зарема не выдержала, громко закричала:

— Тотырбек, а глаза его смотрят?

— Смотрят, — вяло ответил он.

— Голова цела?

— Цела.

— Голос есть?

— Есть.

— Таира, перестань! — Зарема яростно встряхнула подругу детства. — Ты будешь видеть его, слышать дыхание его, ты будешь обнимать его! Не каждой матери это дано.

— Но я никогда не увижу его рук. Никогда! — плакала Таира.

— Таира! Не плачь! Не смей! Ты не должна встретить его плачем. Слышишь? Он — герой! Он — победитель! Не стыдиться своих ран, а гордиться ими должен он!

— Не буду плакать, не буду, — продолжала рыдать Таира.

— Ты мать его, Таира. Сумей взять себя в руки! Если бй ты знала, как трудно было врачам вселить в Бабека желание жить.

Он боится этой встречи с матерью не меньше, чем ты, жалость отравит ему жизнь! Таира, сегодня ты даешь своему сыну жизнь во второй раз. Пересиль боль. Радуйся возвращению сына!

— Я радуюсь, — плакала Таира. — Честное слово, радуюсь.

— Не в себе она, — всхлипнула Дунетхан. — Не успокоить ее. Вот и ты, Заремушка, еще ни разу не улыбнулась. Ты плачешь по Тамурику. Плачешь! Не слезами, — душой! Вижу, не обманешь мать. Такое сделала с нами война!..

— Торя и страдания мы хлебнули сполна, но ты, мать, неправа, говоря, что война сломила нас, — возразила Зарема. — Нет!

— Идут! — шепнул Тотырбек.

Со стороны дороги послышался гул голосов. И тут дерзкая мысль мелькнула у Заремы. Она приподняла голову Таиры, вперила свой взгляд в ее глаза, шутливо — сквозь слезы! — спросила:

— Ты ли это, Таира?

— Я это, я, твоя подруга детства. Несчастные мы с тобой!

— Не верю, что это ты. Таира поверяла гармони и горе свое, и радость. Где твоя гармонь?

— Сейчас будет! — сорвался с места Тотырбек и побежал к аулу.

Когда запыхавшийся он вернулся с гармонью, Зарема осторожно взяла ее у него из рук и подала подруге:

— Докажи, что ты Таира…

— Не до музыки мне, — с горечью отмахнулась Таира.

— И сын не признает тебя, если не встретишь его гармонью, — уловив замысел Заремы, Тотырбек поспешил на помощь.

— Бери, подружка, — Зарема «насильно вручила Таире гармонь. — Доверься ей! Ну же!

Пальцы Таиры через силу вывели несколько тактов. Звуки поразили слух фальшью. Таира опустила гармонь, закричала в отчаянии:

— Не получается!..

— Должно получиться! — потребовала Зарема. — Должно! Ну, нашу горскую! Смелее! А я стамцую!

— Станцуешь?! — застонала Дунетхан. — У тебя же погиб сын!

— А я не хочу, чтоб погиб еще и Таирин Бабек! — зло сверкнула глазами Зарема и гневно приказала подруге: — Играй же!..

Наконец, гармонь вздохнула, ожила в руках Таиры. Понеслись огненные звуки танца, закружились меж вершин гор, полетели навстречу двигавшимся по дороге горцам.

— Выходи, Тотырбек! — потребовала Зарема.

— С этой палкой? — покачал головой он.

— Что ж, придется без партнера, — выпрямилась Зарема… Сердитый на Татарина за бестактную просьбу и на себя за то, что не сдержался, Мурат возвращался с нихаса домой. Услышав звуки гармони, он свернул к камню и увидел Зарему, бодро семенившую ногами, даже пытавшуюся джигитом вскочить на носки по всем правилам осетинского танца. Он ахнул: не сошла ли с ума от горя? Тотырбек развеял его недоумение:

— Не для себя танцует — для Бабека, возвращающегося калекой.

Вот оно что! Мурат почувствовал, как веко его предательски задрожало, глаза увлажнились. Много десятков лет не случалось с ним такого… Заметив Мурата, Дунетхан испуганно прижала ладонь к губам:

— Зарема, прекрати! Стыд какой!..

— Нет, Зарема, не останавливайся! — к вящему удивлению Тотырбека закричал срывающимся от волнения голосом Мурат. — Иду к тебе!

— Когда камень катится — и он крылат, — встал на его пути Тотырбек. — Куда тебе, Мурат, с твоим сердцем?

— Когда гора валится, — не подставляй грудь, — задавит тебя, — оттолкнул его с пути Мурат и протянул ему палку: — На, тебе еще одну, председатель, — он степенно сделал несколько шагов в воображаемый круг и неожиданно пошел водить ногами, выкидывая коленца.

На музыку потянулись люди. Неторопливо спустились с нихаса старики во главе с Хаматом, с удивлением поглядывали на несчастную Зарему, потерявшую от горя голову. Да и с Муратом такого еще никогда не бывало!

— Ой, устала, — поглядывая на приближавшуюся по дороге толпу, простонала Зарема. — Годы, Мурат, годы…

— При мне о годах говоришь?! Камень пока катится — мхом не обрастает. Человек, пока ему жить хочется, — не стареет. Я не старый — почтенный! Потому что жить хочу! И чем больше живу, — тем больше хочу. Потому что вижу: жизнь своей светлой стороной к людям оборачивается, лучи ее греют и мои почтенные кости! — он закричал бодро: — Люди, смотрите: старый неграмотный Мурат танцует с ученой! Эй, Таира, поддай жару!..

— Красота неба открывается, когда расступаются тучи, а душа человека — в танце, — сказал задумчиво Хамат.

Толпа горцев свернула с дороги к камню. Зарема высмотрела в ней молодого, растерянного, тоскливо поглядывавшего вокруг паренька, у которого оба рукава гимнастерки были заправлены в брюки… Бедный Бабек, — невольно сжалось сердце… — Но пора, пора!..

— Люди, смотрите, герой прибыл! — закричала Зарема. — Победитель! Наш Бабек!

— Бабек! Внук! — обрадовался Иналык и вдруг растерянно оглянулся на стариков: — Что с ним?

— Ой, горе! Ой, несчастный Бабек… — простонал Хамат. — Лучше б я умер вчера, чем видеть такое…

— Ты играй, Таира, играй! Не уступишь ли ты, Мурат, место храбрецу? — широко улыбаясь, будто не замечая увечья Бабека, не слыша стона, пробежавшего по толпе аульчан, Зарема, подплыв в танце к инвалиду, весело и задорно посмотрела ему в лицо. — Проверить хочу тебя, Бабек, не забыл ли ты вдали от Осетии своих родных танцев? Покажи свою удаль!

— Но я… — Бабек пытался скрыться за спины горцев.

— Нет, не ускользнешь от меня, — бесцеремонно ухватила его за шею Зарема. — Это Тотырбеку не станцевать — он в ногу ранен. А ты, Бабек, обязан подарить мне танец.

— Эй, Бабек, как себя ведешь? — чересчур рассерженно закричал Мурат. — Женщина приглашает! Вперед, солдат! Да не подкачай, не то отведаешь моей сучковатой палки, — показал он костыль.

— Догоняй, победитель! — понеслась по кругу Зарема.

Кто-то подтолкнул Бабека в спину, и он, не веря самому себе, пошел вслед за Заремой, ноги сами собой уловили такт танца. И ожил солдат, слабая улыбка сменила растерянность…

— Молодец, джигит! — восторженно закричал Тотырбек.

— Он у нас всегда был хорошим танцором, — непослушными губами пробормотал побледневший при виде увечья сына Заурбек.

Таира играла, не смея поднять головы. Иналык горестно ухватился рукой за седую бороду. Это было тягостное зрелище — танцующий безрукий парень… Но с каждым мгновением, с каждым новым шагом Бабека на смену жалости приходила радость от силы духа человеческого, что не позволяет ни в какой беде забыть о том, что сама жизнь — уже победа!

— Таира! Посмотри на своего сына-молодца. Он здесь! Он танцует!

Гармонь неестественно взвизгнула. Таира бросилась к сыну, глядя прямо в глаза ему, чтоб не видеть пустые рукава, обняла:

— Сын! Вернулся!..

— А я… А я… — растроганно пробормотал Бабек и вдруг закричал: — Мама! Я обещал тебе возвратиться! Я сдержал слово, — мама! А все остальное — ничего, правда?! — он стоял, позабыв в этот миг о своем непоправимом несчастье…

Расталкивая людей, пробирались к Бабеку Хамат, Иналык, несчастный Заурбек…