— Фернштейн зи? — что (он твердо знал) по-немецки означало: «Понимаете?»

Петер, сощурившись, выжидающе посмотрел на Герту. Она, вся зардевшись, потупилась. И куда делась ее задиристость? Перед ними стояла смущенная девушка на выданье. Фриц оттолкнул от себя тарелку, спросил гневно:

— Чего ты молчишь, Петер? Ждешь, когда у тебя на коленях запрыгает чернявый внук?

В гнетущей тишине Таймураз заговорил, путая русские, осетинские, английские и немецкие слова. Он понимал, что, не прислав сватов, нарушает правила этикета и осетин, и немцев, но здесь нет у него близких. Но когда дело дойдет до свадьбы, то он непременно сделает все, что положено: будут и сваты, и калым, он забьет быка, зарежет овец. Все будет, как полагается, он не посрамит своего рода. А сейчас он просит Петера согласиться на помолвку дочери с ним. Он обязуется беречь Герту, уважать отца ее.

— Видишь, Петер, какое счастье привалило, — закричал Фриц. — Твой будущий зять — дикарь!

Тихий, стеснительный Вольфганг, видя, что еще миг — и Фриц, бросится на горца, понимая, что ни один, ни второй не отступятся, поспешно обратился к девушке:

— Герта, Таймураз сватает тебя. Но раньше такие же намерения высказал и Фриц. Что скажешь им?

Она смело взглянула на Фрица и Таймураза:

— Дайте сперва слово, что не станете мстить друг другу.

О, эта женская хитрость! Ею девушки одарены от рожденья. И годы дремлет она под оболочкой простодушия и наивности, чтоб в нужный момент вдруг разом проявить себя. Сколько трагедий избежало человечество, и сколько тайн сокрыто благодаря женской хитрости! Вот и Герта, нутром почуя грозную опасность, всячески оберегая и свою любовь, и благополучие, объявила, что ж один и второй достойные мужчины, с ними никого третьего юна сравнить не может, выбрать кого-то из них двоих должно сердце, а оно пока в смятении, и ему нужно время… Петер и Вольфганг закачали головами в знак одобрения слов девушки, и хотя горец и Фриц по-прежнему продолжали метать друг в друга гневными стрелами, напряженность исчезла. Герта, придвинув тарелку к Фрицу и усадив Таймураза между отцом и Вольгангом, залепетала, и певучий ее голос успокаивающе подействовал на рассерженных мужчин…

…Выслушав рассказ Герты, Притл заявил, что узнал причину ссоры. Ею была Герта Унцикер. Но Таймураз возразил:

— Это не так. Из-за нее на меня злился только Фриц. А Петер и Вольфганг по-прежнему были со мной доброжелательны. В один день они вдруг все стали злыми. В то утро Фриц подложил под седло мустанга пружину, и он зверски носил меня по холмам, пока сам не выдохся. Когда я возвратился на ферму, они встретили меня смехом, но почему, я понял только вечером, заметив на спине мустанга рану. Жаль было, потому что я ничем не обидел их, вел себя почтительно, как подобает младшему. Когда я пришел ужинать, Фриц ударил кулаком по столу, выскочил наружу, притащил другой стол, выхватил у меня миску и поставил ее на принесенный стол. Я ударил его. Они набросились на меня втроем. И понял я, что они отдали душу злу. И тогда я решил купить винтовку…

Тонрад, представляя себе всю картину трагедии, разыгравшейся на ферме, понял: конечно же, этот человек в лохматой шапке не мог пожаловаться хозяину на несправедливость немцев — гордость не позволяла ему звать на помощь. Он сам решил расквитаться с обидчиками и с винтовкой в руках пришел на поле. Притаившись недалеко от немцев, он мог открыть стрельбу. Но все еще колебался. Он искал ответ на вопрос, что произошло с немцами, — и не находил. И тогда он вдруг услышал голос деда Асланбека:

— Внук, что легче всего потерять?

— Я помню: честь! — охотно откликнулся Таймураз.

— Что труднее всего возвратить, внук?

— И это помню: честь!

— Самое большое богатство у горца?

— Честь, дед!

— Убить человека — значит, погасить звезду, которая больше никогда не будет светить людям.

— Знаю, дед.

— Убить человека — значит, сделать детей сиротами, лишить жену мужа, сестру — брата, семью — кормильца.

— И это знаю, дед!

— Убить человека — значит, убить душу матери, заставить ее плакать кровавыми слезами! Самый страшный грех на земле — лишить живое существо жизни. Человек должен нести людям добро.

— Ты меня учил и другому: человек должен уничтожать зло. Они позволили злости захватить свои души. Я убью в них эту злость!

— Убивая злость, ты убьешь и то доброе, что есть в них.

— Но они избили меня! За что?! ЗА ЧТО?!

Но дед молчал. И тогда Таймураз решил: пусть судьба рассудит, кому погибнуть. Выйдя из-за своего укрытия, он поднял винтовку над головой и закричал:

— Эй! Эй!..

Они оглянулись на него, они увидели винтовку. Первым бросился к оружию Фриц.

— Будем стрелять друг в друга? — растерялся Вольфганг..

— Можешь подставлять ему свой глупый лоб! — огрызнулся. Фриц и прикрикнул на него: — Хватай винчестер и ложись! Первый выстрел за мной, — предупредил он Петера и деловито взвел курок. — Прикончить его должен… я!

Его пуля сбила шапку с Таймураза. Горец ловко припал к. земле. Он не спешил. Немцы сделали по три выстрела, когда Таймураз нажал на курок. Тупо отдался толчок приклада о плечо, и в тот же миг раздался вскрик Фрица.

— Майн готт! Он меня ранил, — схватился рукой за плечо он и процедил сквозь зубы: — Это ему так не пройдет. Петер, Вольфганг, окружайте его!

Они подкрадывались к горцу с трех сторон. Петеру удалось добраться до камня, от которого до Таймураза было метров пятнадцать. Петер и горец выстрелили одновременно. Таймураз; стрелял в прыжке, как его этому научил Батырбек. Его тело по-кошачьи распласталось в воздухе, и Петер промазал. Пуля же горца опрокинула наземь немца. Тут же напротив Таймураза оказался Фриц, который выстрелил в него в упор. Но Таймураз ужом перекувыркнулся по земле, отпрыгнул в сторону н сам: всадил пулю в грудь обидчика.

— Боже мой! — застонал Вольфганг. — Что я напишу им домой? — Приподнявшись, он выстрелил раз, второй, третий по мелькавшему перед ним горцу. Тот вел себя странно: отбросил винтовку в сторону, мотаясь вправо-влево, кричал немцу:

— Вольфганг! Геноссе! Окей! Гут!

Вольфганг, не таясь, упрямо шел на горца и стрелял, стрелял… Вот Таймураз в каких-то трех метрах от него. Вольфганг вновь нажал на курок. Но выстрела не последовало. Таймураз облегченно улыбнулся ему, тихо произнес:

— Хорошо, Вольфганг! Гут!

— Гут?! — крикнул Вольфганг. — Их убил и гут?!

Легко наклонившись, он схватил с земли винтовку Фрица и выстрелил. Таймураз схватился за руку.

— Ой! Ты что, Вольфганг?!

Но тот вновь прицелился в Таймураза. Горец бросился на него, сбил с ног, а сам откатился в сторону. Немец потянулся к винтовке, и тогда горец подхватил с земли свою и, почти не целясь, выстрелил. Голова Вольфганга поникла к зехмле, Таймураз. склонился над ним, перевернул, посмотрел в лицо:

— Зачем ты стрелял в меня, Вольфганг?.. Притл уставился на Караева, свирепо спросил:

— Он жалеет только о Вольфганге?

— Он говорит, что в винтовке, которая была у него в руках, не оказалось больше патронов.

— Вот и все! — торжествующе посмотрел на Тонрада Притл.

— В таких случаях вы советуете прекращать допрос, — кивнул ему понимающе Тонрад.

— Да, факты установлены. Можно увести убийцу.

— Одну минуту, — решительно шагнул к Таймуразу Тонрад. — Мистер Притл, я задам подсудимому один вопрос. Официально.

— Но вы не имеете отношения к процессу, мистер Тонрад.

— Это-то меня и не устраивает, мистер Притл.

Притл и Тонрад с минуту молча смотрели друг на друга. Мисс Мэнфи подняла голову. Ясно. На Тонрада опять что-то нашло. Не собрался ли он затеять с Притлом схватку насмерть? Точно. Он, ее Эрнст, нравился ей именно таким, отчаянным и готовым к бою с любым противником, чем бы это ему ни грозило.

— Вы собираетесь стать адвокатом убийцы? — нахмурился Притл.

— Мне нравится этот парень, — жестко отрезал Тонрад. — И я не ради гонорара берусь за его дело…