Я тихонько подкрался к двери, которая вела в соседнюю комнату, и заглянул в щелку. Сидя в кровати, Холмс вполголоса разговаривал с маленькой Анной, примостившейся у него в ногах. Я не слышал, о чем шла речь, однако по-виду беседа была приятной. Девочка о чем-то спрашивала, а Холмс отвечал как мог. Он даже один раз усмехнулся, и я крадучись убрался от двери, чтобы неосторожным шумом не помешать их задушевной беседе.

После завтрака Холмс предпочел остаться в кабинете, чтобы почитать Достоевского (если ему удастся отыскать его в переводе на французский), отвергнув предложение прогуляться вместе с нами в «Маумберг» — единственный клуб, куда ходил Фрейд, чтобы поиграть в теннис.

— Доктор Ватсон подтвердит мое полнейшее неприятие физических упражнений ради самих упражнений, — сказал он с улыбкой, когда мы нерешительно остановились в дверях и раздумывали, а не попытаться ли нам еще раз уговорить его.

— Право, мой отказ никак не связан с моей болезнью.

Фрейд решил не упорствовать, и, оставив Холмса под присмотром дам: фрау Фрейд, Паулы и маленькой Анны, мы отправились в путь.

«Маумберг», расположенный южнее Хофбурга, ничем не напоминал лондонские клубы. В основном это было место для занятий спортом, а интерес к общению с лихвой восполняли кафе. Конечно, в клубе были и ресторан, и бар, но Фрейд не любил засиживаться там или вести беседы с другими членами. Ему нравилось играть в теннис, и, по его словам, он использовал клубные корты с одной лишь целью — хорошо размяться. Я не игрок в теннис. Из-за руки[21] любая игра — не для меня, но мне хотелось взглянуть на клуб и отвлечься на некоторое время от страдающего Холмса, чьи мучения держали меня в постоянном напряжении и подавленном состоянии духа. Фрейд, конечно же, почувствовал это и именно потому любезно пригласил меня с собой.

Теннисные корты были окружены металлическим каркасом, делавшим их похожими на теплицы. Сквозь огромные окна в потолке лился свет; внутри помещение отапливалось все холодные месяцы. Когда игра шла сразу на нескольких кортах, гулкое эхо от ударов множества мячей о полированный деревянный пол сливалось в сплошной грохот.

Направляясь в раздевалку, где доктор хранил свой костюм для игры, мы прошли мимо группы молодых людей, сидевших задрав ноги на лавочки, прихлебывая пиво из высоких стаканов. На шее у них небрежно болтались полотенца. Один из них при виде нас поперхнулся и рассмеялся вслед.

— Еврей в «Маумберге»? Похоже, это заведение порядком загадили с тех пор, как я был здесь в последний раз.

Фрейд, идущий впереди, остановился и посмотрел на молодого человека, но тот сделал вид, что поглощен разговором с приятелем. При этом оба с трудом сдерживали смех. Когда же он с деланным изумлением повернулся к нам, я невольно вздрогнул. Его лицо было холодно и красиво, но обезображено белесым шрамом от сабли на левой щеке. Эта ужасная рана придавала чертам зловещее выражение, а ледяные немигающие глаза делали его похожим на огромную хищную птицу. Ему не было и тридцати, порок же, написанный на его лице, как известно, возраста не имеет.

— Вы это обо мне? — тихо поинтересовался Фрейд, приблизившись к тому месту, где сидел, развалясь, этот молодчик.

— Простите, а в чем, собственно, дело? — Он был сама невинность, рот же скривился в злобной усмешке, а в глазах застыла пустота.

— По-видимому, вам следует знать, что, хотя бы с того времени, как вы в последний раз переступили порог этого заведения, а я подозреваю, что вы этого никогда не делали, ибо вам совершенно неведом состав клуба, не говоря уже о правилах хорошего тона, клуб этот больше чем на треть состоит из евреев. — Фрейд круто повернулся на каблуках, собираясь уйти. За спиной у него раздался взрыв хохота. Молодой человек со шрамом побагровел и, не спуская глаз с удаляющегося Фрейда, стал, наклонив голову, слушать, что ему зашептал на ухо один из приятелей.

— Доктор Фрейд или как вас там! — вдруг крикнул он ему вслед. — Уж не вы ли тот самый доктор Фрейд, которого выгнали из Аллгемайнес Кранкенхаус за то, что вы посмели сделать совершенно изумительное заявление — в том смысле, что молодые люди спят со своими матерями? Доктор, а вы хоть раз переспали со своей матушкой?

Доктор замер, весь побелев, а потом обернулся, чтобы встретиться с обидчиком лицом к лицу.

— Вы мелете чушь, — отрезал он, намереваясь уйти.

Любитель пива вскочил и в ярости хватил стаканом об пол. Брызнули осколки.

— Я вас вызываю, герр доктор, — крикнул он, дрожа от злости. — Мои секунданты будут у вас, когда вам угодно.

Фрейд смерил крикуна взглядом.

— Ну-ну, — ответил он с ехидной усмешкой, — а я-то думал, что истинные джентльмены не дерутся на дуэлях с евреями. Вам что, изменило чувство хорошего тона?

— Так вы отказываетесь? Да вы знаете, кто я такой?

— Не знаю и знать не хочу. И вот что я вам скажу, — продолжал Фрейд, снова приблизившись, — бьюсь об заклад, что обыграю вас в теннис. Одного сета с вас будет довольно?

Приятели задиры попытались было вмешаться, но тот яростно растолкал их, не сводя глаз с Фрейда, который тем временем спокойно переобувался и доставал ракетку.

— Очень хорошо, герр доктор, встретимся на корте.

— Я не заставлю вас ждать, — ответил Фрейд, не поднимая головы...

Когда мы появились в зале с огромными окнами в потолке и направились к молодому сопернику, слух о предстоящем матче уже разнесся по всему клубу, а его свита тщательно изучала мячи, словно это были заряды.

— Вам не кажется, что все это просто нелепо? — попытался я предостеречь Фрейда, пока мы поднимались по лестнице.

— Кажется, — ответил он не колеблясь, — но не более нелепо, чем если бы мы попытались отправить друг друга на тот свет.

— Вы не боитесь поражения?

— Доктор, ведь тут всего-навсего игра.

Возможно, для доктора Фрейда это и было игрой, противник же его был настроен решительно, что и стало понятно с самого начала. Он был крупнее, сильнее и лучше подготовлен физически, чем доктор; и оба понимали это. Удары соперника были дальними и точными, Фрейд же отражал их по мере сил, по-видимому, не очень заботясь о том, что не поспевает за мячами. Так он проиграл два первых гейма, ему удалось взять лишь очко, от силы два.

Третий гейм прошел чуть лучше. Фрейд даже сравнял счет, прежде чем все-таки отдать победу. В перерыве, когда соперники менялись местами, я принес доктору воды.

— У вас стало получаться совсем неплохо, — ободряюще заметил я и протянул доктору губку.

— То ли еще будет, — Фрейд несколько раз провел губкой по шее. — Он предпочитает нападать и, кроме того, плохо отражает удары слева. Вы не заметили?

— Нет.

— Но ведь это действительно так. Все очки, что мне удалось выиграть, я добыл, посылая ему мяч под левую руку. Понаблюдайте.

И я стал наблюдать вместе с двумя сотнями других заинтересованных болельщиков[22]. Ход игры менялся медленно, но верно. Фрейд выигрывал у молодого соперника гейм за геймом. Поначалу тот не мог взять в толк, что происходит. Лишь когда счет стал равным, три против трех, он сообразил, в чем заключалась уловка Фрейда, и, зная свою слабину, стал сдвигаться влево, надеясь таким образом противостоять хитрости доктора. Ему удалось взять очко-другое, но Фрейд быстро раскусил его и свел все эти старания на нет, направляя удары в правую часть корта, где мячи оказывались вне досягаемости измотанного, разъяренного противника.

Когда же ему все-таки удавалось доставать и такие мячи, Фрейд снова использовал слабую игру слева, ловко посылая мячи крест-накрест. Играть было нелегко, однако молодому человеку со шрамом приходилось труднее. Навязав сопернику оборонительную тактику, Фрейд заставил его метаться из стороны в сторону, в то время как сам почти не сходил с места. В ярости задира совершал ошибки, которых никогда бы не сделал, если бы владел собой. И Фрейд в течение часа довел сет до победного конца со счетом шесть геймов против трех.