В дни ожесточённой борьбы, происходившей на снежных и ледяных трассах Гренобля, мы, советские журналисты, занялись ещё одним делом — определением представительства в сборной команде страны. В ней по одному представителю Казахстана, Белоруссии, Украины, Латвии, Эстонии, остальные — посланцы РСФСР. Стало быть, именно на спортсменов России ложится наибольшая ответственность.

Ну, а что происходит в нашем, российском доме? Разве можно смириться с тем, что Горький, город замечательных конькобежных традиций, не был представлен в Гренобле ни одним мастером ледяных дорожек? Что Свердловск дал в сборную лишь одного конькобежца Бориса Гуляева? Разве можно считать нормальным, что только одним спортсменом в сборной страны представлены Иркутск и Киров, Кировск и Омск?

Ну, а что можно сказать о таких больших городах, как Куйбышев, Хабаровск, Ульяновск, Тула, Воронеж и многих других, олимпийский вклад которых равен нулю? Разве здесь не бывает зимы? Разве не работают в этих и им подобных крупнейших спортивных центрах многочисленные специалисты по зимним видам спорта? Да, мы часто ругаем тех, кто недостаточно хорошо выступил на состязаниях. А давайте спросим и с тех, кто из года в год ничего не делает в области развития зимних видов спорта, кто пренебрегает подготовкой классных конькобежцев, лыжников, фигуристов… Давайте вообще взглянем всесторонне на то, кто виноват в тех горьких минутах, которые выпали на нашу долю в столице X Белой олимпиады.

В дни Олимпийских игр мы не раз слышали произносимое на всех языках мира слово «талант». Речь шла о том, что при современном развитии спорта победа на высшем уровне приходит лишь к особо одарённым юношам и девушкам. Значит, всем нам предстоит увеличить усилия по розыску талантов. И здесь, как и во многих других вопросах, слово за наукой, за тренерами, работающими с молодёжью.

В Гренобле, пожалуй, самыми весёлыми, самыми радостными выглядели норвежцы. Ещё бы: они победили, победили заслуженно. Кстати, когда стали известны итоги Игр, многие из норвежских журналистов подходили к нам, жали руки, благодарили:

— Мы многому научились у вас, — говорили они.

Следует обратить внимание и на этот факт. Видимо, необходимо самым пристальным образом изучить, что сумели перенять другие страны у нас, чему можем и должны поучиться мы у других. А то, что хорошему учиться никогда не зазорно, — аксиома.

Я пишу эти строки в Гренобле. Приглушённо и деловито звучит голос в приёмнике:

— Сегодня мэр города принял делегацию японского города Саппоро, где состоятся XI зимние Олимпийские игры.

Да, на повестке дня Саппоро. Этот город стал для нас на четыре года точкой притяжения. Есть у нашего народа хорошая поговорка: на ошибках учатся. Только детально изучив ошибки, допущенные по дороге в Гренобль и в самом Гренобле, мы сумеем вновь перейти в наступление и завоевать в мировом зимнем спорте позиции, на которые имеем право!

Мехико

1968

«ДЕРЕВЕНСКИЕ» БУДНИ

Когда в 1956 г. я впервые поселился в Олимпийской деревне Мельбурна, она действительно чем-то напоминала деревню. Двухэтажные домишки, лужайки, дорожки.

С тех пор я дважды каждый високосный год обживал такую деревню и с каждым разом убеждался в том, что название «деревня» уходит в прошлое. Всё меньше зелени, всё больше асфальта, всё выше дома.

Олимпийская деревня имени Мигэля Гидальго в Мехико была уже совсем высокой (кто знает, может быть, лет через двадцать она вообще будет состоять из одного небоскрёба?). Десятиэтажные дома — кирпич, бетон, стекло. Асфальтированные магистрали, бесконечные машины… Ну какая же это деревня?

Скорее новый городской квартал, видный издалека, красно-белым пятном выделяющийся на фоне зелёной равнины. Конечно, всё имеет свои удобства. Чем выше дома, тем меньше территория деревни, всё компактно.

Наша делегация, например, занимала один дом целиком. Обратной стороной он выходил на широкую улицу. За улицей размещался интернациональный клуб. А за ним голубел бассейн.

Днём здесь царят нега и лень. Разморённые солнцем возлежат на шезлонгах олимпийцы. Загорелые и прекрасные, словно античные статуи, они подобны богам на Олимпе. Всё ещё впереди. Игры начнутся через полмесяца — можно расслабиться. Это через полмесяца, после того, как запылает огонь на Университетском стадионе, всех отсюда как ветром сдует. Куда только денется олимпийское спокойствие! Опустеет бассейн, без дела будут стоять шезлонги…

Но это потом. А пока у бассейна оживлённо. Вот греческий дискобол (с отнюдь не классической фигурой, а похожий скорее на пивную бочку). Он поднимается на вышку и, подобно мешку с песком, летит в воду, обрызгивая всех кругом.

А вот изящные американские гимнастки совершают прыжки в воду. Эх, если б они так же хорошо освоили гимнастические упражнения! В тени древней пирамиды, откопанной на территории деревни, отдыхает Леонид Жаботинский. Дальновидные коллекционеры автографов уже роятся возле него, словно пчёлы на пасеке. Неторопливым движением Леонид проставляет свою подпись в протянутых альбомах и блокнотах.

Раздаётся визг — это немецкие легкоатлеты, раскачав, швыряют в воду своего коллегу.

Медленно, уже сотый раз бороздит бассейн из конца в конец одинокий нигериец.

И только пловцов здесь не бывает — они плавают в иных краях, в отведённых для тренировок водах. Вся лужайка, окружающая бассейн, в свою очередь, окружена посетителями. Они толпятся здесь целыми семьями: папа, мама, полдюжины детей, расфранчённые, счастливые, преисполненные гордости за своё привилегированное положение. Ведь подавляющее большинство тех, кто мечтает попасть в Олимпийскую деревню (а их десятки тысяч), могут, заплатив свои песо и выстояв длиннющую очередь, лишь проехаться по ней в специальном трамвайчике или машине.

Тем временем в самом просторном здании интерклуба ведутся неторопливые беседы, за столами для пинг-понга оживлённые баталии, у барьера, за которым стоят хостессы, — лёгкий флирт.

Хостессы, или, как они официально называются в Мехико, адъютанты, — очаровательные девушки. Они в полосатых платьях (за что прозваны «зебрами») и таких же накидках — серых, если обслуживают деревню, синих — спортсооружения, оранжевых — прессу, наконец, красных, если сопровождают членов Международного олимпийского комитета и почётных гостей. На груди у них, как у бравых офицеров, красуются колодки — цветные флажки обозначают языки, которыми владеет хостесса. Около них всегда собираются спортсмены поболтать, посмеяться, поухаживать.

Иногда дело оборачивается серьёзно. Так, познакомившись с одной из них, тренер итальянских пловцов влюбился, а через две недели, к концу Игр, была сыграна свадьба.

Над деревней синее небо. В нём пять цветных больших шаров, символизирующих олимпийские цвета. Впрочем, шаров почти никогда не было пять. Один обязательно куда-нибудь улетал или падал. Под ветром они сталкивались, тёрлись друг о друга и выходили из строя. Но три-четыре упрямо развевались над огромным бетонным кольцом, символизировавшим дружбу и единение. Изредка доносились свистки полицейских, заметивших машину, двигавшуюся по деревне со скоростью больше 20 км, дальние клаксоны автомобилей, порывы музыки из транзисторов.

А потом наступал вечер…

И всё преображалось. В большом зале начинались концерты. В дни Игр здесь продемонстрировали своё искусство десятки лучших танцевальных и музыкальных коллективов Мексики: народные танцевальные группы, балет, национальные оркестры, джазы, традиционные трио певцов-гитаристов — «марьячис», современные ансамбли.

Порой очередная певица вытаскивала на сцену кого-нибудь из зрительного зала и заставляла танцевать с ней. Замечу, что большинство справлялись с этим отлично и нередко превосходили профессионалов.

Все концерты сопровождались немыслимыми овациями, свистом, криками, топаньем.

А в фойе клуба царила тишина, нарушаемая лишь сосредоточенным сопением, шарканьем и тихим шёпотом большой толпы. Если прислушаться, можно было в конце концов различить одно звенящее слово: «ченьдж». Ох этот обмен. Ни на одних играх это увлечение не достигало столь чудовищных масштабов. Сначала происходил обычный обмен значками, брелоками, марками, монетами. Потом с лёгкой руки местных коллекционеров начался обмен пепельницами, статуэтками, косынками. В конце концов, начали приносить шали, накидки, не говоря уже о сомбреро.