– Ну да, а как же, это всегда так, а как по-другому, не выходит никак, ни в какую, только так и не иначе, ничего другого, без никаких… – поддакнули старички цепью нарастающих наречий.
Потом были подписаны договоры, всех пленных набили в вагоны для скота и отправили в Германию. Не забыли и Адольфа. Но случилась беда – воры ночью на станции умудрились отцепить от эшелона последний вагон с провиантом, так что в Германию поезд в конце третьей недели доехал, забитый трупами.
Однако судьба в четвёртый раз выдернула Адольфа из влагалища смерти, ему опять повезло – как раненый, он ехал в лазарете, где еда для больных была складирована прямо в вагоне. А есть и пить ему помогал один русский солдат, Павлюша, хорошо знавший немецкий язык и каким-то образом затесавшийся среди пленных немцев. Он дедушку и спас – кормил и поил его.
– Да, хорошие люди везде есть, – сказал божий одуванчик, разливая остатки водки.
– И плохих тоже предостаточно… Может, шпион был какой этот Павлюша, власовец-бандеровец?.. Чего русскому было надо среди пленной немчуры? – Павел Иванович возмущенно трясанул желтоватыми жировыми соплодиями, на которые уже было совсем не противно смотреть… Напротив, как хорошо сидеть в Москве и пить водку с ветеранами… И про танки всё знают… И про войну всё понимают… Это еще Хорстович отмечал: если говорить с англичанами, французами, американцами о войне, они обычно рассказывают о том, что было с ними и с их друзьями, а русские – всегда о том, что было с немцами – тактика, вооружение, мортиры, гаубицы, подлодки, – а о себе молчат.
Я застал дедушку Адольфа бодрым стариком, который отлично управлялся с предметами. К ноге был приспособлен особый костыль. Для еды и всяких мелких дел были специальные вилка, ложка, нож, отвертка, шило, топорик, все – с железными ободами, в которые дед вставлял свои обрубки. Тарелка стояла на высокой подставке, чтобы удобнее отправлять еду в рот. Он приспособил косу к своим культяпкам – и косил траву, следил за растениями, рыхлил землю. Цепочка от часов у него была приспособлена поднимать и опускать змейку на ширинке… А в особом браслете закреплялись кисточки и карандаши, когда дед выходил на природу рисовать пейзажи – он с юности увлекался рисованием. Пейзажи покупали туристы. Другими доходами деда были разные инвалидные пособия и бесплатные услуги, так что дед мог часто ездить с бабушкой на курорты, но в Нормандию ехать-ездить наотрез отказывался. «Я уже там побывал, с меня хватит, – говорил он, ловко закуривая сигарету от специальной зажигалки, – больше судьбу гневить не хочу, хватит».
– Вот именно, чего судьбу гневить?.. Ты хоть стой, хоть падай, а она свое возьмет, хоть ей, может, и не на до… – подытожил божий одуванчик. – Хикмет, как мусульмане говорят.
– Не хикмет, а кисмет, – поправил его Павел Иванович. – Да и то сказать, судьба – твоя хозяйка…
А я, допив из стаканчика, в душе обрадовался – ведь их выводы полностью подтверждали тезисы нашего семинара, где Вы отводили особое место апатичному пассивному оптимизму русских и даже давали список слов, связанных с этим (типа «авось, само собой, как-нибудь, обойдется, сложится, склеится, рассосётся, устроится, уляжется, устаканится»), и объясняли, что фатумность сознания людей, а также их традиционная необязательность произрастают из долгих зим, дальних расстояний и ненадежных дорог, когда никто не уверен, сможет ли он выйти из избы и выехать со двора, не замерзнет ли по пути, не провалится ли в яму на дороге, не попадёт ли под бандитский нож…
Я тихо сидел, растопленный изнутри водкой. Да, судьба – хозяйка, домохозяйка, человекохозяйка… Решив рассмешить их, я сообщил, что немецкие хозяйки используют словосочетание «Красная армия» – «Rote Armee» – как синоним менструации: «завтра я жду Красную армию,», «Красная армия придёт в конце недели», «неожиданно напала Красная армия», «Красная армия треплет». Да, Красная армия… получили от неё по носу так, что даже на нас, их детях и внуках, синяки не проходят.
От разговоров о дамах и месячных старички стали облизываться, шутить, что у немок срамное место расположено не как у людей – вертикально, а по-немецки – горизонтально. Божий одуванчик, заметив, что надо бы выпить сто грамм за дам, дорассказал, что они около месяца стояли в том селе, где он нашел прибитую языками к столу семью. И он, тогда молодой парень, влюбился в одну красотку немку, малолетку, но та не давалась, а он не хотел насильничать (да и приказ как раз подоспел об изнасилованиях), тем более что у неё были более податливые подружки, и за пару шоколадок можно было найти, «куда спускать отработанную жидкость». Но нет, он любил её, регулярно напивался и приходил к ней во двор, палил из автомата долгими очередями и кричал на всю округу: «Их либе дих!» Жители села упрашивали девочку отдаться ему, пока он в один день всё село не перестреляет, пастор даже деньги предлагал, уподобляя её Марии Магдалине, которая должна спасти свой народ. Но упрямица – ни в какую…
Божий одуванчик до сих пор её помнил:
– Лицо – как порцелан… Такая вся расфарфоренная! Чистый замш!.. Глаза быстрые, груди здоровые, из рубахи наружу пузырятся… они вообще сисястые, немки… ягодицы упругие, увесистые, удроченные такие… Как вспомню – так вздрогну… Так бы и пилил её целый день! Душа не стареет! – Подняв кулак, божий одуванчик блеснул глазами и стал подзывать кого-то из пареньков, вповалку сидевших в детских грибках.
Я дал еще десять долларов и хотел пошутить, что если душа не стареет, то, значит, все умирают в младенчестве?.. Мне было тепло и хорошо возле них. Не хотелось никуда идти. Им надо рассказать о фон Штадене – может, знают, где можно достать его книгу о Московии?.. Мама этой книги найти нигде не могла, просила посмотреть, может быть, тут в библиотеках есть. Надо у кого-нибудь спросить, как в библиотеку пойти-ходить…
Но ягодицы навели на мысль еще раз попытаться позвонить Маше. Металлический голос ответил, что связи нет. Как это понять – не знаю.
– Старики, а тут интернет-кафе? – спросил я.
– Какие мы тебе старики? – Павел Иванович сурово уставился на меня, а одуванчик поласкал пух на голове:
– Да кто его знает, у нас свои книги есть… А ты вот лучше скажи, правда ли, что баварцы – совсем другое племя, чем немцы? Вон Павел Иванович утверждал недавно, что баварцы – не немцы. – И божий одуванчик показал лапой на визави.
– Да, я утверждаю, бавары – другие. – Досасывая пиво из банки, Павел Иванович дерганул всем лицом, указывая подошедшему пареньку бугристым надбровьем на деньги: – Вот, на сколько будет. И тебе банку пива за труды.
– Пиво – на чай! – пошутил я и согласился, что, конечно, Бавария – это не Германия, а сепаратная, древняя страна: в III веке император Август завоевал эту местность и устроил там провинцию с главным городом Augusta Vin-delicorum, сейчас Аугсбург, а с VIII века у нас – христианское королевство, первым королем был Пипин…
– Это какой же Пипин? Сын Карла Великого? – переспросил одуванчик, жадно посматривая в сторону ларька, где посланный паренек препирался с продавщицей.
– Да. Откуда знаете? – опешил я.
– Да знаем. А это какой Пипин – Пипин Горбун или Пипин Короткий?.. Их там много было, Пипинов-то этих… – продолжал одуванчик.
– Короткий.
Я был поражен эрудицией этих людей и сообщил, что германские голоштанные князья еще по пещерам жили, когда в Баварии уже царствовал пышный королевский двор, куда частенько наведывались в гости епископы, короли и сам папа, и никогда не уезжали с пустыми руками и рукавами. Да и говорят в Баварии на шестидесяти диалектах такого особого языка, что не понятен остальным немцам. И экономика у нас самая лучшая. И вся серьезная промышленность у нас… Словом, никто не может тягаться со Freistaat Bayern![6]
– Антифашист-антифашист, но Бавария – юбер аллес, а? – хитро подмигнул мне божий одуванчик, укладывая пух на голове.
